Марчин Вольский - Агент Низа
Фаусон выбрал компромиссное решение, то есть вышел из пансионата, но на первой же из двенадцати ступенек споткнулся и съехал по лестнице, проделав по пути двойное сальто и мертвую петлю. Когда он выбрался из сугроба, гримаса боли искривила ему лицо. Любое движение ноги вызывало сон.
– Бедняжка! – Гавранкова помогла ему подняться. Потом провела в свою комнату, сделала компресс и согласилась на совместный ужин здесь, наверху, при свечах. Быть может, вывихнутая нога Меффа повысила крепит ее доверия мужчине.
За окном шел снег. Портье напомнил, что связь с миром будет восстановлена не раньше чем завтра.
Разговор вначале не клеился. Фаусон пытался направить его на эмоциональные рельсы. Говорил, что нет ничего хуже человеческого одиночества…
– Человек никогда не бывает одинок, – ответила Анита, – с ним всегда Бог (сатана беспокойно пошевелился) и ближние.
– Да, но трудно всех ближних считать одинаково близкими. Человеку предначертано отыскать себе другого ближнего, лучше всего – противоположного пола…
– Да, человек должен иметь детей. Фаусон чуть не вспылил.
– Да ну их, детей! Человек сам нуждается в счастье, радости, удовольствии, а это в достаточной степени ему может дать лишь другой, любящий, понимающий его человек.
Словно дельтапланерист, он ринулся в глубь голубых очей девушки. Однако поверхность озер осталась неподвижной.
– Ты нужна мне, Анита!
Девушка покрылась румянцем, словно ощипанный гусь на медленном огне.
– Я знаю!
– Эти несколько дней, – продолжал он, – подтвердили то, что я и так предчувствовал с первой минуты. Мы созданы друг для друга. Человек не знает, сколько ему осталось жить. Но всю ту жизнь, что у меня есть, я хотел бы подарить тебе.
Занавески ресниц прикрыли глаза девушки.
– Я всегда был одинок. Если даже я и ухитрялся обманывать себя, я все равно оставался одиноким, оторванным от мира, словно муха, погруженная в янтарь. Может, я был слишком слаб, чтобы умело вести борьбу, а может, не встретил никого подобного тебе. Случалось, мне нужна была помощь, но никто не являлся!
Теперь дьявол изъяснялся совсем так, как давний, тогдашний Мефф из своего дочертового периода.
– Чем я могу помочь, скажи? – спокойно спросила Анита.
Ее деловой тон убил настроение. Мефф замолчал. Что-то в нем задрожало, страх, что, может, весь разговор происходит слишком поздно, что душа Аниты навсегда останется для него недоступной, как вершина ближнего Маттерхорна.
– Ты очень мил, – девушка прикоснулась к нему рукой, – но мы слишком разные.
– Различия сближают сильнее, чем подобия! Все пребывает в диалектическом развитии. Позволим же развиться нашим чувствам.
– А может, что-нибудь перекусим, пока все не остыло? – спросила Гавранкова.
Он еще несколько раз пытался кружить вокруг темы, словно хищник вокруг пасущегося животного. Он понимал, что имеет дело с особой, которая все удовольствия откладывает на после свадьбы, причем церковной, а это ввиду недостатка времени, а также в связи со спецификой Меффа было невыполнимо. Тем не менее он напрямую предложил ей то, к чему стремился.
Девушка добрые четверть часа не могла вымолвить ни слова, потом сказала:
– Это невозможно!
Фаусон начал уверять, что он не имел в виду немедленного исполнения, он может подождать, хотя лично ему в таких вопросах больше нравится спонтанность, достаточно, если в данный момент он сможет считать ее своей личной нареченной.
Она молчала.
– А может, у тебя есть кто-то, может, ты в кого-то влюблена?
Она покрутила головой так энергично, что светлые локоны рассыпались по худеньким плечикам.
– Тогда в чем же проблема? Почему? Ты меня боишься?
В этот момент она была настолько смущена, беззащитна и буквально свята, что он кинулся бы на нее несмотря ни на что, если б не пискливый звук, исходящий от часов. Без четверти десять. Пора готовиться к решающему сеансу.
– У меня срочный междугородный разговор, – сказал он, – но я вернусь.
– Лучше не надо, – прозвучал тихий голос девушки, – меня утомил этот день и я хотела бы лечь, кроме того, твоя нога… Спокойной ночи!
Неожиданно его коснулись теплые и пахнущие свежестью губы. А потом дверь энергично захлопнулась. Фаусон повернулся на одной ноге, словно влюбленный подросток, но тут же вспомнил, что должен довести до конца несколько дел, не терпящих отлагательства, выпрямился и отворил дверь в свою комнату.
