Дмитрий Казаков - Грязная магия
Чтобы найти выход, понадобилось несколько часов, за которые Терка Хрен совершил два действия – посмотрел на солнце, которое клонилось к закату, после чего моргнул. «Черная книга» удовлетворенно хрюкнула, и тут же в голову пастуха вползло подозрение, что находясь на этом холме, он все же что-то делает...
И что на право-востоке есть место, где не придется делать ничего!
Мысль была неприятной, тревожащей, словно заноза в седалище. Терка Хрен зашевелился, а потом даже встал. Коровы, привыкшие, что пастух по неподвижности превосходит валун, поглядели на него удивленно.
– Э... хм... – слышать собственный голос для Терки Хрена было непривычно. На самом деле он был не прочь поговорить, но просто ленился открывать рот. Сейчас же он чувствовал, что должен что-то сказать. – Гм... ну... это...
За этой богатой смысловыми оттенками фразой последовал взмах рукой. Коровы, привыкшие понимать пастуха с полуслова, точнее – с полужеста, медленно побрели к деревне.
Которая, к счастью для буренок и их хозяев, лежала на право-востоке.
Драккар под названием «Коготь рыбы» переползал с волны на волну с проворством завзятого ревматика. Поскрипывали деревянные суставы. Когда скрип становился особенно сильным, Арс замирал в предчувствии, что корабль разложится на части и до берега придется добираться на деревянном конструкторе.
Весел на драккаре было целых два. Одно из них – запасное.
Хозяин посудины, носящий имя Экс Плорер, звучно нарек свой корабль, не особенно заботясь о правдоподобии. На самом деле драккар походил на разжиревшую лодку, над которой болталось дырявое одеяло.
Почему-то называемое парусом.
Попытка отойти от берега на такой штуке попахивала героизмом.
Мешок Пыль в свое время добрался до Ква-Ква по суше. Сейчас он переживал прелести морского путешествия впервые. В данный момент гроблин, перевесившись через борт, знакомился с морскими обитателями.
Судя по рыгающим звукам, знакомство проходило нормально.
– Скоро будем на месте, господин волшебник, – сообщил, подойдя к Арсу, Экс Плорер. – С вашим другом... эээ... все хорошо?
– Нормально! – беззаботно ответил Топыряк. – Эй, Мешок, скоро доберемся до Рехангельска! Отметим мое прибытие!
– А что такое Рехангельск? И что значит «отмечать»? –лицо гроблина, явившееся из-за борта, было не зеленым, а белым с легким зеленоватым оттенком. Глаза глядели в разные стороны.
– Это главный порт Лоскута Китеж, откуда я родом! А отмечать – это значит хлестать зелено вино и веселиться!
– Чем?
– Что чем?
– Чем хлестать? – уточнил библиотекарь. На лбу его появились морщины недоумения. – И зачем? Вино все равно боли не чувствует...
– Ну, – Арс слишком поздно понял, что некоторые сложные штуки под названием «устойчивые идиомы» могут быть непонятны даже существу, знающему все о магии слова.
Ведь в идиомах нет никакой магии.
– Это такая традиция, – вывернулся он. – А вон и берег!
Из-за горизонта появилась зеленая полоска. Экс Плорер украдкой забормотал молитву всем богам. Без их помощи, в этом достойный кораблевладелец был совершенно уверен, драккар не смог бы пересечь Близкое море.
– И нет, вы видели, да? – возмущался Соломенный Брыль, не забывая прикладываться к кружке с брагой. – Он просто взял и ушел!
Слушающие его мужики возмущенно зашумели.
– А тут как он вылетит из воды, как взмахнет ирекцией! – из противоположного угла донесся голосок Поросячьих Глазок.
В каждом уважающем себя китежском селении (не говоря о тех, которые себя не уважают) есть кабак. Все обитатели селения мужского пола, достигшие совершеннолетия, являются сюда каждый вечер, чтобы вдали от жен предаться любимому мужскому занятию
Потрепать языками.
В деревне Сосновка тоже был кабак. И сегодня он просто гудел, напоминая улей, населяющие который пчелы обнаружили, что из меда можно делать кое-что жидкое и веселящее.
– Кто ушел? – спросил Толстый Пень, глухой как... как пень. Весь предыдущий рассказ он благополучно прослушал.
– Да пастух! – от возмущения Соломенный Брыль чуть не подавился брагой. – Терка Хрен! Обычно от него слова не добьешься, а тут вышел я скотину встречать, а этот, вместо того, чтобы ее ко мне гнать, по улице чешет! А стадо за ним бредет...
– Так куда он ушел? – спросил кто-то.
– Скат это был! – настаивал Поросячьи Глазки в другом углу. – Этот... иректрический! Спроси хоть у Старого Щура, он тоже видел! Нет, да не пил я с утра! Мамой клянусь!
