Генри Каттнер - Пять рассказов о Гэллегере
Дверь начала подаваться. Ваннинг подбежал к чемодану, поднял его с пола и тут краем глаза заметил какое-то движение. В воздухе над ним появилась рука. Это была рука гиганта с идеально белым манжетом, расплывающимся где-то вверху. Огромные пальцы тянулись к нему…
Ваннинг заорал и отскочил, но недостаточно быстро. Рука схватила его, и напрасно адвокат молотил руками по ладони – она тут же сомкнулась в кулак. Когда кулак раскрылся, из него, пятная ковер, выпало то, что осталось от Ваннинга. Рука исчезла, дверь сорвалась с петель, рухнула на пол, и охранники, спотыкаясь о нее, ввалились в комнату.
Вскоре явился Хэттон со своими людьми. Впрочем, тут мало что можно было сделать, разве что прибрать. Замшевый чемодан, содержащий двадцать пять тысяч кредитов в облигациях, перенесли в безопасное место, тело Ваннинга собрали и отправили в морг. Фотографы сверкали вспышками, эксперты-дактилоскописты сыпали порошок, рентгенотехники суетились со своим оборудованием. Все было сделано быстро и умело; через час контора была пуста и опечатана.
Потому-то никто и не видел второго явления гигантской руки, которая опять возникла ниоткуда, пощупала вокруг, словно чего-то искала, и исчезла…
Единственным, кто мог пролить на это дело хоть какой-то свет, был Гэллегер, но его слова, произнесенные в одиночестве лаборатории, слышало только «Чудовище».
– Так вот почему лабораторный стол появился здесь вчера на несколько минут. Гммм… Сейчас плюс X равно примерно неделе. А почему бы и нет? Все в мире относительно. Вот уж не думал, что вселенная сжимается с такой скоростью!
Он поудобнее вытянулся на диване и влил себе в глотку двойное мартини.
– Да, так оно и есть, – буркнул он. – Ваннинг, пожалуй, единственный человек, который оказался в середине будущей недели и… погиб! По такому случаю я, пожалуй, напьюсь.
И напился.
Этот мир – мой!
– Впусти меня! – пищало за окном создание, похожее на кролика. – Впусти меня! Этот мир – мой!
Гэллегер автоматически скатился с дивана, встал, пошатываясь под бременем похмелья и огляделся. Знакомая лаборатория, угрюмая в сером свете утра, обрела более-менее определенные формы. Два генератора, украшенные станиолем, словно смотрели на него, оскорбленные своим праздничным нарядом. Откуда этот станиоль? Наверняка, после вчерашней попойки. Гэллегер попыталтся собрать разбегающиеся мысли. Похоже, вчера он решил, что уже Рождество.
Пока он это обдумывал, вновь послышался тот же писклявый крик. Гэллегер осторожно, вручную повернул голову, потом повернулся весь. Сквозь плексиглас ближайшего окна на него смотрела морда: маленькая и жуткая.
С похмелья лучше не видеть таких харь. Уши были огромные, круглые, поросшие шерстью, глаза гигантские, а под ними – розовая пуговка вместо носа, она непрерывно дрожала и морщилась.
– Впусти меня! – вновь крикнуло существо. – Я должен завоевать ваш мир!
– Ну и что? – буркнул Гэллегер, но доплелся до двери и открыл ее.
Двор был пуст, если не считать трех невероятных существ. что рядком стояли перед ним. Их тела, покрытые белым мехом, были толстые, как подушки. Три розовых носика сморщились, три пары золотистых глаз внимательно разглядывали Гэллегера. Три пары толстых ног одновременно шагнули, и существа переступили через порог, едва не опрокинув при этом Гэллегера.
Это было уже слишком. Гэллегер бросился к своему алкогольному органу, быстро смешал коктейль и влил его в себя. Стало лучше, но ненамного. Трое гостей то ли сидели, то ли стояли, но по-прежнему рядком, и смотрели на него, не мигая.
Гэллегер брякнулся на диван.
– Кто вы? – потребовал он объяснений.
– Мы либли, – сказал тот, что расположился поближе.
– Ага… – Гэллегер задумался. – А кто такие либли?
– Это мы, – ответили все трое.
Возник явный порочный круг, который, впрочем, был разрушен, когда груда одеял в углу зашевелилась, явив свету божьему морщинистое лицо орехового цвета. Появился мужчина – худой, старый и быстроглазый.
– Зачем ты их впустил, дурень? – спросил он.
Гэллегер попытался что-нибудь припомнить. Старик, разумеется, был его дедом, явившимся со своей фермы в Мэйне погостить на Манхеттене. Вчера вечером… Кстати, что было вчера вечером? Как в тумане вспомнились ему похвальба деда насчет того, сколько он может выпить, и неизбежный результат этого – соревнование. Дед выиграл. Но что было еще? Об этом он и спросил.