– Говорит Дракула. Говорит Дракула. Докладываю, что все в порядке. Мы с большой скоростью идем в нужном направлении. Капитан опасается айсбергов, но при исправном радаре нам нечего бояться. В соответствии с указаниями я с этого момента не покидаю кабину и не пускаю никого к себе. Птицы волнуются, потому что сильно качает, но это, пожалуй, понятно…
– Благодарю. Начинаем в назначенное время! Едва лицо вампира исчезло с экрана, Мефф вызвал Вурдалака. Появилась знакомая морда, запыхавшаяся и немного смущенная.
– Я чуть не влип, – докладывал Оборотень. – Совершенно забыл, что для этих желтяков крыса – деликатес. За мной охотится здешний повар. Но я выкручусь. У меня уже в кармане их шифры, я знаю как снять блокировку и включить минирование базы. В случае тревоги третьей степени достаточно уничтожить связь с Центром и тогда появляется возможность ручного запуска ракет по приказу начальника базы.
Осложнений не будет. В шалаш до сих пор никто не заглядывал, к тому же в мое отсутствие все оборудование находится в снегу и его можно искать очень долго. Я рад, что мы наконец начинаем.
– Стало быть, успеха! Теперь он связался с Меккой.
– Я был на вечерней молитве, – рассказывал Франкенштейн, – если можно назвать молитвой биение головой о мостовую. Это хорошо для рогоносцев! А их муэдзин, или как там его, треплется. Сегодня болтал о Добре. Утверждал, будто молекулы Добра напоминают по своему действию кровяные белые тельца. Не переставая множатся, а затем окружают молекулы Зла и изолируют их. По его мнению, существует возможность…
– Хорошо, хорошо, я знаю, что вы, немцы, легко поддаетесь влиянию. Как операция? $
– В порядке. Ремесленник оказался золотым человеком. Жаль, что это была его последняя работа. Он уже в обители Магомета. Я сотворил это вполне осторожно. У него в руках взорвалась одна из его игрушечек… Тот, кто играет с огнем, должен быть готов обжечь пальцы. Оружие отличное. На расстоянии в полкилометра разбиваю пополам финик.
– Продолжай!
– Из моего сектора пророк у меня будет, как на вилочке! Он должен пройти мимо не дальше, чем в двух метрах. Кажется, у него нет никакой личной охраны. Разумеется, я не верю, но на всякий случай прорепетировал. В тот момент, когда он будет приближаться, я положу мой огненоносный… ну, сам знаешь что, на защитный заборчик, параллельный трассе проезда. На то, чтобы прицелиться, когда толпа начнет толкаться и простирать руки, много времени не уйдет. Не больше секунды. Сейчас я запираюсь в комнате. Это небольшая башенка наподобие маленького минарета, узенькие оконца, одна низкая дверь – полнейшая безопасность.
– Ну-ну! Good luck! [47]
– Jawohl! [48]
С Утопленницей он разговаривал через коменданта Раулингса. Возникли небольшие осложнения. Дружок Брайана Скотта, космонавт Томас Левис, оказался недоверчивым типом. Сообразив, что дружок явно нездоров, он пытался уговорить его подвергнуться медицинским тестам. Скотт отказался. Он казался полубессознательным, слова произносил «взрывно», чуть ли не ворчливо. Левис настаивал, грозил уведомить Землю. Возникла небольшая потасовка. К счастью, за пределами телекамер. Сейчас Скотт докладывал, что его космический партнер погрузился в сон. Центр управления полетами принял сообщение без особого интереса. Полет парома носил рутинный характер, и если что-либо и могло вызвать интерес, так это старт и посадка.
– Ты дал мне очень трудное задание, шеф, – монотонно говорила мисс Уотерс устами Раулингса. – Я вынуждена на расстоянии удерживать в гипнотических тисках двух сильных субъектов, а малейшая деконцентрация может нарушить управление ими.
– Надеюсь, ты управишься.
– Управлюсь! К счастью, тут у меня тишина и покой и никто мне не мешает.
– Ну и чудненько!
Оставался Приап. В снятом помещении он крутился как угорелый. Не успел даже сбросить костюм старушки. Защитил окна броневыми плитами так, чтобы самый лучший стрелок не мог подстрелить его с вертолета, заставил мебелью все двери, за исключением одной, смонтировал камеру, благодаря которой в соответствующее время внешний мир увидит его бомбу. Заряд, огромное металлическое яйцо, он установил посреди самой большой комнаты и насыщал взгляд его созерцанием, счастливый, словно конструктор-шизофреник.
В назначенное время он запустит установленные в комнате телексы и текст подготовленного ультиматума пойдет в пресс-агентства: в Белый Дом, Конгресс и Секретариат ООН.
