Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера
Морис не планировал заниматься сыскной деятельностью, тем более что страдания и подвиги инспектора полиции Фумио Кагосимы произвели на него неизгладимое впечатление. Он пролистал руководство: теоретическая часть на этом завершалась, далее следовали подробные хореоматические указания. Вейвановский вполне справедливо посчитал, что, поскольку аппарат примет иной, отличный от первоначального, вид, то нет особой необходимости вникать в тонкости работы утерянного экземпляра и изучать нестандартные танцевальные фигуры.
Теоретические рассуждения Густава Эшера вызвали у Мориса непреодолимый приступ зевоты. Ему показалось даже, что обе медсестры посмотрели на него осуждающе. Вейвановский срочно заглотнул две чашки кофе подряд и сверился со временем. Скоро предстояло идти за Филомелой. Он встал, потянулся и подошел к постели больного. Густав был радикально демонтирован, как будто на него напала стая хищных патологоанатомов. Но сердце, вынесенное, судя по всему, для удобного доступа прямо к краю постели, продолжало ритмично сокращаться, а тонус прочно держался на восьмипроцентной отметке.
Точно в назначенное время Вейвановский постучал в дверь спальни Филомелы. «Иду», — послышался бодрый голос, и через мгновение Венис уже была в коридоре.
— Вы не спали? — спросил Морис.
— Нет. Взяла почитать дурацкую книжонку, из тех, что внизу, и не смогла оторваться. Типичная бабская мелодрама, но очень занимательная. Наверное, к старости я становлюсь сентиментальной.
— Боже мой, вам ли говорить о старости! Вы выглядите просто великолепно! — осмелился на комплимент Вейвановский.
Филомела пропустила комплимент мимо ушей, так как именно в это время, войдя в палату, приступила к внимательному изучению табло.
— Немного хуже, чем вчера вечером, но гораздо лучше, чем сегодня днем, — суммировала она свои впечатления. — Со сборкой пока повременим. Пусть полежит в виде макета.
Судьбы изобретателей и их машин иногда поразительно совпадают, подумал Морис.
— Вы полагаете, у него опять может остановиться сердце? Венис пожала плечами.
— Все может быть. Сегодня в течение часа оно останавливалось четырежды. Без всяких видимых причин. А потом пошло, как ни в чем не бывало. Так что следите за ним, — Филомела кивнула в сторону кровати, — внимательно. И читайте легкие занимательные книги! От этих инструкций заснуть недолго. Вас отпустить на технический перерыв?
— Нет, спасибо, пока нет необходимости.
— Тогда счастливо оставаться.
— Спокойной ночи. Бросайте роман и ложитесь спать.
— Попробую. Но он очень интересный. Хотя и ясно, что в конце — неизбежная свадьба, — улыбнулась Филомела.
Венис ушла; Морис со вздохом уселся в кресло, раскрыв инструкцию на теоретическом разделе, — он ее так и не усвоил целиком с первого раза, в связи с чем намеревался при встрече с Эшером, запланированной на три часа ночи, задать несколько вопросов.
* * *Густав вновь вынырнул из какой-то густой глины. Обстановка в спальне была все той же: фантомы у постели, где в зеленой жиже плавало попурри из человеческих фрагментов, оцепенелый Морис в кресле и его астральный кокон, парящий под потолком.
— Здравствуйте! — приветственно засветился кокон. Густав поздоровался в ответ.
— Сегодня были крупные проблемы, — сказал Морис.
— С интерферотроном?
— Нет, с вами.
— Что случилось?
— Вы сегодня умирали четыре раза в течение одного часа. Разве вы не помните? Густав задумался. Откуда-то из сознания всплыло неясное воспоминание о том, как его прессовали, мучили, затем бросали и вновь принимались истязать. Эшер содрогнулся: он должен был избежать новых пыток любыми способами. Густав был также уверен в своем жутком, безобразном конце по окончании мучений, причем сказать, откуда в нем взялась эта убежденность, он вряд ли смог бы.
— Кажется, припоминаю.
— Поэтому у вашего тела такой разбросанный вид.
Густав посмотрел на себя, и зрелище это не доставило ему удовольствия.
— Как идет работа над аппаратом?
— Следуйте за мной, я покажу.
Они переместились в ангар, где Морис подвел своего собеседника к столу с деталями.
— Вот все, что удалось пока насобирать.
— Очень неплохо. Еще два-три дня, и можно будет приступать к сборке. Вам, то есть мне, необычайно повезло, что здесь оказался такой обширный склад старых деталей. Что говорит обо мне врач?
