Рон Хаббард - Судьба страха

Несясь в болтающемся громыхающем поезде, я зализывал царапины на руках, вполне довольный самим собой.

Что за беда, в конце концов, если тебя немного отделают? Как говорят в Аппарате: нужно быть крепким и несгибаемым. Таким я и был. И в подобные моменты ликования телесная боль казалась почти приятной.

Я нанес удар, который надолго запомнится Хеллеру и от которого он, возможно, не сможет оправиться.

Я понял, в чем состоит мой долг, и выполнил его. Так, как велит Аппарат.

По мере приближения срока совещания Совета Безопасности ООН — 14.00 в пятницу — я, честно говоря, приходил в неистовство.

Четыре дня я находился в Нью-Йорке, четыре дня терзал рацию — никакого Рата.

Еще повсюду шныряли рабочие, пытаясь все закончить к уик-энду, и поэтому вкалывали сверхурочно, отчего в квартире царила неразбериха.

Я решил попытаться в последний раз. Скрючившись в стенном шкафу, который уже покрасили, вдыхая удушливый запах еще не высохшей краски, я еще раз стал крутить ручки и тыкать кнопки рации. Я не взял с собой руководства по ее эксплуатации и поэтому в основном полагался на случай. Наверху, под стеклом у нее находились стрелка и красная кнопка, которой следовало бы зажечься.

Стараясь устроиться поудобней и не запачкаться краской, я случайно коснулся. той кнопки — и она засветилась! Случилось это впервые. А была ли она включена, когда я пользовался прибором раньше? Эти рации выпускались только парами и являлись очень простенькими механизмами. В военном министерстве ими пользовались исключительно генералы, поэтому требовалось, чтобы рации были совсем просты в обращении.

Я встряхнул ее, чтоб убедиться, не сломалось ли там чего.

— Я слушаю, — раздался вдруг голос Рата.

— Дрыхнешь на работе! — набросился я на него. — Это сразу видно!

— Офицер Грис? Где вы находитесь?

— В Африке, кретин! А где же еще я, по-твоему, могу находиться?

— Что-то для Африки, офицер Грис, голос у вас звучит ужас как громко. У меня чуть не лопнули перепонки. Но теперь я убавил громкость, почти совсем.

— Это, должно быть, такая волна, — объяснил я. — Я еще в Африке, не забывай об этом. Я едва тебя слышу! Но спорить сейчас нет времени. Выключи все три ретранслятора 831 — и немедленно!

— Если вы хотите их отключить, — сказал Рат, — то это должно означать, что вы находитесь где-то в пределах двухсот миль от меня. Указатель направления…

Я поспешно выключил рацию. Ему не заставить меня проболтаться, где я нахожусь, и обнаружить себя. Уж этого не будет!

Я зашел в заднюю комнату, где царил полный беспорядок, достал свои видеоустановки и портативный телевизор и снова удалился в стенной шкаф. Воняло краской, кусались блохи — удобства ниже среднего. Но я знал, что долг нужно выполнять. Трудно приходилось офицеру Аппарата, особенно в этой квартире.

Экраны слежения все еще находились в засветке, поскольку Рат еще не успел отключить ретрансляторы на Эмпайр Стейт Билдинг. Но телевизор функционировал исправно. Все три программы подробно освещали события в Совете Безопасности ООН.

Какой-то политический комментатор углубился в краткое изложение обстоятельств, сопутствующих этому мероприятию, и всех межнациональных споров, развернувшихся в мире. Я самодовольно улыбнулся: эти межнациональные сражения велись в постелях «Ласковых пальм»

С полчаса подышав удушающей краской и исчесавшись от укусов блох, я наконец увидел, что мои экраны прекратили засвечиваться.

Первой заработала установка, связанная с Кроубом. На кушетке у него лежала какая-то женщина, и он, очевидно, проводил с нею сеанс психоанализа, ибо она рассказывала опять и опять о том, как ее, шестнадцатилетнюю девушку, изнасиловал родненький братец, когда ему было три года. Слушал Кроуб ее или не слушал, но зрением своим он проникал в глубину ее гениталий. На какую-то минуту он оторвался от предмета своего исследования, и увиденное просто поразило меня: ему дали прекрасный кабинет, на полках стояли ряды черепов, а его диплом психиатра красовался в золоченой рамке. Но мне вполне достаточно было заметить, что Кроуб при деле и что Белльвью обеспечивает его всем необходимым; в остальном Кроуб меня сегодня совершенно не интересовал. Я выключил его видеоустановку, чтобы она меня не отвлекала.

Графиня Крэк сидела в главном офисе Хеллера в Эмпайр Стейт Билдинг. Нет, вношу поправку. Она лежала на полу, подперев подбородок руками, и читала кулинарную книгу «Пища разных стран», судя по тому что было напечатано на верху страницы. Взор ее плавно скользил по рецептам Индии, и, когда страница закончилась, она вдруг щелкнула языком, и страница перевернулась. Мне стало не по себе. Но тут я увидел, что это всего лишь кот. Она научила его переворачивать страницы. Крэк принялась за рецепты кушаний Индонезии.

