Александр Житинский - Дитя эпохи
Расстроился я и вернулся к Фомичу. Он меня напоил парным молоком, а на ночь мы поговорили про космические лучи и относительность пространства-времени. Давно я на такие темы не говорил со свежим человеком. А Фомич был абсолютно свеж. Пару раз он меня ставил в тупик. Оказывается, в пространстве-времени много нерешенных вопросов.
– Васюта, спи! – попросила с печки жена Фомича.
– Погоди! Душу мне разбередил этот Эйнштейн. Это как же я поперед него не подумал?
– Он просто раньше жил, – успокоил я Фомича.
– Разве что, – согласился Фомич. – Все равно обидно!
Он долго еще ворочался, а потом заснул. Я смотрел в окошко и видел распаханное поле, залитое зеленоватым светом луны. От каждого бугорка падала тень. По полю, опустив морду, пробежала собака. Или волк. Мне захотелось к маме. Или к жене.
Просторы очень действовали на нервную систему.
Едем обратно
– Собирайтесь, Василий Фомич! – сказал я утром. – Упаковывайте приборы. Поедем в Ленинград.
– Чего я там не видал? – насторожился Фомич.
– Вас там не видали, – сказал я.
– И не увидят. Вот еще!
– Мы вам осциллограф подарим, – пообещал я.
– Осциллограф? – Фомич мечтательно зажмурился. У него даже волосики на голове зашевелились. – Нет, не поеду. Кто коров будет облучать? Председатель не отпустит.
Я пошел к председателю в соседнюю деревню. Правление было там. Председатель ничуть не удивился моему визиту. Как видно, по поводу Фомича его посещали часто. Странно, что он еще сохранил к нему теплые чувства.
– Золотая голова! – сказал председатель. – Это раз. Не пьет. Это два… Но ерундит иногда, это верно. Измышляет без пользы. Вот облучатель сделал – молодец! А плазма эта – ну кому она нужна?
По словам председателя, золотую голову Фомича они даже в аренду сдавали. Соседним колхозам. Фомич тем рацпредложение, а они колхозу денежки. В общем, как у нас на кафедре договорные работы с предприятиями.
– Ладно, уговорил! – сказал председатель, когда я намекнул ему на Нобелевскую премию. – Будет премия, построим коровник.
– На эту премию и слоновник можно построить, – сказал я.
– Зачем нам слоны? – не понял председатель.
– Вместо петухов. Научите их кукарекать.
Председатель посмотрел на меня с интересом. Я понял, что свалял дурака со своим юмором. Так у меня часто бывает. Поэтому я решил исправиться.
– Вообще, слонов в Индии используют как рабочую силу.
– Да у нас весь урожай на корма пойдет! – сказал председатель, посмотрев на дело практически. – А сколько стоит слон?
– Их трудно достать. Они все импортные, – успокоил я председателя. Он сразу потерял интерес к слонам и выписал Фомичу какие-то документы на отъезд. Напоследок попросил, чтобы Фомич научил подпаска Кольку облучать коров. Я обещал.
День у нас ушел на сборы. Набрали в кузнице мешочек подков. Довольно тяжелый. Взяли приборы Фомича, чтобы соблюсти чистоту эксперимента. И тронулись.
Жена Фомича дала сушеных грибов и сказала:
– Держись там, Васюта.
И далее у них произошел такой же разговор, как у меня с женой. Только они говорили о научной позиции.
Когда приехали в райцентр, Фомич весь съежился. Он шел не поднимая головы. Мы прошли мимо Дворца культуры. На стенде «Они позорят наш район» фотографии Фомича уже не было. Как, впрочем, и на Доске почета. Фотографии взаимно уничтожались, как частица с античастицей. У нас это называется – аннигилировали. Фомич первый раз улыбнулся. Неизвестно, исчезновению с какой доски он больше обрадовался.
Мы приехали утром, и я сразу поволок Фомича в институт. Он все время озирался и прижимал к животу мешочек с подковами. Два раза я вынимал его из-под колес движущегося транспорта. Один раз он меня. Но это случайно.
Мы шли по коридору кафедры, обрастая сзади хвостом из любопытных. У входа в лабораторию все уже напоминали комету. Ядром были мы с Фомичом.
Я впихнул Фомича в лабораторию, вошел сам и объявил, как на приеме:
– Знакомьтесь, Василий Фомич Смирный.
Шеф в это время давал консультацию студентке. Он сидел к нам спиной. И по лицу студентки я понял, что происходит с шефом. У студентки расширились зрачки, и она пролепетала:
– Виктор Игнатьевич, я потом зайду…
Шеф медленно повернулся. Все-таки у него сильная воля. Саша Рыбаков снял очки и протер их. Произошла немая сцена, как в «Ревизоре». А Фомич сказал:
– Вы меня помните? Я вам писал про Брумма…
– Помним, – сказал шеф. – Очень хорошо помним.
