Татьяна Чернявская - Пешки
— Придуривается? — деловито поинтересовалась Чаронит, становясь рядом в мини — консилиум.
— Не похоже…
— Спит?
— Мне б так спать, когда анестезия отходит…
— Тогда будем приводить в чувства!
Уже по тому, как заблестели зелёные глаза тенегляда, стоило предположить, что методы будут заимствоваться из пыточной практики во имя мести за полгода унижений и издёвок на факультативе по боевым чарам, которые девица щедрой рукой молодого подмастерья огребала за любую провинность подчас даже прилюдно. Сильно трясти, резать, колоть и пинать ногами травница ей категорически запретила. Удержать от нескольких тычков не удержала, но запретила и даже отобрала серп и вилку, во избежание дальнейшего членовредительства. Отведя душу за всё то время, что ходила след в след за жестоким кумиром, ловя каждое слово и взгляд в надежде перенять толику таланта, Яританна перешла к более мирным способам: щипала за ляжки, щекотала, оттягивала веки, дула в лицо и уши, подсовывала под нос памятный носок неизвестного происхождения, теребила щетину под самое глумливое сопровождение. Травница лишь стоически отворачивалась и морщилась, потому как её нежной душе претили пытки над военнопленными и издевательства над её пациентами в частности. Небритые щёки от лёгких и не очень пощёчин болезненно покраснели, мочка уха пульсировала, жилка на шее бешено дрожала, на челюсти вздувался желвак, но сознательная реакция упрямо не проявлялась.
— Танка, может, изначальный посыл был неверным? — не выдержала Алеандр, когда духовник кровожадно потянулась к травяному пластырю на лбу.
Девушка остановилась, картинно выгнув бровку и убрав от раны изящные пальчики.
— Может, у него от чар что‑нибудь перемкнуло. Видела, как вчера здесь разило?
— Что предлагаешь? — Яританна деловито обтёрла руки о подол юбки и серьёзно уставилась на травницу.
— Э-э-э, — Алеандр смущённо потупилась, слегка розовея, — что‑нибудь традиционное? Поцелуй там… в смысле «разделённое дыхание»[1].
— Спящий красавец? — саркастично хмыкнула духовник и, склонившись, отрывисто поцеловала мужчину, посылая лёгкую волну чар.
Раненый даже не дёрнулся.
— Видать, ты для него недостаточно прекрасная дева, — хихикнула травница, глядя, как обиженная отсутствием реакции девушка вытирает губы.
— Прошу на баррикады!
Травница неловко присела возле распластанного чародея, забросила за спину тяжёлую косу и, долго примеряясь к разбитому лицу, с громким вздохом склонилась над гордостью боевого факультета.
— Эй — ей, потише! — окликнула её Яританна. — Нос зажимать не надо.
Девушка смущённо отшатнулась от всё ещё пребывающего без признаков сознания чародея и аккуратно убрала с его лица ладошки. При виде травмы профессиональные инстинкты часто брали верх над сугубо женскими, поэтому «раздельное дыхание» трансформировалось в искусственное.
— Может, ты ещё раз попробуешь? — Эл с надеждой повернула лицо молодого человека к сидящей напротив подруге.
Чаронит подсчитала свой объём резерва с учётом низкого КПД при подобной передаче и встала:
— Да здесь его бросим.
Золотистые глаза немедленно распахнулись, выражая глубочайшее возмущение.
— Ах ты, симулянт! — вскрикнула духовник и в сердцах пихнула в бок молодого Мастера, что так удачно прикидывался дохлым, но быстро одумался, уловив в словах Чаронит настоящую решимость.
— Постой, — Алеандр удалось перехватить ногу подруги, прежде чем раненого жестоко пнули в живот. — Может, это последствия посттравматического шока.
— От такого длительного шока помер бы давно без инъекции.
— Мы не можем поручиться, — упорствовала девушка, хоть и сама хотела надавать оплеух желтоглазой сволочи. — Здесь всё так фонило и столько гадости шлялось, что могли потоки чар заклинить. Не сможем же мы их прямо здесь распутывать без специальных установок. Его нужно срочно к лекарю доставить! Тут поблизости есть прекрасная лечебница. В Жодишках. Слышала? Её ещё при ранней имперской экспансии учредили. Грандиознейшее, скажу тебе, сооружение. Да и место для практики неплохое. Жаль, что теперь там уютный дом для умалишённых. Но, с другой стороны, если там душевнобольных да заражённых выхаживают, то и оборудование для одного здорового найдётся. Нам его туда доставить просто необходимо!
