Терри Пратчетт - Стража! Стража!
Простите, если это оскорбляет вас. — добавил он, похлопывая капитана по плечу. — но вы, парни, на самом деле нуждаетесь в нас.
— Да, сэр? — тихо сказал он.
— Да. Мы единственные люди, которые знают, как заставить все работать. Поймите, единственное, в чем сильны хорошие люди, это свержение плохих людей. А вы в этом преуспели, должен вам признаться. Но неувязка в том, что вы сильны только в этом. В один прекрасный день зазвонят колокола и свергнут злого тирана, но следующее, на что все сидящие вокруг будут жаловаться, что хотя тирана свергли, но никто не убирает мусор. Потому что плохие люди знают как планировать. Вы можете сказать, что это часть необходимых условий. Каждый злой тиран имеет план как управлять миром. Кажется хорошие люди не обладают сноровкой.
— Возможно. Но вы ошибаетесь относительно остальных. сказал Бодряк. — Это просто потому, что люди боятся и одиноки… — Он замолчал. Это прозвучало слишком глупо, даже для него.
Он пожал плечами. — Они же просто люди. — сказал он. Они же просто делают то, что делают остальные. Сэр.
Лорд Ветинари по-дружески ему улыбнулся.
— Разумеется, разумеется. — сказал он. — Я понимаю, что вы должны в это верить. Иначе вы окончательно сойдете с ума. Иначе вы можете вообразить, что находитесь на мосту, толщиной в перышко, проложенным над сводами Преисподней.
Иначе существование превратится в мрачную агонию и единственной надеждой останется вера в то, что после смерти не будет жизни. Я вполне понимаю. — Он посмотрел на свой стол и вздохнул. — А сейчас. — сказал он. — слишком много скопилось работы. Боюсь, что Обычный был прекрасным слугой, но совершенно никудышным правителем. Вы можете идти. Отлично выспаться этой ночью. Ах, и обязательно приведите завтра ваших людей. Город должен оказать свою признательность.
— Что должен? — сказал Бодряк.
Патриций посмотрел в свиток. Его голос уже обрел сухую интонацию человека, который планирует, организовывает и контролирует.
— Признательность. — сказал он. — После каждой триумфальной победы должны быть герои. Это необходимо. Тогда каждый будет знать, что все было сделано правильно.
Он бросил взгляд на Бодряка поверх свитка.
— Это все часть естественного порядка вещей. — сказал он.
Спустя мгновение он сделал несколько пометок карандашом на лежащей перед ним бумаге и опять поднял взгляд.
— Я сказал. — сказал он. — вы можете идти.
Бодряк замер в дверях.
— Вы во все это верите, сэр? — сказал он. — О бесконечности зла и абсолютности тьмы?
— Вот еще. — сказал Патриций, переворачивая страницу. это же только логическое заключение.
— Но вы встаете с кровати каждое утро, сэр?
— Гм-м? Да? Не пойму, что вы хотите сказать?
— Я просто хотел бы узнать зачем, сэр.
— Ах, немедленно уходите. Вы хороший человек.
В темной и неудобной пещере, прорубленной из сердца дворца, скачками пробирался Библиотекарь. Он вскарабкался на печальные останки груды и посмотрел на распростертое тело Обычного.
Затем он спустился вниз и, очень аккуратно, вытащил из закоченевших пальцев «Вызывание Драконов». Он сдул с книги пыль. Он осторожно обмахнул ее, как-будто это был перепуганный ребенок.
Он повернулся, чтобы влезть на груду, и остановился. Он опять наклонился и осторожно вытащил еще одну книгу из блестящего хлама. Эта книга не была из его собрания, за исключением того, что все книги происходили из его владений. Он осторожно перевернул несколько страниц.
— Держите ее покрепче. — сказал Бодряк, стоявший позади него. — Унесите куда-нибудь подальше и спрячьте там.
Орангутанг кивнул капитану и с грохотом спустился с груды. Он постучал Бодряка по колену, открыл «Вызывание Драконов», пролистал ее пожухшие от времени страницы, пока не нашел нужную, и молча протянул книгу.
Бодряк покосился на неразборчивые каракули.
Пока драконы не похожи на единорогов, как я желаю. Они обитают в некоем Царстве, определяемым Фантазией Желания, а потому, всякий, кто вызывает их и указывает им путь в этот мир, вызывает своего собственного Дракона, порождение своих мыслей.
И еще, я полагаю, что Чистый Сердцем может вызвать Дракона Власти как Силу во имя Добра в этом мире, и в эту ночь начнется Великая Работа. Все будет приготовлено. Я изо всех сил работал, чтобы стать Драгоценным Сосудом…
Царство фантазии, подумал Бодряк. Так вот куда они направлялись. В царство нашего воображения. И когда мы их вызываем, то придаем им облик, подобно тому как выжимают тесто в формы для пирожных. Только вы не получите человека, подобного имбирному прянику, вы получите то, что вы есть. Ваша собственная темнота, даст облик…
Бодряк перечитал еще раз страницу, а затем посмотрел на следующие.