Носимся с Фомичом (1)
Публика расположилась как на стадионе, и у шефа с Фомичом началось состязание. Сначала работал шеф. Рыбаков ему ассистировал. Я был третейским судьей. Не знаю, что это такое. Так принято говорить.
Шеф взял подкову через носовой платок и укрепил ее. Подпаяли провода и так далее. Нагрели. Результата, конечно, никакого.
– Ну-с, – сказал шеф.
– Это по-вашему, – сказал Фомич. – Дайте свечку.
Фомич заступил за пульт управления и мгновенно добился тока. Получилась боевая ничья. Со счетом 1:1.
Откуда ни возьмись появился Лисоцкий. Он подошел к Фомичу и нежно обнял его за плечи. Фомич испуганно отшатнулся.
– Ай-яй-яй, – сказал Лисоцкий. – Вам не стыдно, товарищи? Так встречать гостя не годится. Где наше ленинградское гостеприимство?
– Я пить не буду, – тихо сказал Фомич.
– Петр Николаевич, товарищ устроен в гостиницу? – спросил меня Лисоцкий.
– Он же не из Парижа, а из Петушков, – сказал я. – Попробуй его устрой.
– Я это беру на себя, – сказал Лисоцкий.
– Да я уж на вокзале, – предложил Фомич.
А подкова все продолжала давать ток. Кто-то из лаборантов незаметно присоединил к ней лампочку. Та, конечно, загорелась. Шеф сел на стул и вытер лоб тем же платком, которым брал подкову. Саша Рыбаков замерил напряжение и объявил:
– Двести двадцать вольт… А есть подкова на сто двадцать семь?
– Почему нет? Есть, – сказал Фомич.
– Не надо, – еле слышно сказал шеф.
– Василий Фомич, – сказал Лисоцкий. – Сейчас мы вас устроим, вы отдохнете, а завтра продолжим исследования.
– Да чего тут исследовать? – удивился Фомич.
– Могут быть побочные эффекты, – уклончиво ответил Лисоцкий. – Кроме того, надо дать теоретическое обоснование.
– Его уже дал Брумм, – сказал я. – Все дело в черте. Или в дьяволе.
Тут Лисоцкий увел Фомича. Тот успел кинуть на меня взгляд, молящий о помощи, но бесполезно. Мне нужно было писать отчет о командировке. Весь народ из лаборатории рассосался. Лампочка продолжала гореть.
– Петя, уберите этот иллюзион, – сказал шеф устало.
– Ничего не поделаешь, работает, – развел я руками.
– Ха! – крикнул из своего угла Рыбаков.
Шеф вскочил и зашвырнул лампочку в железный ящик. Там она благополучно взорвалась. Причем шефа стукнуло током от подковы. Это был неплохой аргумент. Но шеф ему не внял. Как говорят, он закусил удила.
– Петя, – угрожающе начал шеф. – Чтобы этого Фомича я больше не видел. И подков тоже. Сделайте для меня такое одолжение. Я вас освобождаю от работы на неделю. Поведите его в Эрмитаж, покажите кулибинское яйцо. В цирк, на карусели, в бассейн. Куда угодно!
– А эффект Брумма? – спросил я.
– Забудьте это слово! – закричал шеф. Взгляд его упал на подкову, он зарычал и бросился на нее. Никогда не думал, что шеф такой богатырь. Он моментально разогнул подкову и зашвырнул ее в тот же ящик. Следом полетела свеча. Шеф достал таблетку и засунул ее под язык. Я подумал, что если он сейчас умрет, виноват буду я, а не Брумм. Поэтому я, пятясь, вышел из лаборатории.
Носимся с Фомичом (2)
На следующий день был бенефис Фомича в лаборатории Лисоцкого. Лисоцкий прибежал на кафедру с самого утра, чего давно уже не бывало. В руках у него болтался мешочек с подковами. Видно, выпросил все-таки. Снова на счастье. Судя по всему, счастья Лисоцкому должно было теперь хватить до двухтысячного года.
– Петр Николаевич, – обратился ко мне Лисоцкий. – Я устроил Смирного в гостиницу «Ленинград». Поезжайте за ним, скоро прибудет корреспондент.
– Какой корреспондент? – спросил я.
– Из газеты, – сказал Лисоцкий.
Я пожал плечами, но поехал за Фомичом. Фомич по мне соскучился. Он чуть меня не расцеловал. В отдельном номере гостиницы с полированной финской мебелью он выглядел, как леший в целлофане. Он сидел перед зеркалом во всю стену и приглаживал брови. Но безуспешно. При этом разговаривал со своим изображением.
– Что, Васька, генералом стал? – говорил Фомич. – И чего тебя, дурака, в город понесло? На кой шиш тебе эти исследования? Ага, молчишь!
Фомич сделал паузу, чтобы изображение и вправду немного помолчало. Потом он поднял сапог, стоящий под мягким креслом, и потряс им в воздухе:
– Лапоть ты, Васька! Сапог!
– Не расстраивайтесь, Василий Фомич, – сказал я.
– А я и не расстраиваюсь. С чего ты взял? – сказал Фомич.
