Лана Туулли - Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило

Пляшущие на ветру факелы. Нависшие стены крепости. Замершая в ожидании толпа. И черные, страстные, горящие изнутри жадным демоническим пламенем глаза – глаза его, дона Текило, бывшего друга…

Мэтр Адам до последней минуты ожидал какого-то подвоха. В первую очередь – от самого приговоренного иберрца – как-то тот слишком легкомысленно готовился умереть. А вторым источником беспокойства был мэтр Виг. Поэтому телепат занял стратегически оправданную позицию на галерее второго этажа, рядом с пришедшим полюбоваться на казнь своего тюремного приятеля заключенным магом.

Специалист школы Крыла и Когтя… поспешил разочаровать специалиста школы Четвертого Шага. Он спокойно стоял и смотрел, как дону Текило связывают руки, как на голову одевают холстяной мешок, как палач подводит приговоренного к петле, как набрасывает веревку иберрцу на шею… Смотрел и равнодушно поглаживал уютно свернувшуюся кольцом вокруг его руки змею. Пресмыкающееся откуда-то из-под мышки Вига время от времени шипело, отчего у мэтра Адама совершенно мистическим образом возникало желание кого-нибудь выпороть, и почему-то – обязательно ивовой веткой, а не каким-нибудь добрым старым кнутом. Приписывая столь вульгарные мысли последствиям одной… нет, уже двух бессонных ночей, мэтр Адам старался бдить за Вигом издали, змею подчеркнуто игнорировал, а казнь… В момент исполнения приговора маг-телепат зажмурился. Крепко-крепко.

Поэтому не видел, а только слышал, как дружным хором изумленно вздохнули мужчины и женщины, столпившиеся поглазеть на чужую смерть; как надсадно скрипнула виселица, тренькнула оборвавшаяся веревка, и что-то очень тяжелое и громоздкое с грохотом обрушилось, ломая доски помоста.

И, конечно же, вопль палача мэтр Адам тоже слышал. Как слышали этот горестный возглас жители вздрагивающей от соседства со знаменитой тюрьмой Филони и шести ближайших к Серой крепости деревушек.

- И КАК мне ТЕПЕРЬ это  ВЕШАТЬ?!!

Четырнадцатая ночь месяца Посоха

Тонкий, едва уловимый запах дона Текило, который вел Ядвигу на юг и чуть в сторону на запад, вдруг прекратился.

Нет, нет, как же так! – зарычала рысь-оборотень. – Нет, это же невозможно! Она так спешила! Она не виновата в том, что безбашенный мэтр Виг не сделал ее способной бежать без остановок дни и ночи напролет! нет, она же так спешила! Ей осталось пробежать совсем немного! Еще ночь –и следующую ночь, и она, Ядвига, наконец-то отыщет своего дона!

Рысь заметалась, жадно втягивая ароматы ночи.

Мысли смешались. Да какие там мысли! В голове оборотня было черно, как на небе в безлунную ночь. Такую же, как сейчас.

Усилием воли – которая ей, как существу, обладающему искусственно созданной личностью, но никак не душой, - теоретически, не была доступна, Ядвига заставила себя рассуждать здраво. Просто дон, ах он такой-сякой! – опять куда-то сбежал от своей Ядвиги. Как тогда, осенью, он вдруг решил переплыть студеное соленое море. Или как тогда, в начале зимы – отдал кому-то свои сапоги, а сам купил новые, и, пока Ядвига разыскала тех водеярских моряков, которые присутствовали при сапожно-доновом обмене, - ведь половину Буренавии пробежала! Да обратно почти столько же… Нет, он просто куда-то спрятался… А что запах исчез – так на подобные дела магия и маги, чтоб их бороды повылазили да посохи в самый ответственный момент загнулись! – имеются. Тот же мэтр Виг – запах которого, подзабытый за двадцать c лишним лет, вдруг начал чудиться чуткому носику Ядвиги, - мог подобную подлость совершить, чтоб только какое-нибудь новое заклинание испробовать!.. Нет, нет, конечно же, никакой беды с доном Текило не случилось, - уговаривала перепуганная девушка свою вторую, покрытую рыжей с черными пятнами, половину сущности. Не стоит так о нем волноваться… Он ведь,  - вот она, мужская верность! Правильно мне куры говорили! - дон Текило наверяка забыл о существовании своей милой Ядвиги!

Разум Ядвиги всё это понимал, и был исполнен решимости, строптивости, упрямства  продолжать дальше искать тысячу и больше оправданий отсутствию запаха дона Текило Альтиста в воздухе Брабансского королевства…

А оборотень… Рыжий, с черными пятнами по бархатистой шкуре зверь на длинных упругих лапах, зверь хитрый, отважный и до жестокости смелый, уже знал, что дона Текило более не существует.