— Она не знает, как объяснить внезапные остановки сердца.
— То есть, это может произойти опять в любой момент?
— Не исключено.
— Будем надеяться, что повезет. Вам все понятно из инструкции?
— Что касается устройства — более-менее. Теория мне не вполне ясна.
— Какое у вас образование?
Морис призадумался. Квалификация астрального воина — наемного убийцы, скорее всего, не произвела бы на Эшера благоприятного впечатления.
— В армии я был младшим техником.
— В каких войсках?
— Это был секретный отряд эзотерических технологий.
— Оттуда у вас способность к общению с полумертвецами?
— Да.
— А со спящими вы можете разговаривать?
— Не знаю, пока не пробовал.
— Я на тот случай, если вдруг удастся выйти из комы. Вы же не сможете общаться со мной, так сказать, в нормальном состоянии, — я буду идиотом.
— Да, в бодрствующем виде от вас многого не добьешься.
— При сборке аппарата — если вы еще не отказались от этих намерений — у вас неизбежно будут возникать трудности. Как вы думаете со мной консультироваться, если на все разъяснения у вас имеется не более десяти минут в сутки?
Морис уже думал над этим и собирался выпросить у куратора возможность общаться с Эшером по необходимости, даже днем. Насколько он понимал, те силы, посредством которых он до сих пор выходил на связь с коматозным изобретателем, не будут обременены такой просьбой.
— Я постараюсь увеличить это время.
— Каким образом?
— Более глубоким погружением в медитационный транс, — сымпровизировал Морис.
— Кроме того, можно понять, для чего мне нужен интерферотрон: я хочу вырваться из западни. Но вам-то он зачем?
— Из любопытства. Я никогда еще не сталкивался с такими машинами.
Здесь Вейвановский не кривил душой. Интерферотрон действительно его заинтересовал. Но самой главной причиной было недвусмысленное распоряжение иерарха: собрать устройство и ждать дальнейших указаний. Зачем куратору и стоящим за ним всемогущим силам понадобилось скромное творение рук человеческих, Морис не понимал.
— А вы хоть представляете, к чему может привести неосторожное применение интерферотрона? — спросил Эшер.
— Вообще-то нет. Неужели от просмотра может что-либо произойти?
— Ах да, забыл вам сказать. От простого разглядывания картинок, конечно, ничего не случится. Я — с вашей помощью, естественно — собираюсь ввести функцию изменения событий.
— Вы имеете в виду те, что составляют клише?
— Нет, эти изменить нельзя. Они совершенно недоступны. Можно только менять их проекцию в нашем мире, то есть ячейки.
— В инструкции на это нет даже намека.
— Конечно. В зависимости от аудитории я рассказываю об интерферотроне и принципах его действия по-разному. Зачем об этом знать полицейским? Я с самого начала предполагал, что при небольшой переделке интерферотрон сможет воздействовать на траектории, но, само собою, не стал проверять этого на практике. А теперь, когда у меня безвыходное положение, мне остается надеяться только на вашу помощь в изменении собственной трассы.
— Вы уверены, что это не вызовет цепной реакции?
— Никто ни в чем никогда не может быть уверен. Запомните это. Я могу рисковать: хуже, чем сейчас, мне уже не будет. Вы готовы рискнуть вместе со мной?
Мориса на данном этапе биографии не тянуло к подвигам. Но, похоже, высокие иерархи готовы были поучаствовать в этой авантюре, причем с большим желанием.
— Готов.
— Вы уверены, что вам нечего терять? Вейвановский быстренько подвел свой жизненный баланс.
— Совершенно нечего.
И в этом он был, несомненно, прав.
— Превосходно. Так какие у вас были неясности при чтении инструкции?
— У меня в голове не укладывается вся эта картина с кругами, клише, срезами. Вообще-то Морис, прочитав теоретический раздел повторно, уже почти все уразумел.
Но ему хотелось подтвердить некоторые догадки.
— Я объясню вам это очень упрощенно. Вы когда-нибудь видели старые съемки индийских йогов?
— Это те, что ели стекло и поклонялись пророку Мохаммеду?
— Стекло они, действительно, могли жевать, но насчет Мохаммеда вы ошибаетесь. Данная ошибка была вполне простительна: ислам со всеми его материальными символами и святынями как злостная и непримиримая религия был полностью искоренен во второй половине XXI века — вместе с четвертью населения планеты. Даже холовизор не имел в своих анналах текста корана (как, впрочем, и большей части других «священных» книг: организованные, массовые религии вымерли). Густав продолжал разъяснения:
