Владимир Черепнин - Вовка в Троеклятом
— Сначала определись, за кого ты.
— За того, кто победит, конечно!
— А кто победит?
— В том-то и беда, что не знаю!
— Тогда и я не знаю, что тебе присоветовать. Самое лучшее, не суйся ни в какие интриги. Служи, как положено, и все.
— Так чинов с наградами не заработаешь… Ладно, ты только не выдавай меня, а если что, выручай… А я пойду, поподслушиваю. Да поможет мне всесильный Анус!
* * *Емеля очнулся от очередного «погружения в транс». Пробуждение мало чем отличалось от бесчисленной чреды подобных: те же головная боль, остаточное легкое опьянение, вялость всего организма. Он уже давно отказался от услуг чародеев в борьбе с похмельным синдромом. Пара бокалов водки — более надежное средство. Да и была определенная прелесть постепенно ощущать изменения, происходящие после приема «лекарства».
Вот только на этот раз, кроме физического недомогания на него еще давил груз неожиданно навалившихся проблем. Рано или поздно, а разгребать их придется. Нельзя же вечно прятаться за бутылкой. С пьянкой требовалось немного повременить. Сначала разобраться с ситуацией, отдать нужные распоряжения, а уж потом…
Для правильного воплощения этих мыслей в жизнь, Наимудрейший первым делом до краев наполнил бокал водкой и осушил его. После чего отдал команду:
— Все ко мне!
Под всеми подразумевались основные министры: колдун, визирь и воевода.
Время суток волновало Емелю меньше всего. Проснулся — значит, утро. А если утро у него, то у ближайшего окружения просто не может быть другой поры.
А так как «утро» пришлось на два часа ночи, то помощники собрались не сразу и не в полном составе. Первым явился колдун. Было похоже, что он еще не ложился. Затем, с вытаращенными, счастливыми глазами вбежал Али Баба в ночной сорочке и тапках на босу ногу. Увидев Хоттабыча, визирь был сильно разочарован (когда его вытащили среди ночи из постели, передав распоряжение Высокочтимого срочно явиться, он решил, что ночные грезы чудесным образом стали обращаться в реальность) и, буркнув извинение за то, что без макияжа, уселся на указанное место. Воеводу найти не удалось. На вопросительный взгляд Хоттабыча (при помощи чар он мог определить место нахождения военачальника) Емеля махнул рукой, мол, не нужен.
Властелин наполнил бокал и сразу же приступил к делу:
— Что мы имеем на данный момент по вопросу приоритетного направления?..
Он замолк, сам удивляясь произнесенной фразе. Ведь зарекался же пытаться казаться умней, чем есть на самом деле. Вечно какая-то лабуда несуразная получается.
— Словили этих мудаков или нет? — более четко сформулировал он вопрос после непродолжительной паузы.
— Частично, — успел ответить колдун, опередив набравшего полные легкие воздуха Али Бабу, — я думаю, еще день, два и вся банда будет в наших руках.
— Пеликана поймали? — Глаза Наимудрейшего блеснули недобрым огнем.
Получив отрицательный ответ, Емеля спросил с надеждой:
— А Сантехника?
— Нет. (Визирь тяжко вздохнул).
— Так кого ж поймали?!
— Медведя девчонку и кота.
— Девчонку — это хорошо. Проверим, что за девчонка. И кота — хорошо. Дюже наглая зверюга. А на медведя я зла не держу. Так что будет достаточно просто содрать с него шкуру. Давай его сюда, прямо сейчас и начнем.
Хоттабыч пожал плечами и вяло заметил:
— Ни какого кайфа…
— Это почему?
— Сначала надо всех собрать, определить степень участия в заговоре и в соответствии с этим назначить наказание. А то, что может получиться? Сейчас с медведя шкуру сдерем, а потом выяснится, что он — тайный главарь всей шайки. Вот кого бы медленно на куски рвать, а уже поздно. Он дохлый и легко отделался.
— Тогда будем медленно рвать на куски (выражение колдуна понравилось Емеле) каждого члена банды. С медведя и начнем.
— Я считаю, что уравнивать врагов, даже в наказании… — Если бы Хоттабыч имел возможность завершить свою мысль, то скорей всего, он смог бы убедить Емелю отложить экзекуцию. Но колдуна бесцеремонно прервали.
— Ви ни коем обг'азом не должны в данный момент тг'огать так называемых заговог'щиков! Что Ви себе думаете?
Емеля и его министры с трудом разглядели затесавшегося среди статуй черта. Он постоянно подозрительно оглядывался, опасаясь быть захваченным врасплох.
— Поймали, казнили и все? А последствия Вас не касаются? Ви не пг'едставляете с кем в действительности имеете дело. То что Ви аг'естовали этих тг'оих — хог'ошо. Но пытать, убивать, насиловать категог'ически невозможно…
— Эй, носатый, ты чо тут гонишь? — Емеля не сразу смог обрести дар речи, ошарашенный неслыханной наглостью неведомо как появившегося (уже не в первый раз) черта. — Мало того, что ты одобряешь или не одобряешь мои поступки, ты еще поимел наглость указывать, что мне делать?! За такое я не поленюсь и самолично буду тебя медленно рвать на куски (выражение явно понравилось Наимудрейшему). Выискалось яйцо, которое учит отца детей делать…
— Ви таки вислушаете меня. Один г'аз я уже пг'едупг'еждал Вас, и пг'енебрежение моими советами дог'ого обошлось. Тепег'ь будет еще хуже. Своеволие, пг'енебг'ежение, жестокость и пг'очие качества, коими Ви обладаете глубоко уважаются мной и, по мег'е возможности, пестуются, но не в данном, конкг'етном случае. Сейчас, для Вашего же блага, Ви должны стг'ого выполнять все мои пг'едписания, котог'ыми я не пг'емину Вас снабдить.
Наимудрейший побагровел и стал медленно подниматься из-за стола.
— Может быть я не имею пг'ава вмешиваться в местные дела, но я пг'осто обязан сообщить, — бес и сам был взволнован не меньше Емели.
Он опасался, что если с друзьями Сантехника произойдет что-то непоправимое, то тогда Вовка уж точно воплотит свою угрозу в жизнь: обратится к дьяволу с жалобами на него, Луциберга.
— Что так называемый господин Сантехник — пг'ишелец из миг'а, котог'ый ви все называете Вег'хним…
Вообще-то, чаще всего хором поют. Иногда бывает, что хором говорят. Змей Горыныч тому живой пример. Но, вот, чтобы хором пукать — это нонсенс.
Луциберг расслабился от облегчения. Все неприятности и переживания нелегкого дня теперь останутся позади. Выложив главный козырь бес уже не сомневался, что местный узурпатор строго будет подчиняться указаниям.
Остальные выразили свои эмоции таким весьма оригинальным образом из-за ошеломившей их новости. И если участие в «хоре» Хоттабыча не является бесспорным фактом: внешне он остался совершенно спокоен, разве что слегка побледнел. Даже если и присоединился к всеобщему удивлению, то со свойственной чародеям выдержкой — бесшумно. Зато, выдавая свое тайное присутствие, в своеобразном «музыкальном упражнении» принял активное участие Федот. Побродив по закоулкам лабиринта и не услышав ничего, достойного внимания тайного соглядатая, он справедливо решил, что если что-то важное и будет сказано, то только тогда, когда Емеля проснется. Воевода влез под стол, стоящий рядом с «медитирующим» хозяином (благо, бархатная скатерть, свисающая до пола, делала присутствие Федота абсолютно незаметным) и стал дожидаться пробуждения. Возможно, инкогнито воеводы могло сохраниться и дальше, но после того, как «хор» стих, Федот продолжал «солировать», чем и привлек всеобщее внимание.
Приподняли полог скатерти и не без труда извлекли кряхтящего воеводу. Для Федота положение было критическим. И, не смотря на то, что даже магические «индикваторы» интеллекта не реагировали на умственные способности толстяка, он все же догадался «перевести стрелки»:
— Я прятался, потому что боялся колдуна. Он отпустил Сантехника! Я пришел об этом доложить, но ты спал, Высокочтимый. А под стол влез, монетку достать, закатилась.
Емеля недоуменно переводил взгляд с Хоттабыча на Федота, а Али Баба мысленно потирал руки: то что ему хотелось сделать самолично (сдерживала лишь лживая угроза) — выдать тайные происки колдуна, нежданно-негаданно воплотил воевода. Получилось все в наилучшем виде.
Однако визирь рано обрадовался, очень рано.
— А Али Баба все знал и не сказал, — продолжал разоблачения Федот, уверен, они с колдуном заодно! И если бы у тебя не было такого верного и преданного слуги, достойного быть наиглавнейшим помощником…
Али Баба понял, что теперь брехать и изворачиваться придется не только проштрафившемуся Хоттабычу, но и ему самому. Визирь извлек откуда-то из подмышки склянку с розовой жидкостью, одним махом сглотнул содержимое и, не сводя влюбленного взгляда с предмета своего обожания, начал оправдательную речь.
Но так как реабилитироваться было необходимо не только ему, да и воевода не был уверен, что уже обеспечил себе прощение и заодно и возвеличивание, то до Емели из общего гвалта доходили лишь отдельные фразы:
— … хотел проследить, как далеко, он сможет зайти, о прекраснейший из красивейших…
