Игорь Чубаха - За пригоршню астрала
Так они оказались рядом с главным украшением зала – красивыми, как знаки Зодиака, четырьмя манекенами всадников. Электрический свет соскальзывал с доспехов, как с ледяной горки, и ломался на стальных швах, как льдина в ледоход. Отражение Передерия переполнило стеклянные глаза лошадиных чучел.
Стеклянные глаза лошадиных чучел не успели отразить руку. Проскользнув под заградительным канатом, рука подтянулась за седой лошадиный хвост, взлетела на стальной наплечник крайнего рыцаря, алый плюмаж шлема всколыхнуло воздушной волной. Передерий с надсадным хрипом ударил ногой в гнедой лошадиный бок, даже не ударил, а толкнул. Рыцарь бочком поехал из седла на своего коллегу в темпе башни из игрушечных кубиков.
И так, рыцарь за рыцарем, конь за конем, четверка рухнула косточками домино. Кеглями. И стало просторней, и стало лучше видно распятую за рыцарями шпалеру «Битва Константина с Максенцием». Грохоту было, словами не передать. Сигнализации со всех сторон заголосили, как будильники в часовом магазине в двенадцать ноль-ноль. Как пожарная, воздушная и радиационная тревоги вместе взятые.
А черная, будто вымоченная в черном меду, рука белкой-летягой успела перепрыгнуть с рыцарского плеча на низко висящую люстру. Потерялась в слепящих сполохах хрусталя. И от туда, из сполохов, спикировала на шею Герасиму Варламовичу.
С минуту Герасим булькал, блеял проклятия на самом первом человеческом языке – турите, пускал пузыри и здоровой левой рукой пытался отодрать от горла свою отверженную правую руку, черную, будто татуированную угольным порошком. Но то ли потому, что обе руки лоснились от пота, то ли потому, что правая сильнее левой, ничего у Передерия не вышло. Нехватка кислорода стала сказываться. Лицо Передерия приобрело цвет холодного свекольного борща, в который пожалели сметаны. Сначала Герасим опустился на одно колено, потом осел в партер, а потом и вовсе растянулся на паркете.
Смерть, которую Передерий всегда призывал не бояться, оказалась в пяти метрах, в метре, в десяти сантиметрах. Он слился со смертью. И не спасенная душа покинула тело Черного Колдуна, так и не ставшего богом. И досталась душа Врагу Рода Человеческого...
* * *...Огромный серебристо-белый – белый, как чистейший героин – волк встретился со Стасом взглядом. В янтарных, слегка раскосых, глазах зверя были жизнь и смерть, пустота и твердь, все и ничего. Седое густое меховое боа вокруг шеи волка встало дыбом, на холке шерсть поднялась ирокезом. Шкура на морде зверя собралась в складки, и оголились два желтых покрытых радужной пленкой слюны клыка, как кости при открытом переломе.
Гранатовые узоры бархатных тканей, византийские яшмовые камеи с христианскими сюжетами, сине-зелено-желтая майолика с полихромной росписью и прочие-прочие-прочие экспонаты расступились и вжались поглубже в витрины, мечтая только бы уцелеть.
Стас ждал, решит ли зверь напасть, или уступит дорогу. На руке Стаса зеленым огнем трубило шипастое кольцо. Страха не было, страх смыт, как грязь тугими струями горячей воды. Наверное, Стас переболел крайней формой страха и заработал иммунитет. Наверное, страх навсегда покинул Стаса. ДОСТАЛИ! Слюна во рту Стаса была на вкус, как талая вода.
Волк не ушел с пути, и тогда сам Стас залаял, завизжал, зарычал не хуже любого зверя и кинулся вперед. Волк поднялся на дыбы, загривок распушило порывом ненависти, длинный язык провалился меж нацеленных в горло Стерлигова клыков. И противники сшиблись. Сплелись как виноградные лозы, как нити в ткацком станке, как спирали хромосомы. А вокруг заюлили вовлеченные в водоворот боя иконы критской школы, образцы кружевного шитья, плащаницы, кресты-мощевики и «Мадонны с младенцами». Стаса ошпарило кипятком волчьей слюны, Стасу в рот набилась пряно жирная волчья шерсть, уши Стасу заложило от чужого и своего воя и визга. В одном пантеоне нет места двум тронам, а все пирамиды давно заняты.
Седое чудовище пастью защемило руку с кольцом. А Стас другой рукой впился в волчью глотку, и в его ладонь врезался дугообразный предмет. Та самая гривна, которую много веков, а точнее десять дней назад Стасу заказал отыскать дремучий нефтяник Черный Колдун Герасим Варламович Передерий. И как между рогами дьявола, между кольцом и гривной полыхнул синий огонь.
