Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера

— Я имел в виду те съемки, где они лежат на досках, утыканных гвоздями. Видели такое?

— Да, приходилось, — Морис несколько лет назад смотрел по холовизору документальный сериал под названием «Ужасы средневековья. Кошмары XX века».

— Так вот, представьте себе доску, из которой остриями вверх торчит огромное количество гвоздей. Они вбиты очень плотно, один к одному. Представили?

— Да.

— Это и есть событийное клише, вернее, один его слой. А теперь представьте, что на гвоздях лежит сосиска.

— Сосиска?

— Да. Обычная сосиска. Это траектория любого объекта. Каждому острию соответствует тончайший срез сосиски, эдакое колечко. Тоньше его ничего быть не может. Теперь постарайтесь представить следующее. Доска с гвоздями начинает вращаться относительно своего, скажем, условного центра. Крутится влево-вправо, вверх-вниз, под всеми углами. Что у нас в итоге получится?

— Насколько я помню геометрию, — шар.

— Правильно. Сколько возможных положений существует у доски внутри шара?

— Бесконечно много.

— В принципе правильно. Просто я не люблю понятия «бесконечность».

— Почему?

— Во-первых, я вполне обхожусь без него. Это касается и теории интерферотрона. Во-вторых, убедиться в существовании бесконечности невозможно.

— А число «пи»? Бесконечные дроби?

— Человеческие выдумки. Лишенные основания абстракции. Даже наш воображаемый шар — это вполне конечная единица. Как он может вмещать в себя бесконечное количество положений доски? Но продолжим. Если вы внимательно читали руководство к интерферотрону то заметили там понятие «дискретности».

— Заметил.

— Хорошо. Сосиска, которая вам кажется целой и непрерывной, на самом деле прерывиста. Она существует только на острие гвоздей, между ними ее не существует. Но почему она — сосиска?

— Как почему? Вы сами ее туда положили.

— Нет, я не это имел в виду. То, что траектория представляет собой сосиску, определяется не только одним слоем остриев. Представим, что внутри шара одновременно существуют все возможные положения этих гвоздей, полученные путем вращения. Сколько таких остриев может проходить через траекторию сосиски?

— Очень много.

— Вы, наверное, по привычке чуть не подумали: «бесконечно много». Вы почти правы — остриев в любой точке внутри шара действительно получается необозримое количество. Так много, что в интерферотроне поневоле приходится прибегать к увеличению и огрублению. И на сосиску, вернее, на ее проявление в материальном мире как сосиски влияет не только острия, к которым привязаны срезы, а все остальные острия, оказавшиеся в этой точке и стоящие под всевозможными углами. Более того: аналогичные слои гвоздей идут друг за другом плотными параллельными и перпендикулярными рядами. Если мы раскрутим вокруг центра и их, то шар получится весьма разросшимся и невероятно сложным, с массой взаимопроникновений. Это даже, строго говоря, будет не шар. Но для наших сугубо практических целей примем, что у нас имеется шар с очень плотной начинкой. Я назвал этот шар событийным клише: явления отпечатываются с него. Как типографские оттиски: картинку на бумаге вы видите, а матрицу — нет. А еще я иногда в разговорах называю клише «слоеным пирогом». Для вас — с гвоздями.

— Я так понимаю, что размножать слои можно сколько угодно?

— Вполне. Сместите центр вращения чуть-чуть в сторону и проделайте те же условные манипуляции. Но я сделал не случайное предупреждение в инструкции: применять интерферотрон только в пределах нашей планеты. Остальные слои могут уходить за пределы Земли, а нас это особо не интересует. Остриев — или, выражаясь, согласно инструкции, «событийных пиков» — и здесь более чем достаточно, причем расположены они с определенным шагом.

— Каким?

— Не знаю. Размеров здесь нет. Достаточно, что такой интервал имеется и позволяет получать дискретные срезы. У этих гвоздей, кроме того, очень широкие шляпки, но они не видны.

— А это как?

— Ну представьте, что острия — железные, а шляпки — из газа. Каждый гвоздь вбит строго в определенном месте, один к одному, так что шляпки, если бы были твердыми, не поместились. Но они воздействуют друг на друга и на остальные острия.

— Получается, на каждый кусок сосиски, то есть срез, влияет масса факторов?

— Конечно.

— Это так сложно.

— Это невообразимо сложно. А что, наш мир устроен просто? Вы подумайте только, сколько явлений происходит на одном квадратном дюйме вашей руки: кровообращение, жизнь микробов, бактерий, шевеление волосков, потоотделение, постоянное размножение и смерть клеток, обмен веществ, терморегуляция. А теперь представьте себе это все на молекулярном уровне: каждое дрожание субатомной частицы — тоже явление. Плюс к этому вдоль вашей руки туда-сюда ходят радиоволны, на нее падают фотоны, ее бомбардируют атомы окружающей среды. Интерферотрон в принципе позволяет отслеживать траектории всего, но я ограничился целостными в психическом плане сущностями. Этого вполне достаточно: желающие могут проследить биографию любого микроорганизма.

