Сергей Федотов - Паутина

Ты кто есть? — разлепил губы леший, глядя в лицо склонившемуся Нову.

Я человек, — сказал Лес. — Видел, как тебя лесозахватчик камнем навернул. И чего вы, лешие, вечно из-за лесных дач ссоритесь?

Кто с камнем к нам придет, от комля и погибнет, — повторил лесовик историческую фразу лешачьего царя Мусаила, сказанную в день великой битвы у сопки Лысой.

Да он недалеко убежал, — подсказал Нов. — Вон на поляне его сосной придавило. Слышишь вопли?

— Спасибо, что подсказал. — Леший перевернулся на живот, встал на четвереньки, а затем и на ноги. — И как лоб не раскроил, паразит мелкособственный? Вот ужо задам я ему!

Кряхтя и хватаясь за ушибленную голову, лесовик направился к противнику. Хотел снять с него ствол, да не преуспел, потому что на поляне и сам стал чуть ли не ниже травы. При таких размерах с сосной ему было ну уж никак не управиться! Кроме того, запутался он в куче листвы — в собственной одежде.

— Ой, человек, помоги! — запищало из травы существо размером с ладонь, пытаясь сдвинуть с места вырванное дерево.

Лес подошел к лесине и попытался стянуть ее с прижатого к сырой земле несуна. Не тут-то было. Маловато силенок у отрока, и здесь уж никакая магия не поможет. Но зато у человека есть голова, и голова одного из предков Нова когда-то открыла волшебные свойства рычага. Вага — вот что требовалось Лесу.

— Я сейчас, — сказал он, вернулся в лес и выбрал подходящую жердь — огромную ветку от ствола, уложенного в дачный сруб (или выдерг?). Ветви дачник поленился сложить в кучу, там и бросил, где обламывал.

Лес вернулся на луг, подсунул вагу под ствол, для опоры воспользовался валуном и навалился на свободный конец жерди. Сосновый леший прыгнул к нему на помощь и тоже повис на ваге. Совместными усилиями большой да малый сумели приподнять лесину. Березовый выскочил и попытался кинуться наутек, но Лес успел сграбастать его за мшистые патлы. Одежда березового оказалась велика — что и неудивительно! — и гирлянды упали на луг. Лесовик застыдился человеческих глаз и прикрыл ладошками срам — что-то вроде гнилого сучка с клубками шерсти. Несмотря на малые размеры существа, можно было сказать, что леший в сучок пошел.

—, Ай-яй-яй! — сказал Лес, поднеся его к лицу. — И как не стыдно? Влез на чужой участок, повырывал деревья, оставил строительный мусор, да еще чуть не разбил лоб хозяину! Как это называется? Незаконное вторжение в чужие владения — раз! Самовольная порубка — два! Самозастройка — три! Захламление леса — четыре! Нарушение неприкосновенности чужого жилища — пять! Разбойное нападение — шесть! Попытка кражи имущества — семь! Семь грехов!

А зачем он моих соболей забрал? — заверещал березовый.

Не ты ли недавно говорил, что соболи сами убежали во время течки?

Ну и что с того? Моих соболей он обязан вернуть на родину, а он все потомство себе оставил! Пущай теперь вертает сто соболей!

Да почему же сто?

А потому сто, что от тех щенят пойдут новые, а от тех еще новые и еще…

Ты просишь компенсации за упущенную выгоду? — догадался Нов.

Вот именно! — торжествующе вспищал березовый. — До чего же вы, люди, все-таки умные. Все-то вы можете по уму разъяснить. Скажете, как отрежете. Глянуть на тебя — от горшка три вершка, а ума — терем да палата!

Погоди, — вспомнил Нов, — это ты меня в логу блудил?

В каком таком логу?

Да в том, по которому речка протекает, не знаю названия, но впадает сюда, в Мину.

Ах, так то в логу, — вспомнил леший. — В логу-то тебя я, конечно, кружал. Да и как тебя было не заблукать, сам посуди: приехал пацан на краденом коне, рвет ягоды без спросу, храпит на травке, будто дома на перине. А это мой лес, промежду прочим…

Постой-постой, — осадил его Лес. — Что ты пропищал насчет краденого коня? С каких шишей взял, что мой жеребец — краденый?

Потому что я этого коня знаю. Его Громом кличут, и принадлежит он юту, начальнику патрульной службы Гиль Яну.

Отрок мысленно охнул. Жеребца он выбрал не подумавши. Высокий, сильный, статный. А про то, что стати эти известны всем и каждому в державе, даже не подумал. В голову не пришло. И теперь его, беглеца, можно опознать не только по одежке, но и по приметному коню. Положение… Надо же было так глупо вляпаться! Дурак на все красное бросается, красоты ему подавай, видишь ли! Ладно, с этим потом, оборвал он себя.