Там было не так уж и много. Большинство страниц представляло обугленную массу.
Бодряк вернул книгу обезьяне.
— Каким человеком был де Малахит? — спросил он.
Библиотекарь уделил этому внимание, сообразно поведению человека, знающего наизусть «Словарь Городских Биографий».
Затем он пожал плечами.
— Почти святой? — сказал Бодряк.
Обезьяна покачала головой.
— Тогда непростительно злой?
Обезьяна пожала плечами и опять покачала головой.
— Если бы я был на вашем месте. — сказал Бодряк. — Я положил бы эту книгу где-нибудь в надежном месте. И вместе с ней свод законов. Они обе чертовски опасны.
— У-ук.
Бодряк выпрямился. — А сейчас. — сказал он. — пойдемте отсюда и промочим глотку.
— У-ук.
— Но только по маленькой.
— У-ук.
— И вы платите.
— И-ик.
Бодряк остановился и всмотрелся в большое, мягкое лицо.
— Скажите мне. — сказал он. — Мне всегда хотелось знать… может лучше быть обезьяной?
Библиотекарь подумал над этим. — У-ук. — сказал он.
— Ах. Правда? — сказал Бодряк.
И наступил день следующий. Комната была забита, под самую завязку, сановниками. Патриций сидел в своем громадном кресле, окруженный членами Совета. Все присутствовавшие блистали начищенными до блеска улыбками, склоняясь перед хорошо проделанной работой.
Леди Сибил Рэмкин присела по другую сторону, одетая в несколько акров черного бархата. Фамильные драгоценности Рэмкинов поблескивали на ее пальцах, шее и черных завитках парика, одетого по случаю приема. Общий эффект был ошеломляющий, подобно земному шару с небесами.
Бодряк, печатая шаг, провел отряд на центр зала и остановился со шлемом подмышкой, согласно предписаниям. Он был потрясен, увидев, что даже Валет сделал попытку — подозрительный блеск металла можно было видеть тут и там на его нагруднике. Двоеточие имел непоколебимый вид важной персоны. Доспехи Морковки блестели и переливались.
Двоеточие отдал честь согласно уставу, в первый раз в жизни.
— Все присутствуют и все в порядке, сэр! — пролаял он.
— Отлично, сержант. — холодно сказал Бодряк. Он повернулся к Патрицию и вопрошающе поднял бровь.
Лорд Ветинари коротко взмахнул рукой.
— Станьте вольно, или как там это у вас делается, парни. — Уверен, что нам совсем не нужны здесь церемонии. Что скажете, капитан?
— Как вам угодно, сэр. — сказал Бодряк.
— А сейчас, солдаты. — сказал Патриций, наклоняясь вперед. — мы выслушали примечательные подробности ваших героических усилий по защите города…
Бодряк позволил своим мыслям пуститься в странствие, пока изливался поток позолоченных банальностей. Вскоре он получил изрядную дозу веселья от разглядывания лиц членов Совета. По их лицам пробегала целая гамма обуревавших их чувств, по мере того как Патриций продолжал говорить.
Впрочем само дело было улажено и вопрос исчерпан. И забыт.
Разумеется проводить подобные церемонии было жизненно важно. Просто еще одна глава в долгой и восхитительной истории и т.д. и т.п. Анк-Морпорк знал толк в новых главах, в их начале.
Его блуждающий взгляд остановился на леди Рэмкин. Она подмигнула ему. Бодряк опять обратил свой взор вперед, и тут его лицо одеревенело, как доска.
— … выразить нашу признательность. — закончил Патриций, садясь на место.
Бодряк почувствовал, что все взоры устремились на него.
— Простите? — сказал он.
— Я говорил, что мы пытались обдумать подходящую компенсацию, капитан Бодряк. Многочисленные государственно мыслящие сограждане… — Патриций остановил свой взор на членах Совета и леди Рэмкин. — и, разумеется, я, собственной персоной, ощущаем, что должна быть воздана соответствующая награда.
Все еще непонимающе Бодряк продолжал смотреть на него.
— Награда? — сказал он.
— Это же обычно за столь героическое предприятие. сказал Патриций, немного раздраженно.
Бодряк опять устремил взор вперед. — Не стоило об этом думать, сэр. — сказал он. — Мужчины не должны об этом говорить, ей-богу.
Настала неуклюжая пауза. Краем глаза Бодряк заметил, как Валет толкает в бок сержанта. В конце концов Двоеточие выступил вперед из строя и опять отдал честь. — Разрешите сказать, сэр. — пробормотал он.