— Вы написали, что времени внутри клише не существует.

— Да, сейчас я вам объясню.

— Не надо, это мне понятно. Но раз нет времени, то нет и причинно-следственных связей? Я правильно рассуждаю?

Густав сразу не нашелся, что ответить. Этот теоретический аспект он как-то упустил из виду.

— Подождите, я сейчас соображу, — после заминки отправил мысль Эшер. Вейвановский предложил ему подумать по пути, пока они будут перемещаться назад в спальню.

— Как-никак, я на дежурстве. Мне нужно за вами приглядывать, — объяснил он. — И хотя времени у нас сегодня побольше, за учеными беседами оно летит быстро.

Лимит, выделенный куратором в эту ночь, составлял двадцать минут.

— Вы знаете, мне все же непривычно смотреть на себя и на вас со стороны. Такое впечатление, будто нас четверо, — признался Эшер, когда они вернулись в комнату.

— Почти по инструкции. Как там у вас написано? «Расщепление траектории»? — пошутил Морис.

— Ну это вы чересчур. Я имел в виду смерть, распад физической личности.

— Прекрасно понимаю, что вы имели в виду. Интересно, как выглядела бы на экране траектория одного человека, если бы на самом деле оказалось, что после смерти он опять воплощается? Трасса расщепляется, потом сходится, в конце опять расслаивается…

— Наверное, вид у нее был бы как у гирлянды сосисок.

В разговоре наступила пауза. Пока Густав размышлял над пространственно-временными проблемами, Морис решил наведаться к Филомеле — посмотреть, не грозит ли им с Эшером внезапный визит после того, как будет завершено чтение дамского романа. Венис безмятежно спала, крепко сдавив руками горло крупноразмерного плюшевого зайца. Наверное, ей снится бывший муж, подумал Вейвановский, опускаясь к месту своей вахты, где его уже ждал возбужденный Эшер: кокон изобретателя переливался пурпурными оттенками.

— Хотел бы вас поблагодарить, Морис!

— За что?

— Ваше замечание натолкнуло меня на очень интересные размышления, которыми я хочу с вами поделиться. Вы не будете против? Это как раз станет ответом на ваш вопрос.

— Готов вас внимательно выслушать.

— Отлично, мне потребуется все ваше внимание. Действительно, отсутствие времени внутри «слоеного пирога» заставляет по-иному взглянуть на причинно-следственные связи, столь привычные в нашем материальном мире. Рассмотрим следующую стандартную ситуацию: один человек стреляет в другого из торсана. От второго, естественно, остается только легкий дымок. С обыденной точки зрения выстраивается следующий ряд причин и последствий: первый нажимает на кнопку торсана, в результате чего тот выстреливает торсионный заряд; заряд этот летит по направлению к жертве, попадает в нее и, как итог, разносит ее на молекулы. Здесь у нас, условно говоря, имеется три сосиски: два человека и торсан. У всех трех — совпадающие траектории, за исключением жертвы, которая расщепилась после попадания в нее заряда. Совпадающие, конечно, не в смысле занятия одних и тех же остриев, а в том, что все трое находятся внутри некоего более вместительного пучка, ну, например, комнаты, где произошел выстрел. Нет, выражусь иначе: их трассы проходят параллельно и местами совпадают, из-за чего они могут друг с другом взаимодействовать. Обзовем эту общую направленность, скажем, вектором, хотя это не совсем правильно.

— Почему?

— Вектор подразумевает что-то прямое, а трассы неизбежно извилисты.

— Но они же находятся внутри общего пучка? То есть, для всех них есть высший вектор, задающий им общую направленность движения, внутри которой их индивидуальные вектора могут отклоняться?

— Верно! Исключительно правильное замечание. Не удержусь от сравнения: макропучок — это труба с водой, внутри которой индивидуальные потоки, бурля и перемешиваясь, несутся в один конец. Вот только внутри «слоеного пирога», конечно же, движения никакого нет, мы можем лишь говорить об объединяющем векторе, который, собственно, и позволяет наблюдать материальные явления вокруг. Но вернемся к нашей ситуации. Разобьем ее на четыре явления: нажатие кнопки, вылет заряда, попадание его в жертву, исчезновение последней. Мы с вами — посторонние наблюдатели, видящие хронологически именно такую последовательность. Это означает, что и наши с вами вектора внутри «слоеного пирога» совпадают с векторами участников события, имея, кроме того, общую направленность, о которой мы уже сказали. У всех людей вектора имеют такую объединяющую направленность, поэтому они и воспринимают почти одинаково все, что вокруг них происходит.