Духовник одёрнула рукава и более умиротворённым тоном поинтересовалась у двух пар полных надежды глаз:
— А как мы его туда поволочём? Покатим или на закорках? Путь то не близкий. Пешочком с день тащиться придётся. Подумай головой, он же здоровый как лось! Вспомни, сколько потов сошло, пока из котлована вытянули. А здесь ещё и не растрясти нужно. Как это ты представляешь нас плавно карабкающихся через этот бурелом с шестью пудами на плечах?
Алеандр что‑то хотела сказать, но не нашла аргументов. Воздушных чародеев среди них не было, а аккуратно выволочь парализованного без посторонней помощи не оставалось никаких шансов. Оставлять же здесь едва спасённого становилось до боли невыносимо. Девушка заглянула в полные отчаянья глаза молодого чародея и едва не расплакалась. Яританна тоже не выглядела особенно счастливой, но вполне холоднокровно раскладывала мужские пожитки и мастерила из них компактный узел.
— Точно! — подскочила травница и, едва не зацепившись за тело, бросилась к компаньонке. — Танка, я же говорила, что видела чей‑то схрон, когда сюда добиралась. Должна же у них быть если не ступа, то болтун какой! В случае чего, можем тряпками ветки связать и волоком до дороги дотащить. Но так просто я его не брошу! Не могу! Не хочу!
— Ладно, ладно, не наседай, — примирительно подняла руки духовник. — Я ж не против, если есть разумный способ.
Алеандр уже исчезла между деревьев, а Яританна с горечью развязывала тканевый узел и думала о собственной мелочности в рамках высоких идеалов древних ратишей и рыцарского кодекса. Образ вырисовывался не радующий, но, с другой стороны, более жизнеспособный, как говаривала её предприимчивая маменька. Пропавший более шести лет назад на просторах Империи, героический отец, являвший собой образчик высокого ратишанского духа, в подобной ситуации реагировал бы куда благороднее. По мере взросления, мысль о том, что именно избыток благородства послужил причиной безвременной кончины боевого чародея и единственного кормильца, всё чаще приходила тенегляду в голову. Поэтому неудовлетворённость собой в ситуации с тяжелораненым мучила девушку не долго. Чуть — чуть обидно было, что вполне здравая идея с волоком и носилками не пришла ей самой. Обидно ровно настолько, чтобы осознать, что лично она не и слишком переживала за спасение чародея, а потому и не особо задумывалась над альтернативами. Усилием воли запихнув подальше привычный цинизм, девушка намётанным взглядом предприимчивой бесприданницы окинула окрестности на предмет деталей будущих носилок и довольно улыбнулась, предвкушая приятную задачу для ума.
* * *Красивые утончённые завитушки, вышедшие из‑под орудий мастера, казались легчайшей морозной завесой: так были воздушны и искусны. Гнутые бока плотно жались друг к другу, цеплялись пружинками завитков и острыми шипами. Петляли тонкие размашистые линии, богато рассыпались меж ними причудливые вензельки, от чего вся надпись больше смахивала на замысловатую картину или очередную прихоть Мастера — Иллюзора. Но вычурное произведение искусств на проверку оказалось лишь громоздким, слегка нелепым указателем. На дне глубоких прорезей уже поселилась подозрительная зеленоватая темнота, подсохшие края слегка потрескались и повыгорали, оставив гордые следы прошлой осени в виде тёмных отпечатков от налипших листьев. Не было разве что птичьего помёта, характерного для любых столбов, да провинциальных памятников. По очередной чародейской блажи на большую деревянную доску было наложено крепкое заклятье, отгоняющее щедрых на украшения птах. Что, впрочем, не слишком спасало от дождевых разводов и прочих признаков старения.
— Тан, ты это разобрать можешь? Тут, кажется, на магнарском написано, — Алеандр приставила козырьком ко лбу ладошку и, щурясь, постаралась рассмотреть коварное изображение.
Солнце слепило нещадно, да и припекало так, что пот уже хорошо проторёнными дорожками сбегал по спине. От тяжёлой косы становилось несказанно жарко, но убрать её было некуда. Хотелось стащить плотные штаны и остаться в одной рубашке да коротком ардаке[2], но не совсем отринутые нормы приличия подсказывали, что разгуливать голыми ногами по обочине главного общественного тракта, может быть чревато катастрофическим недопониманием. От соблюдения норм приличий легче совершенно не становилось, напротив, казалось, что жажда лишь усиливается, а голод уже вовсю принялся за переваривание желудка. Из вспотевших ладошек постоянно выскальзывала злополучная рукоять метлы.