Установка Хеллера показывала мне ту же программу, что я наблюдал по собственному портативному телевизору, только на экране у Хеллера изображение было гораздо чище и краски лучше. Ага! Он не ушел сегодня один. Соображает. Ведь в ООН наверняка пришли бы женщины из «Ласковых пальм», и объяснить все это графине было бы нелегко.

Крэк искоса взглянула на Хеллера, сидящего в кресле:

— Дорогой, что-то вид у тебя беспокойный. Может, что-то не так?

— Да я думаю об этом деле, что рассматривается в ООН, — отвечал Хеллер. — Не нравится мне ситуация. Из того, что говорят комментаторы, можно заключить, что она весьма нестабильна. Интересующий меня законопроект прошел Генеральную Ассамблею. Но чтобы войти в силу, ему теперь нужно пройти Совет Безопасности. В Совете пятнадцать членов, но единственное вето одной из великих держав может его зарубить.

— Великие державы? — переспросила Крэк.

— Соединенные Штаты, Франция, Объединенное Королевство Великобритания, Россия и Китай. Даже если девять членов проголосуют за него и только один из этой пятерки наложит вето, ему конец.

— А что это за проект?

— Он касается прав женщин.

— Хм-м. — Графиня встала и пересела на диванчик рядом с Хеллером. — Что-то мне непонятно, зачем нужно принимать закон, чтобы женщины получили права. Женщины создают свои собственные права. А почему ты в этом так заинтересован, дорогой?

— Это важно, — сказал Хеллер.

— Хм-м, — промычала Крэк.

В этот момент на экране появилась толпа. Вокруг ООН собрались женщины, державшие в руках плакаты и размахивающие флагами. Они пели, что-то выкрикивали, повторяя лозунги своих лидеров.

Камера сфокусировалась на группе с огромными плакатами, и Хеллер коротко рассмеялся. Графиня с любопытством взглянула на него. Он улыбался, глядя на экран.

Один огромный плакат гласил: «Если Совет Безопасности ООН не утвердит резолюцию ООН 678-546-452, „Ласковые пальмы“ объявят ему бойкот».

Графиня снова перевела взгляд на экран. В объектив кинокамеры попал большой транспарант: «В память о Красавчике».

Портрет был неважным, но в нем явно угадывалось сходство с Хеллером.

— Что это за женщины, дорогой? — поинтересовалась графиня.

— Где? — спросил Хеллер.

— Хм-м, — опять промычала графиня.

Заработали камеры в зале Совета Безопасности. Панорамирование настенной росписи выхватило символы Мира и Свободы, Равенства и Братства. Затем объектив перешел на членов Совета. Они приступали к делу.

Президентом Совета Безопасности в этом месяце оказался русский с большим квадратным лицом и монгольскими глазами. Он навел в зале порядок, стукнув кулаком по столу. Через переводчика, который передавал его речь в сети радиовещания и телевидения, русский объявил: «Я призываю это болтливое собрание к порядку».

— Ох, — произнес Хеллер.

«Мне пришлось лететь сюда за тридевять земель из Якутии, из далекой Сибири, — продолжал русский, — чтобы только присутствовать на этом специальном совещании. И все только потому, что эта дурацкая Генеральная Ассамблея приняла какую-то дурацкую чепуху».

— Ой-ой-ой! — снова произнес Хеллер.

«Поэтому я ее прочел, — говорил русский. — Резолюция ООН под номером 678-546-452 следующего содержания: „Принять общим голосованием: женщины имеют право не подвергаться термоядерной бомбардировке и насильственному затыканию рта посредством пощечин или истязаний“».

— Хорошая резолюция, — сказала графиня Крэк. — Это первый разумный закон, о котором я слышу на этой планете. Как странно, что он еще не имеет силы. Но ты, дорогой, кажется, очень заинтересован. Ты с этим как-то связан?

— Это вопрос политики, — пояснил Хеллер.

— Хм-м, — еще раз хмыкнула графиня Крэк.

Русский продолжал свою речь: «Теперь перейдем к дебатам. Я первым выскажу свои соображения. Итак, внимание, товарищи: прекрасно известно, что единственные на свете работники, которых не нужно заставлять работать, — это женщины. Да если бы бабы не делали всей работы, у мужиков не было бы времени рассиживать и попивать водку. Но, — и он свирепо воззрился на членов собрания, — и вам, и мне, и всем известно, как было известно и Карлу Марксу, семейная жизнь которого не задалась, что, если женщинам не давать пощечин, они будут молотить языками день и ночь без передышки. А если они будут все говорить, и говорить, и говорить, что же тогда станется с пятилетним планом? И если они сорвут выполнение пятилетнего плана, то станут контрреволюционерками, и тогда их просто следует раз и навсегда забросать термоядерными бомбами, чтобы мы смогли хоть немного пожить в покое. Вот и все, что можно сказать по этому поводу, товарищи. Эта резолюция подорвет уже подточенные основы теории марксизма-ленинизма. Россия голосует против — нет, нет и нет — и еще к тому же плюет на это. Так что нет смысла дискутировать дальше, поскольку великая держава налагает вето на этот законопроект. Совещание объявляю закрытым».