Светлана Багдерина - Иван-Царевич и С. Волк
— Чтоб тебе пусто было, Иван-царевич! Проснись! Проснись же! А ну, проснись, тебе говорят!!! — Волк изо всех сил мял, тряс и тормошил Ивана, но тот и глазом не моргнул.
— Ты что, разыгрывать меня вздумал? Да, Иванушка? Ха-ха, я попался. Иван, вставай! Я тебе поверил! Да вставай же!.. Что же это с ним… Что у них там случилось?!.. Иван! Дурацкие твои шутки! Ну, сейчас ты у меня вскочишь… Королевич Елисей — болван, придурок, валенок лукоморский!.. Иван!.. Спит… Ах, чтоб провалился этот Орландо со своей зазнобой… Не хотел ведь я тебя туда пускать… Как чуял ведь…
— Куда летим-то, достопочтенный? — не выдержал ковер. — Определитесь сразу, а то потом ведь порешите, что не туда летели, а кому в такую даль везти вас обратно, а? Мне ведь уже не триста лет, не половичок уж поди.
— Чево? — недопонял Серый, некстати отвлеченный от своих горестных мыслей.
— Садиться где будем, говорю!
— Там, — раздраженно ткнул пальцем себе под ноги Волк. — Хоть где. Найди ровное место и сядь. Привязался на мою голову!
— Ах, привязался… Ну, хорошо, — пробормотал ковер и сделал все, как ему было сказано — быстро нашел превосходно ровную поляну и сел.
Не остановило его даже присутствие на месте посадки маленькой избушки.
Хлоп. Бух. Шмяк.
— Хррр…
— Ах ты, тряпкин сын!!!
Серый вскочил, яростно вращая глазами и потирая отбитый бок.
С двускатной крыши, откуда они только что двое и скатились, как черкасское седло со спины тощей коровы свисал их ковер. И если бы Серый мог поверить в это, он бы сказал, что тот удовлетворенно ухмылялся.
— Ну, я тебе еще покажу, одеяло лоскутное! — и, взмахнув многообещающе кулаком и перепрыгнув через поверженную трубу, помчался на храп искать царевича.
Долго разыскивать того не пришлось — он лежал у противоположной стены домика, под крошечным окошком, на маленькой аккуратненькой клумбочке, аккурат посредине, подложив ладошки под щеку, и чему-то счастливо улыбался во сне.
Не долго думая, Волк стукнул в стекло.
— Эй, дома есть кто?
Молчание было ему ответом.
— Эй, хозяева! Не бойтесь! Это мы тут нечаянно!
От второго стука стекло, глухо хрупнув, сломалось.
— Еще лучше… — мрачно пробурчал Серый, осторожно вынимая осколки из рамы. — Теперь только стену повалить осталось — и… и…
Пальцы стали липкими.
Озадаченный разбойник оглядел их со всех сторон — крови, вроде, нет — и, на всякий случай, лизнул.
Барбарис? Дюшес?
Мятная!
Он лизнул еще. На этот раз — стекло.
Так и есть. Леденец. В мармеладной раме. С карамельным наличником. И стены — из пряников «Белочка» с паклей из сахарной ваты между коврижками. Траля — ляля — ляля. А я сошла с ума. Какая досада.
Серый изо всех сил зажмурился, потряс головой, снова растопырил глаза — ничего, и даже хуже. Теперь на краю опушки показалась еще и маленькая старушка в черном.
«Шоколадная, наверно. С апельсиновой начинкой,» — истерично хохотнул про себя Волк, последним отчаянным усилием протирая рукавами очи.
Не помогло.
— А, вот и гости ко мне пожаловали, как с неба свалились, — улыбнулась старушка, и удивительно легко для ее возраста ступая, уверенно зашагала к путешественникам.
— Извините, пожалуйста, — беспомощно развел руками Серый. — Мы тут на ваш торт маленько упали…
— На мое… что?
«Старческая тугоухость», — мгновенно поставил диагноз Волк и проорал:
— МЫ ТУТ НА ВАШ ТОРТИК ПРИЗЕМЛИЛИСЬ НЕЧАЯННО!
— И незачем так кричать, молодой человек, — обиженно заявила бабулька. — Во-первых, я не глухая, а во-вторых, это не мой тортик…
— А чей?
— ЭТО НЕ МОЙ ТОРТИК, ЭТО МОЙ ДОМ, К ВАШЕМУ СВЕДЕНИЮ!
— Ну все равно, по-моему, ничего серьезного тут не сломано, чего нельзя было бы поправить за месяц-два ремонта, — вежливо выразил надежду отрок Сергий.
— А что это такое там на крыше? Очень веселенькая расцветочка, конечно, но…
— Не волнуйтесь, сейчас все исправим! — засуетился Серый и дернул ковер за свисающие почти до окошка кисти.
Раздалось шершавое «Ой!», и ковер с грохотом и остатком трубы обрушился на землю, прикрыв собой Ивана.
— Ой, — повторил за ковром Волк и развел руками. — Но не волнуйтесь, сейчас все исправим!..
— Не надо! — испуганно пискнула старушка. — Не надо. Я сама. Потом. Когда вас провожу.
— Уже уходим, — поспешил ее успокоить Серый. — Ну, Иванушка, раз-два-взяли! — и он, подхватив царевича под мышки, поволок его с клумбы, сея среди цукатных фиалок и желатиновой травы смерть и разрушение.
— Мои цветы! — отчаянно всплеснула руками бабулька. — Мои узамбарские фиалки! Из самого Узамбара!.. А что это с вашим другом, молодой человек? Он умер?
— Умер?! — Серый в панике заглянул Иванушке в лицо. — Да нет же… Почему вы так решили?
— Да потому, что с больными и ранеными так не обращаются, а спящий… спящий…
— Что — «спящий»? — впился глазами в лицо старушки Волк. — Что — «спящий»? Что вы хотели сказать? Вы что-то знаете?
— Извините, что я вмешиваюсь, конечно, молодой человек, но ваш друг, случайно, не принц?
— Ну, вроде того… Он царевич. А что?
— Тогда все понятно. Он хотел поцеловать принцессу Оливию, не так ли?
Мысль о том, чтобы Иван захотел кого-либо поцеловать, кроме своего коня, Волка изрядно развеселила.
— Нет. Он не хотел ее поцеловать. Точнее, это не он хотел ее поцеловать. Он про нее только вчера вечером первый раз услышал.
— Значит, это вы хотели? — не прекращала расспросы хозяйка.
— Не было печали! — сплюнул Серый.
— Молодой человек, в обществе незнакомых пожилых дам воспитанные молодые люди не должны плеваться, — осуждающе покачала головой старушка.
— Так в чем же дело! Давайте познакомимся! — встрепенулся Волк. — Меня зовут Сергий, прозвание мое Волк, а призвание — бродяга. Но друзья называют меня просто сэр Вульф. А это — царевич Иван Лукоморский, и этим все сказано, — и он сделал что-то среднее между реверансом и книксеном в лучших традициях мюхенвальдского двора.
Старушка то ли неодобрительно поджала губы, то ли попыталась скрыть улыбку.
— Меня зовут мадам Баунти, друзья называют меня тетушкой, а по призванию я — фея.
В мозгу Серого при этом слове тут же звякнул тревожный колокольчик, и разбойник подозрительно покосился на новую знакомую.
— Это какая фея? Одна из тех, поди, еще?
— Одна из каких? — так же подозрительно прищурила левый глаз тетушка Баунти.
— Из тех. Которые эти. Да, поди, еще, та, — пояснил Волк.
— Из тех, которые эти, какие те? — уточнила фея.
— Не те, которые те, а те, которые эти, — любезно разъяснил Сергий.
— Те, которые эти, не могут быть этими, особенно из тех.
— Из тех эти как раз те.
— Как вы могли такое подумать!
— А что? — смутился Волк. — Когда тут такое рассказывают…
— От кого вы вообще услышали эту историю?
— От пострадавшего, конечно. От принца Орландо.
— Орландо?.. Бедняжка… Я надеюсь, ему уже лучше.
— По-моему, ему уже никак.
— То есть как — никак? — снова недопоняла фея.
— То есть никак никак. Последний раз я его видел, когда он пытался добраться до своей принцессы.
— Ну, после этого я его вынесла из заколдованного леса живого, хотя и не совсем здорового — никогда бы не подумала, что он зайдет так далеко. Очень настойчивый молодой человек, этот Орландо.
— Из леса? Как он там оказался? Они же с Иваном залезли на самый верхний балкон самой высокой башни. Что он делал в лесу-то?
— С Иваном? Балкон? Башня? Юноша, что вы говорите — какой Иван, какой балкон — это было вчера — у меня не склероз еще — и он был один и полез в заколдованный лес, чтобы попасть в замок, а не наоборот!
— Бабушка…
— Тетушка, с вашего позволения, молодой человек.
— Да, тетушка. Я помню. Ну, так вот, бабушка. Не далее, как вчера мы нашли его в лесу. В простом. И не далее, как сегодня утром они с Иваном-царевичем с ковра-самолета спустились на балкон спальни принцессы. Вернулся один Иван, который с тех пор не может проснуться. Орланду я больше не видел. И если вы к этому…
— Он был внутри?! — подпрыгнула тетушка Баунти как ужаленная. — Скорее в дом!
Быстрей! Если еще не поздно!!!
Иванушке снилось, что пахло ванилью и корицей. Что лежал он на матрасе из бисквита с прослойкой из вишневого варенья и укрывался огромными блинами, а над головой его, под низким потолком из горчичных сухарей, висела большая груша, которую почему-то нельзя было скушать, а вокруг нее вились изюмрудные козявки. Над ним то и дело склонялась старушка из черного и белого шоколада с апельсиновой начинкой и поила и обрызгивала его чем-то, что по вкусу и запаху напоминало Ивану глубокое детство, осеннюю ярмарку и заморских гостей с их сладкими улыбками, речами и яствами, название каждого из которых — сказка странствий… При этом шоколадная бабушка приговаривала шепотом, делая певучее ударение на каждом загадочном слове: «Кориндер! Фенугрик! Турмерик! Кумин! Блепепер! Репепер! Бейлиз! Целери! Нутмег! Кловес! Онион! Гингери!..» А потом еще раз… и еще… и еще… и еще… И вот уже царевич невольно повторяет за ней: «Целери! Нутмег! Кловес! Онион! Гингери!..»
