Игорь Подгурский - Они сражались за реальности
Яркая вспышка в вершине ущелья над лагерем осветила склоны с белыми вкраплениями пластов снега на темных скалах. Вторая группа подрывников, которых считали пропавшими без вести, наконец увидела трассирующую очередь. Все это время команда слабовидящих дисциплинированно ждала сигнала. Вот и дождались! Лучше поздно, чем никогда…
Зарница на мгновение вырвала громаду гор из темноты, и тут же все исчезло вновь. Тьма после яркой вспышки взрыва стала еще непрогляднее. Раздался грохот обвала. Эхо усилило его и повторило много раз. В ночной тишине разведчикам показалось, что горы раскололись. Выбивая снопы искр, в ущелье посыпались камни, образуя сплошной грохочущий поток.
Грохот затих так же внезапно, как и начался. Из вражеского стана доносились крики и беспорядочная стрельба. В том месте, где находились егеря, замелькали огоньки фонарей. Глухо заухал бубен черных лам. Немцы отбивались от тех, кого разбудил Лева своей незатейливой песенкой. Взлетела ракета и повисла на парашютике, заливая ущелье мертвенным светом. Десантники прижались к земле. Эсэсовцы палили из всех стволов.
Латын схватил свирель и засвистел с новой силой. Грех было не воспользоваться таким моментом. С соседней вершины ему тоненько вторила пастушья дудочка незамысловатым мотивом из двух нот. Две мелодии сплелись в одну. Неизвестный музыкант поддержал Латына, и коряга-дракончик начал оживать. В темноте замерцали красные глазки. С новой силой замолотили по воздуху обрубки-крылья. Дракончик стремительно набрал высоту и черной тенью унесся в сторону ночного боя.
Шаманов сменил тональность и теперь наигрывал уже другую мелодию. Пастушья дудочка вторила ему, насколько хватало мастерства. В темноте показались две красные точки, словно габаритные огни маленького воздушного судна. Ночной летун возвращался. Он летел с натугой, понемногу теряя высоту. В лапках-сучьях у него был зажат ремень офицерской полевой сумки. Не долетев несколько метров до Латына, деревянный дракончик тяжело спикировал на землю. Посадка получилась жесткой. Во все стороны от коряги полетели щепки, но кожаную планшетку она так и не выпустила из лапок. Шаманов перестал играть на свирели, смолкла и свирель невидимого помощника.
Трясущимися руками отрядный священник отстегнул защелку и открыл сумку. Он осторожно заглянул вовнутрь и тут же закрыл ее. На мгновение, пока планшетка была открыта, из нее вырвался яркий фиолетовый луч, осветив пятачок за скалой, служившей укрытием для разведчиков. Щелкнул металл замочка, свет потух. Ослепленные десантники часто моргали, снова привыкая к темноте. Кузнецов с силой нажал указательными пальцами на закрытые веки, чтобы быстрее восстановить ночное зрение.
Отрядный священник повернулся к спутникам и срывающимся голосом сообщил:
– Электролит наш!
– Аминь! – не удержался от ехидной реплики Задов.
Наградой ему стала звонкая затрещина от командира группы. Кузнецов никогда не опускался до банальной ругани и мордобоя, но в отдельных случаях физические методы воспитания зарвавшихся подчиненных были единственным средством. Хотя в этой командировке поводов было больше, чем нужно. Единственное, что останавливало Кузнецова – стальная каска на крепкой голове одессита.
– Надо будет в голову гвоздик вбить. Поостережетесь граблями размахивать,– обиженно засопел Лева и отодвинулся подальше от командира.– Какие-то нервные все сегодня. На войне без шуток нельзя, так недолго и в солдафона превратиться.
Пастушья дудочка выдала на прощание заунывную трель и замолкла. Далекий голос фальцетом пропел под занавес: «Ла-ла! Труля-ля! Оп-па!»
– Голос хороший. А вот слуха нет совсем! – с видом знатока заметил Задов, с грустью вспоминая свою теплую вязаную шапочку. Уши черноморца ощутимо мерзли. Он посильнее затянул шнур капюшона. Теплее не стало, а дышать оказалось труднее. Обламывая ногти, Лева попытался развязать самозатягивающийся узел шнура. Сделал только хуже. Специалист по вязке узлов завалился на спину, держась руками за горло и сипло хрипя.
– Когда же это наконец закончится?! – зло прошипел Кузнецов.
Он резким движением выхватил кинжал из ножен, пристегнутых к поясу, и одним прыжком подскочил к дергавшемуся среди камней Леве. Николай свободной рукой отжал подбородок брыкавшегося подчиненного. Как на образцово-показательных занятиях по снятию часового, он одним вращательным движением от себя резанул клинком Задову по шее. Лезвие, заточенное до остроты бритвы, распороло шнур, а заодно и ткань капюшона.