– А ты что, сам не помнишь? – спросил дед.
– Я никогда не помню, – ответил Гэллегер. – Именно так я изобретаю: надерусь и… готово. Никогда не знаю, как. По наитию.
– Ага, – кивнул дед. – Именно это ты вчера и сделал. Видишь?
Он указал в угол лаборатории, где стояла высокая машина, чье назначение Гэллегер никак не мог определить. Машина тихо шумела.
– Вижу. А что это такое?
– Это ты ее сделал. Вчера вечером.
– Я?! А зачем?
– Откуда мне знать? – Дед со злостью посмотрел на него. – Начал орудовать инструментами и в конце концов смастрячил ее. Потом сказал, что это машина времени и включил ее, направив для безопасности на двор. Мы вышли посмотреть, но тут, откуда ни возьмись, выскочили эти трое, и мы быстренько смылись. Что мы будем пить?
Либли принялись нетерпеливо ерзать.
– На дворе всю ночь было холодно, – укоризненно сказал один из них.
– Ты должен был нас впустить. Этот мир принадлежит нам.
Лошадиное лицо Гэллегера вытянулось еще больше.
– Ага. Если я построил машину времени, – хотя совершенно этого не помню, – значит, вы явились сюда из какого-то другого времени. Верно?
– Конечно, – подтвердил один из либлей. – Пятьсот лет или около того.
– Но ведь вы не… люди? Я хочу сказать, мы не превратимся в вас?
– Нет, – самодовольно ответил самый толстый либль. – Вам понадобилась бы не одна тысяча лет, чтобы сравняться с нами. Мы с Марса.
– Марс… будущее… Но вы же говорите по-английски!
– Почему бы и нет? В наше время на Марсе живут земляне. Мы читаем по-английски, говорим и все знаем.
– И ваша раса доминирует на Марсе?
– Ну-у, не совсем, – либль заколебался. – Не на всем Марсе.
– Даже не на половине, – угрюмо добавил другой.
– Только в Долине Курди, – сообщил третий. – Но Долина Курди – центр Вселенной. Очень высокая цивилизация. У нас есть книги о Земле и других местах. Кстати, мы хотим завоевать Землю.
– В самом деле? – машинально спросил Гэллегер.
– Да. Понимаешь, мы не могли сделать это в наше время – земляне не разрешали нам, но теперь все будет просто. Вы все будете нашими рабами, – сказал либль. Роста в нем было сантиметров тридцать.
– У вас есть какое-нибудь оружие? – спросил дед.
– Нам оно ни к чему. Мы мудрые и знаем все. Наша память очень вместительна. Мы можем построить дезинтеграторы, тепловые излучатели, космические корабли…
– Нет, не можем, – перебил его второй либль. – У нас нет пальцев.
Это была правда: косматые лапки либлей ни на что путное не годились.
– Но мы заставим землян сделать нам оружие, – сказал первый.
Дед тяпнул виски и передернулся.
– У тебя что, всегда так? – спросил он. – Знал я, что ты большой ученый, но думал, что ученые делают всякие колотушки для атомов. На кой черт тебе машина времени?
– Она принесла нас, – сказал либль. – Ах, какой счастливый день для Земли!
– Это как посмотреть, – заметил Гэллегер. – Но прежде, чем вы отправите ультиматум в Вашингтон, может, я вас чем-нибудь угощу? Блюдечко молока, а?
– Мы не животные! – оскорбился толстый либль. – Мы пьем из чашек, честное слово!
Гэллегер принес три чашки, подогрел немного молока и налил. Чуть поколебавшись, он поставил чашки на пол – для этих маленьких существ столы были слишком высоки. Пропищав «спасибо», либли взяли чашки задними лапками и принялись лакать длинными розовыми язычками.
– Вкусно, – сказал один.
– Не болтай с полным ртом, – оборвал его толстый. Похоже, он был у них за шефа.
Гэллегер вытянулся на диване и взглянул на деда.
– Эта машина времени… – проговорил он. – Я ничего не помню. Нужно будет отправить либлей домой, но разработка метода займет у меня какое-то время. Иногда мне кажется, что я слишком много пью.
– Гони эти мысли прочь, – сказал дед. – Когда я был в твоем возрасте, мне не нужна была машина времени, чтобы увидеть тридцатисантиметровых зверушек. Для этого хватало пшеничной, – добавил он, облизывая сморщенные губы. – Ты слишком много работаешь, вот что.
– Ну-у… – протянул Гэллегер, – от этого никуда не деться. А зачем я вообще ее делал?
– Не знаю. Болтал что-то об убийстве собственного деда и о предсказании будущего. Я ничего не понял.
– Минуточку! Я что-то припоминаю. Это хрестоматийный парадокс путешествия во времени – убийство собственного деда…
