Михаил Успенский - Невинная девушка с мешком золота
Странники застыли, прислушиваясь.
В башне пыхтели, сопели, стонали, шипели, ойкали, кряхтели, крякали — словно случилась там либо великая любовь, либо большая драка.
Драка и была: какая любовь?
— Смерть предателям! — воскликнул сэр Сарджент, наступивший на брошенный ятаган.
Нунции-легаты катались по круглой площадке ложного камня, норовя задушить друг друга. Вожделенный мешок был распорот, золотые монеты раскатились по полу, но всё-таки образуя две примерно одинаковые кучки.
Возмущённый крик лорда Рипли вернул негодяев к действительности — они в ужасе вскочили и отпрянули к стенам.
— Где леди Анна? — лорд Рипли схватил Трембу и Недашковского за глотки, причём лезвием сабли едва не отрезал голову Яцеку.
— Майн либер, зачитай подозреваемым их права! — напомнила фрау Карла, ни на миг не забывавшая о законности.
— Хрящик им из носовой перегородки, а не права! — раздался откуда-то знакомый нежный голосок. — Подождали бы немного, и сии клевреты Тёмного Кесаря сами бы себя уничтожили!
— Лука! Фройляйн! Донна! Тётенька! — обрадовались спасатели.
На свет вышел — или вышла? — невинная девушка, лишённая мешка с золотом. Вид у девушки был всё равно самый атаманский: волосы растрёпаны, в одной руке кинжал, в другой пистоль. Глаза Луки горели неистовым пламенем.
— Я уж давно не без памяти! — продолжал спасённый. — Они даже не сочли нужным определить, бьётся ли моё верное ретивое сердце — столь отвратно для них само прикосновение к женскому телу! Ну да я бы подождал кровавого исхода — не самому же руки марать...
— Совершенно верно, — скривился лорд Рипли и бросил предателей на пол, чтобы всякому приличному человеку сделалось доступно их попинать. Панычи не сопротивлялись, понимая свою обречённость.
— Где же Синяя Борода? — озабоченно спросил синьор Джанфранко. — Если он в отлучке и скоро воротится, то нам угрожает серьёзная опасность...
— Застрелил я его! — торжествующе сказал Радищев, отбиваясь от восторженных ласк арапа. — И тебя застрелю — убери руки!
— Так я же не в том смысле! — обиделся поэт. — Я же по-товарищески!
— Товарищи под сарафан не лезут, — проворчал Лука.
Зажгли ещё пару факелов и увидели алые отсветы на воронёных доспехах. Шлем на похитителе двух Аннушек был разворочен, оттуда торчала проволока и пахло чем-то горелым.
— Простая пуля — а чего натворила! — похвастался атаман.
Синьор Джанфранко склонился над поверженным чудовищем, попытался скрутить обрывки проволоки, но махнул рукой.
— Проще нового сделать. — сказал он. — Восстановлению не подлежит.
Фрау Карла тем временем ловко вязала преступников обрывками их же одежд.
— Пани Карла! Пани Карла! — кричали они. — Вы не имеете права! Мы подпадаем только под юрисдикцию самого Кесаря! Мы выполняли его приказ! Девушка не должна была дойти до Рима — так велел нам синьор Николо, камерарий!
— Процесс! — требовала фрау Карла. — Да будет он скор и справедлив!
— Какой процесс, моя леди? — спросил её пылкий обожатель. — Объявите бездельников вне закона, и вся недолга... Я же с удовольствием продемонстрирую вам пару несложных приемов лёгкого умерщвления, доступных и женщине, и старцу, и ребёнку...
— Чем же мы будем тогда отличать себя от наёмных мёрдерен? — возразила справедливая леди.
— Какой процесс? Вы с ума сошли! — кричал Радищев. — Надо спешить! Надо Аннушку выручать!
Но фрау настояла на своём.
Процесс устроили в зале. Фрау Карла разместила в хозяйском кресле самого беспристрастного и вообще неживого — разумеется, синьора Джанфранко. Остальные заняли места на табуретках. Арапа суровая жрица юстиции определила в секретари. Прокурором назначила быть себе, в адвокаты пошёл агент, а Ничевоку, носителю уст младенца, пришлось стать одиноким присяжным. Потрясённого Луку практически отстранили от участия в судилище как главного свидетеля и вообще лицо заинтересованное. Ничевок мстительно показал атаману язык.
Для панычей пришлось притащить тяжеленную скамью подсудимых. Такая была длинная скамья, что хватило бы её для всех обидчиков Луки.
На столе стояло и главное вещественное доказательство — распоротый опечатанный мешок. Все золотые монеты были аккуратно разложены столбиками и пересчитаны лично фрау Карлой.
— Где айне монет? — грозно вопросила судья и сразу же безошибочно определила похитителя, указав на него мускулистым пальцем.