Лева перестал брыкаться и тяжело дышал, с шумом вдыхая воздух. В груди у него булькало и сипело. Над полузадохшимся одесситом стоял командир группы. В одной руке он держал капюшон с остатками шнуровки, в другой – кинжал.
– Клоун ты, Лева,– без всякого раздражения произнес Николай, бросив Задову на грудь остатки капюшона.
Одессит помассировал шею и натянул ровно обрезанный капюшон на голову.
– Коротковато обрезали, герр обер-лейтенант. У меня теперь ушки мерзнуть будут, ваше благородие,– плаксиво просипел Задов. Громко говорить он не мог, саднило горло.
Кузнецов только махнул рукой и убрал кинжал в ножны. Острое лезвие хищно блеснуло, прячась в чехол до лучших времен и настоящей работы, для которой его ковал мастер.
Кузнецов пошел искать желтошапочников. Первого попавшегося под руку он назначил посыльным и передал ему приказ для всех от имени Великого Пятого: «Немедленно сниматься с позиций и уходить отсюда. Главное – быстрее и дальше. Если кто-то останется, то в своей следующей реинкарнации будет стриптизером». Кто такие стриптизеры, аборигены не знали, но угроза сразу подействовала. Ополченцы послушно оставляли позиции с брустверами, выложенными из камней. Тени людей бесшумно исчезали в темноте среди скал. Своих убитых и раненых, которых удалось вынести из-под огня егерей, они успели переправить в тыл.
Остались только двое. Смущенно перешептываясь, они подошли к Николаю и сообщили свое решение: «Да! Они согласны быть в следующей жизни стриптизерами, лишь бы служить Великому и Милосердному!» Кузнецов вздохнул и в двух словах объяснил, чем им придется заниматься. Упрямцы моментально исчезли. Великий он, конечно, Великий, но не такой же ценой в самом деле.
В горах становилось светлее. Близился рассвет. Командир выждал двадцать минут и твердо скомандовал товарищам: «Подъем! Пора, братцы».
Кузнецов шел первым. Обладая фотографической памятью, он прекрасно запомнил путь. По дороге сюда он примечал любой причудливый скальный обломок в качестве будущего ориентира. Сразу после обер-лейтенанта брел Шаманов. Он бодрился, но было видно, с каким трудом ему дается каждый шаг. Маленькую колонну замыкал Задов с автоматом на шее. Коротко обрезанный капюшон был лихо сдвинут набок. Лева рассудил, что если уж головной убор не закрывает оба уха, то хотя бы одно пусть находится в тепле.
Егеря со дна ущелья пока не могли видеть разведчиков. Троица, соблюдая осторожность, перебиралась от камня к камню. Нужно было поскорее выбираться на горное плато: вызывать карусель в скалы было опасно.
К плоскогорью вел узкий проход – прекрасное место для засады. Отвесные стены почти смыкались над головами. Командир группы внимательно осмотрел скалы в бинокль. Он предусмотрительно отодвинулся в тень, чтобы стеклянные линзы не блеснули под первыми лучами солнца. Такой блик заметен за несколько сотен метров, и по нему их легко можно обнаружить.
И ниже, и выше разведгруппы не было заметно признаков врага. «Эдельвейсы» легко могли укрыться среди камней. В их подготовку входили тренировки по многочасовому неподвижному лежанию на любой местности, будь то снег, камни или болото. Шевельнувшийся новобранец легко мог схлопотать дополнительное время, часов этак десять сверх лимита, под чуткой опекой унтер-офицера, заботливо поливающего егозу из шланга. Правда, если занятие проходило в болоте, то даже пытливый сержантский ум был бессилен и не мог ухудшить условия испытания. В трясине с избытком хватало других тварей – змей и пиявок. Безвозвратные потери среди личного состава во время подготовки егерей были делом обыденным.
Время поджимало, но спешить не стоило. Николай решил понаблюдать еще. Береженого Бог бережет.
Справа в кустах вдруг кто-то зашевелился. На склон выскочил тур. Это был крупный самец с мощными рогами, величаво изогнутыми над головой. Он спускался с ночной лежки на пастбище и наткнулся на десантников. Затаив дыхание, люди следили за туром, когда он большими прыжками помчался вверх по склону. Сейчас все выяснится: если бык пойдет на гребень,– значит, там никого нет. Это осторожное животное никогда не ходит ниже человека. Великолепное чутье и зрение позволяют дикому зверю уловить малейшую опасность и уйти наверх, в неприступные скалы.
Красавец бык помчался вверх. Прошло несколько мгновений, и могучее тело скрылось среди камней.