Он умер.

Мертв.

И теперь то, что когда-то было отважным авантюристом, пахнет мертвым бездушным камнем.

И рысь-Ядвига заплакала. Зарычала, терзая когтями и клыками подмерзшую землю, раздирая на части черное небо и жалея о том, что нет под рукой… то есть в лапах, какого-нибудь зачарованного клинка из лунного серебра. Чтобы вонзить оружие по самую рукоять в нутро, в живот, в грудь, в горло этого подлого мира, что он понял, наконец, как это больно – когда у тебя разбивается сердце…

Равнодушные звезды сияли в вышине.

Всему в мире приходит конец. Деньгам – постоянно, редко - любви, еще  реже – ненависти, совсем  уж о-очень-очень редко – зависти…

Пришел конец и жуткому голоду, который точил крепкое тело могучего Уфгаса Медведя. Викинг проглотил последний кусочек, рыгнул, и почувствовал, что его желудок, наконец-то полон. Бгурм… Вкусненько нам было! Жаль, что мало…

- Еще кусочек? – любезно осведомился какой-то средних лет мужик – нос горбинкой, лоб начинается где-то на  темечке, глаза медовые, как коржики. – Вы обязаны попробовать ягненка с трюфелями. Рекомендую полить мясной медальон труффальдинским соусом и кушать… Лучше всего вилкой, но…

Мужик проследил, как толстый указающий перст викинга тыкается в кушанье.

- Но лучше, действительно, руками. Как вам будет удобно.

- Фкушно… - протянул Уфгас. – Но шаго-то не хочешшя…

- А вы попробуйте брабансское вино! Отменный букет! Экспрессия черной смородины, легкая воздушная женственность ягодного аромата… На ваш вкус оно может показаться излишне мягким, но ослепительной мэтрессе Аниэль, кажется, нравится. Кстати, где она? – мужчина оглянулся по сторонам. – Наверное, ее отсутствие следует считать доказательством того, что у эльфов все-таки имеется мочевой пузырь…

Уфгас последовал примеру и тоже принялся, приоткрыв от восхищения рот, озираться по сторонам.

В просторной, роскошно убранной зале никого, кроме их двоих не было. Обширный стол, заставленный тарелками с содержимым различной степени покусанности, кувшины и бокалы – некоторые с вином, некоторые расплескавшие свое содержимое на когда-то белую скатерть. Окна, сделанные по незнакомой Уфгасу моде – слишком большими, вмещали троллеву уйму самого настоящего гномьего стекла. Викинг аж малость протрезвел, догадавшись, насколько должен быть богат владелец дома с такими совершенно невозможными для жителей сурового Ритта изысками. А кроме окон и стекол здесь было много чего просто просящегося в мускулистые руки воина: вон та серебристая шкура снежного тигра (у побратима на острове Хага такой нет); во-он те здоровенные хреновины, похожие на огромные клыки; а… ух ты! Ка-акие доспехи! А тут… золотые лампы с магическими фонариками внутри! ух ты! А тут девка голая, только почему-то из мрамора сработанная! Ну ничего, и такую приспособим. А тут… ух ты, сколько цацек! Потом всторженный взор викинга добрался до украшенных картинами и зеркалами стен.

Ого!

Когда храбрый викинг приступил к старому, опробованному веками способу определения, золотые или нет рамы у зеркал, бывшего герцога посетила кощунственная мысль  о том, что, может быть, с этим клиентом  договориться так и не удастся.

- Портрет моей подруги, мадонны Саксонии, - вежливо прокомментировал Артур следующую заинтересовавшую викинга вещь, в глубине души надеясь, что отпечатки зубов Уфгаса потом можно будет как-то с золотых рам удалить, - написан маэстро Брюлем минувшей осенью. У этого художника есть будущее, вы не находите?

- Крашивая… - вздохнул Уфгас. – Только тошшая. Добавить бы ее к моей Фане, было б шамое то, ядреное да увешиштое…Нижя.

- Что? – недопонял последнее созвучие Артур. Висящий на его шее дорогущий амулет, переводящий на пелаверинский диалект разговор любого разумного существа,  сработанный лучшими специалистами школы Четвертого Шага, не справлялся с мешаниной из ллойярдских, буренавских  и риттландских слов, на которой шепелявил господин Уфгас.

- Нижя, говорю, Фаня жаревнует. Она у меня вшпыльшивая… - с краской невинного румянца пояснил огромный викинг.

- О, да, конечно! Как я мог забыть – принцесса Фаня, урожденная Джонс…

- Королева, - значительно, весомо проговорил Уфгас. – Он велел жабить на вше вопрошы и жвать ее королевой. Я так и шделаю. Авошь, шработает… Я ведь шелую жиму один проштрадал… шкушно мне было… Голодно. холодно…