Ничевок засмущался и вытащил денежку изо рта.
— И вовсе они не золотые, — объявил он. — Сперва надо была проверить! А из этих я себе грузила отолью на всю оставшуюся жизнь...
— Как не золотые? — удивился горшок судьи. — Ну-ка, ну-ка...
Кому как не алхимику и знать про золото!
— В самом деле, — растерянно сказал синьор Джанфранко. — Это позолоченный плюмбум.
— Вот же прямые подлецы! — воскликнул секретарь, хотя ему и надлежало безмолвствовать. — И во всём у нас так!
— Монеты должен быть пробирен... дон Хавьер! — воскликнула фрау Карла. — Видимо, он вошёл в сговор с ерусланише финанцдиректор. Он будет отвечаль перед Ойропише Трибуналь им Страсбург! Таким образом договор с Кесарем объявляется юридически ничтожным! Никаких претензий к Еруслянд не может того быть, испытание начнётся заново!
— Хрящик вам, — пробормотал под нос Лука. — Вдругорядь не пойду... Мешок свинца задаром пёр через всю державу!
Отвозмущавшись, приступили к допросу подсудимых.
Панычи по очереди поведали историю своей нечеловеческой любви, во имя которой им не раз приходилось поступаться принципами, опускаться до провокаций, вводить народ в заблуждение, лжесвидетельствовать, воровать, идти на поводу, служить слепым орудием...
Лука то и дело порывался рассказать высокому суду о предательских делах Трембы и Недашковского в разбойничьем лесу, но всякий раз фрау Карла заявляла, что сие к делу не относится, и вопросительно глядела на горшок судьи, а тот согласно кивал.
Постепенно клубочек размотался, и тогда выяснилось, что негодяи ни в чём таком особенном не виноваты. И действительно: фальшивую монету чеканили не они, подмены не производили, печатей на мешке не подделывали, а вменить им в преступление можно разве что добросовестное заблуждение, мелкую кражу цветных металлов да неоказание помощи пострадавшей фройляйн Анне, хотя адвокат из лорда Рипли был никакой.
— Ну прямо мученики Усатий и Полосатий! — выкрикнул несдержанный Тиритомба. — Хоть балладу складывай! Может, их прямо тут и освободить из-под стражи в зале суда?
Во всём положившийся на опытную фрау, синьор Джанфранко с удивительной для покойника грустью согласился, что для смертной казни оснований нет, а вот на телесное наказание средней тяжести деяния панычей вполне тянут. Присяжный с некоторым неудовольствием высказал своё мнение.
— Приговор привести в исполнение в зале суда! — свистнул судья и вместо молотка грохнул по столу кулаком.
— Деда, деда, дай я! — обрадовался присяжный Ничевок. — Я тальнику нарежу, в соли замочу...
Но услуги ребёнка были безжалостно отвергнуты. Луку тоже не допустили в палачи: чего доброго, запорет до смерти, не женское это дело. И пламенный Тиритомба заявил, что оружие поэта — острое слово да скованный для мести кинжал, изделье бранного Востока, но никак не розги.
Да ведь и сэр Сарджент с этими обязанностями справился преотлично, воспользовавшись витым шнуром от штор. Шнур он, правда, не вымачивал, а присоливал секомое непосредственно из серебряной солонки.
От такого зрелища отвернулся даже синьор Джанфранко, а Ничевок глядел во все глаза и считал вслух.
ГЛАВА 53
В замке Синей Бороды не пугали Аннушку многочисленные нетопыри — она отважно гоняла их алебардой и тем сеяла среди рукокрылых тварей ужас, а тут поди ж ты — подвел её обычный девичий страх в самый неподходящий момент, когда войско маленького дофина брало город Реймс.
Французские рыцари устремились в атаку со своей предводительницей на челе. Анна решительно подняла забрало, чтобы её боевые призывы слышало войско освободителей.
— Монжуа Сен-Дени! — кричала она, как научил её старый сенешаль. Он скакал по правую руку Орлеанской девы, а по левую размахивал мечом маркиз Депардье, чей нос напоминал руль небольшой бригантины.
Защитники города, с бору по сосенке набранные кондотьеры да ополчение Инквизиции, с трепетом глядели на приближавшуюся к ним стальную лавину.
За дни, проведённые в боях и походах, Аннушка Амелькина привыкла и к тяжёлым доспехам, и к запаху конского пота, и к воплям раненых, и к торжественным победным пирам, и к солдатской ругани (та не шла ни в какое сравнение с батюшкиной), и к оружию. Специально для неё лучшие мастера изготовили железное коромысло, ничем не отличавшееся от родного, привычного, — только стальные крюки на концах были побольше размером да остро заточенные. С их помощью девушка навострилась выдёргивать вражеских всадников из сёдел по двое зараз.