И вдруг нечто гораздо более величественное, могущественное и ужасное заставило сражающихся замереть. Из мрака, или из ниоткуда, выступила она. Та, которую тридцатилетним бдением призвал Черный Колдун. Прекрасная, что можно сойти с ума от бессовестных грез. Или Светлана, или языческая богиня Марена. Словно родился Седьмой Антихрист, или протрубил Третий Ангел – физическая сила, магическая сила, глухая ненависть и слепая ярость двух отпетых врагов потеряли всякое значение, рассыпались жмыхом и ушли сукровицей в камень.
Явившийся из Максимыча оборотень заскулил, словно признавший хозяйку щенок. Все едино было оборотню, кто снизойдет в мир дольний из мира горнего – Ясуня, Амелфа, Заря Зареница, или Марена. У оборотня-Максимыча не было иного выхода, как победить. С возвращением прежних богов те, кого он травил и низводил, восстанут из праха. И не сдобровать ни плоти полковника, ни сути его. И каждый атом тела оборотня хныкал, тявкал и молил: «Выбери меня!!!». В одном пантеоне нет места двум...
Исход поединка зависел только от нее, потому как оба претендента касались и кольца, и гривны. Отныне только ей – то ли Светлане, то ли славянской богине – вольно было решить, чья сущность из сцепившихся мертвой хваткой сольется с сущностью вернувшегося со звезд страстного любовника. Тарха Дажьбога, с которым, расставаясь, уговорилась встретиться на земле через тысячу лет. А она не знала, на кого указать нестерпимо грациозным поворотом лебединой шеи, или привораживающим блеском зрачков из-под опущенных ресниц, но знала, что кого бы ни выбрала, потом пожалеет. Потому что любой мужик не стоит ее мизинца.
Не умом – здраво мыслить мешал призывный жар ждущего тела богини – обострившимся до сверхчастот чутьем Стас понял, что имеет все основания принять божественную сущность. Стас был ни молодым и не старым, не был сказочно богат, но и не жалко беден. Не был ни великим моралистом, ни законченным подлецом. СЕРЕДИНА СЕРЕДИНЫ, КУДА НИ КИНЬ. Дерзко алчущий ласк богини человек-камень на перепутье, который кати на все четыре стороны. Глина, из которой воплотившийся бог вылепит необходимое. Но и обернувшийся зверем исаявец имел не меньше шансов. В одном пантеоне...
Родившийся внутри Максимыча оборотень замер, не дыша. Кого изберет пахнущая диким медом богиня? Чтобы стать ее суженым, нужно выполнить три условия, нужно одолеть три загадки, нужно получить три рекомендации. Нужно иметь гривну, на которой воспето, как Дажьбог порушил целостность Вселенной – уничтожил равновесие между Навью и Явью. Нужно обладать кольцом Златогорки, слившейся в Нави с духом Марены.
Оба предмета и принадлежали, и не принадлежали оборотню. Один с шеи чуть не сорвал соперник, другой – сам оборотень чуть не откусил с пальцем у соперника – зажал челюстями. Но берестяные грамоты свидетельствовали и о третьем условии – претендент должен завоевать благосклонность Марены. Решающем условии. А будущее подкрадывалось раненой медведицей, будущее притаилось в засаде муравьиным львом, будущее почуяло добычу и акульим плавником вспороло настоящее.
И еще Стас понял, что, несмотря на марящиеся утехи, совершенно не желает, чтобы спустившийся со звезд бродяга Дажьбог воплотился в его тело. Ибо прежде всего не станет того Стаса, каким он знал себя. Тот Стас умрет. Его убьет новое знание.
Но исход поединка зависел только от нее. То ли Светланы, то ли изначальной славянской богини смерти Марены...
* * *...Пусть Передерий облажался, Магниев отсидится в укромном месте и начнет сколачивать команду по-новой. Господин Магниев, отсапываясь, ворвался в будку вахтера. А если шеф что-то там городил, будто он – не магистр, то это – его проблемы. Со свежей паствой Игорь сам станет магистром. Он не дурак, он хитрый. Ученик превзойдет учителя. Оглянулся, ища, где тут подвешен такой синий ящик с прорезями динамика, микрофона и десятком кнопок в три ряда. Нашел. Ткнул пальцем в размещенную особняком красную кнопку, приблизил пересохшие губы к прорезям:
– Говорит первый пост, – глубокий вдох-выдох, – вневедомственной охраны Эрмитажа! – жадный вдох, глубокий как Черное море. – Говорит первый пост вневедомственной охраны Эрмитажа! – еще жадный вдох, глубокий как Тихий океан. – У нас ЧэПэ! – легкие жгло, будто посыпаны молотым красным перцем. А пустые глаза по инерции по сторонам шасть-шасть: на полу разводы грязи, словно кто-то приперся с улицы, не вытирев ног; на столе обслюнявленный коржик и вскрытый пакет кефира. Вахтер канул. Наверное, по нужде отлучился.
Синий ящик проснулся с ленивым кряхтением, позевал, прежде чем расставить точки над "и":