– А кто его знает? По дороге к реке, на право-восток! – Соломенный Брыль пожал плечами. – Я всегда говорил, что он немного не в себе! Вот теперь нового пастуха искать надо!
– А куда старый делся? – поинтересовался Толстый Пень, который все это время внимательно слушал.
– А ирекция у него была с руку! – с каждой кружкой память Поросячьих Глазок становилась хуже и хуже, а скат – больше.
Поцент Васис Влад с кафедры магии слова приближался к библиотеке походкой человека, идущего на смертную казнь. В общем и целом именно так он себя и чувствовал.
Неприятности его начались с того, что кому-то из прохфессоров понадобилась книжка. Должно быть, нечего оказалось почитать в туалете. Явившись в библиотеку, он обнаружил что та закрыта на «Тихнический пирирыв».
Приняв эту фразу за оскорбление, прохфессор отправился к ректору и устроил жуткий скандал.
Ректор вызвал заведующего кафедрой магии слова и сказал много неприятных слов.
Заведующий кафедрой вернулся к себе не в самом лучшем настроении.
А отвечать за то, что гроблин Мешок Пыль так не вовремя отправился ловить беглую книгу, пришлось почему-то поценту Васису Владу, с сегодняшнего дня – «в.р.и.о. библиотекаря».
Что означало это в.р.и.о., Васис Влад не знал, хотя подозревал, что что-то крайне нехорошее. Идти на новое место службы не хотелось, и больше всего по той причине, что поцент совершенно не представлял, что будет там делать.
Да, Васис Влад знал общие принципы функционирования живого хранилища знаний, называемого людьми невинным словом «библиотека», но последние тридцать лет занимался «Магическими основами стихосложения» и от книг старался держаться на расстоянии.
Искренне полагая, что они настоящему магу ни к чему.
Спустившись по лестнице, ведущей к черным с серебряными знаками дверям, поцент остановился и прислушался. Изнутри доносился непрерывный и очень кровожадный шорох, словно тысячи муравьев клацали челюстями, ожидая, когда кто-нибудь войдет...
Печально вздохнув, Васис Влад снял с двери табличку «Не вхадить! Тихнический пирирыв!», после чего открыл дверь. Его встретил полумрак,' в котором бастионами возвышались книжные полки. Между ними что-то порхало, а издалека доносились скребущие звуки.
Засветив над плечом небольшой огонек, поцент сделал шаг.
Слева обнаружилась высокая конторка из темного дерева.
– Так, – сказал Васис Влад дрожащим голосом. – Там должны быть каталоги и все такое...
Но конторка была девственно чистой. А на полу за конторкой лежал самый настоящий гроб – широкий и длинный, для удобства обитый изнутри толстой стеганой тканью.
Слухи о привычках библиотекаря подтвердились.
– Ну, э, – поцент ощутил, как на затылке зашевелились волосы. Его очень тревожил взгляд, исходящий откуда-то из-за стеллажей. – Никто не может сказать, что я тут не был! И даже искал каталоги!
Лязгая зубами, он поспешно выскочил за дверь. Табличка с загадочной надписью вернулась на место, по лестнице простучали шаги. Потом они стихли, и из звуков остался только шорох пергаментных страниц, становящийся все более зловещим.
Глава 4
Сойдя на берег, Арс совершил поступок странный на взгляд любого, не знакомого с китежскими обычаями. Он брякнулся на колени, поцеловал землю и торжественно возгласил:
– О Родина! Я вернулся к тебе!
– Какая уродина? – спросил Мешок Пыль, имеющий о патриотизме примерно такое же представление, как паук – об акробатике.
Топыряк не обратил на это высказывание никакого внимания.
– Вперед! – сказал он решительно. – Нам еще предстоит отметить это дело!
– Вообще-то мы спешим, – библиотекарь заподозрил, что у его спутника что-то случилось с головой.
И в чем-то он был недалек от истины. – Отметим, а потом дальше поедем! – глаза Арса сверкнули, как у правоверного при виде Каабы. Гроблин предпочел не спорить.
Традиция «отмечать» существует в Китеже настолько давно, что все местные обряды и обычаи крутятся вокруг нее. Отмечают все что угодно, вплоть до выпадения первого снега или волос на голове.
Обитатели соседних Лоскутов давно отчаялись понять, в чем смысл «отмечания», но хорошо знали, что на пути китежанина, вздумавшего что-нибудь отметить, становиться так же бесполезно, как носить воду с помощью вил. Рехангельск был городом приморским, подверженным иноземным влияниям. Обычный для Китежа кабак тут по кваквакской моде совмещался с постоялым двором. Для возвращающихся из дальних странствий это было очень удобно – после отмечания не составляло проблемы доползти до кровати (эстетам, которые брезговали традиционной ночевкой на полу).