Ты у нас прямо судья неправедный, — чуть ли не восхитился чужой наглости Нов. — Сосед леший виноват, что от такого хозяина, как ты, соболя утекают, я плох тем, что у юта коня увел… И вообще, с каких это, интересно, пор ты за ютово добро радеть стал? Друзья они тебе или родственники? Может, ты с ихним банщиком сдружился? Нет? Странно. А то мне уже было показалось… Твои отцы и деды этих ютов бивали и по макушку в землю заколачивали вместе с железными шапками! А ты?

Я совсем не то хотел сказать, — захныкал березовый. — Я же только намекнул, что конем твоим раньше Гиль Ян пользовался незаконно, а теперь-то вижу — слава Батюшке! — твой это конь воистину. А ежели и не совсем твой или там даже пускай и вовсе не твой, а ютов, все едино хорошо. Кто у юта сопрет, тот семь грехов с себя спишет…

Придется тебе ютов грабить, — рассмеялся Лес, — как раз хватит, чтобы семь твоих нынешних грехов списать… Так почему, скажи все же, ты меня блукал?

За ради шутки…

Хороши шуточки! Часа полтора-два из-за него потерял, в то время когда за мной юты гонятся.

Юты? Гонятся? — напугался леший. — Что же ты сразу-то не сказал мне? Давай спасаться будем! У меня знаешь какая надежная берлога имеется! До того тайная, что и сам ее никогда найти не могу. В ней укроемся, ни одна падаль нас не разыщет.

Стану я по твоим укрывищам таиться! — возмутился Лес. — Других дел у меня нет, от патрулей под землей прятаться. Я своей дорогой поеду, а ты по своей лешачей паутинной связи передай, чтобы другие лешие мне пути не замыкали, а наоборот, помогали, сберегали от диких зверей и ютов. Кто из них озверел больше — уж не знаю.

Это я завсегда, — заявил березовый.

И я тебе помогу, — пропищал с земли сосновый. — Против ютов бороться вся иножить тебе поможет. Вспомним старинные времена, когда рати Роевы во главе с лешими и Мусаилом Бессмертным ютов этих по макушку в мать сыру землю заколачивали, потом в штабеля складывали!

Значит, договорились, — сказал Нов и спустил березового на землю. — А между собой вы разберитесь. Нехорошо друг у дружки красть и самозахватом заниматься.

Не станем впредь, — пообещали лешие.

Глава третья. И родишь деда скифского царя Ковыля

Кто упер хомуты?!

Лес свистнул Грома, и тот сразу же прискакал.

— Где тут поблизости люди живут? — спросил отрок.

— А поезжай-ка, милок, против воды, — отвечал с земли бывший сосновый.

Сейчас он был тминным, потому что упирался макушкой в зеленый зонтик травы. — Верст через пять будет удобный брод, там переправишься и двигайся на юго-запад. Выйдешь к Мане, где удобные броды. К ночи доберешься до высокой горы. Места там красивые, много дичи. Голодным не останешься. А дальше переход на полдня и — нате вам! — Козырный город. Только там коня-то у тебя отымут…

— Небось не отнимут, — сказал Нов и толкнул жеребца коленями. — Но-о, хлебоясть.

— А за водой не ходи, — посоветовал ему вслед березовый, ныне осоковый. — Там полным-полно ютов.

— Ты еще меня учить будешь? — отмахнулся Лес. — У кого дед-ведун, в ком его кровь — в тебе или во мне?

Гром легко поскакал по заливным лугам, вышли к броду. Перебрались на левый берег и двинулись по тропе через тайгу от Мины к Мане. Дорога была неутомительной. Нов подстрелил прямо с коня краснобрового глухаря, клевавшего камешки на плесе лесной речушки, на левом берегу Маны устроил привал. Прекрасно пообедал. Переночевал у высокой горы, а назавтра ближе к вечеру вороной вышел к Козырь-граду.

Когда впереди показались кривые да косые стены домов, Лес подумал, что не стало у лесного рода настоящих мастеров-кудесниц, чтобы наложить заклятие красотой на творения рук человеческих.

Мама, мама, подумал Нов, зачем умерла родами? Вон какая неприглядная картина открывается издали. Вблизи-то заклятия действуют, ничего кривого-косого не разглядеть, если не всматриваться слишком уж пристально. Издалека же пригожести не видно, срам да безобразие. То ли дело раньше кудесницы были, мама например. Такую красоту, бывало, наведут, аж зажмуришься. И хоть вблизи, хоть вдали стой, красота и есть красота, видна рука мастерская. Теперь не то…

Лес притормозил и задумался: как в город въехать, чтобы ни его, ни Грома не признали? Напустить личины на себя и коня? Так в городе полно колдунов и ведьм, им глаза не больно-то отведешь. А еще вещуны, эти мысли услышать могут. Вдруг да ютам сообщат?