Андрей Егоров - Дюжина межгалактических мерзавцев
– Как ты себя чувствуешь?! – поинтересовался я.
Он пожал плечами.
– А что? – Работа бородавчанского могильщика не была для него в тягость.
– Ты ведь приносил этому уроду еду?
– Угу.
– И как ты с ним общался?
– Да я и не общался.
– Но ты же передавал ему пищу.
– Открывал дверь, швырял паек, и сразу же закрывал.
– А он?
– Все время пытался выбраться. Булькал что-то по-своему. Но я не пускал. Он сказал, гореть мне в аду. А оно видишь, как вышло. Он уже на том свете, а я живее всех живых.
– А не хотелось его по голове тюкнуть?
– Зачем это? – вернерианин насторожился.
– Как зачем? Чтобы не пришлось его кормить. Дышать с ним одним воздухом. Да мало ли что…
– Нет, никогда, – поспешно заверил меня Пузырь. – Я к убийству, вообще, отношусь очень отрицательно.
– Ну, да, убьешь кого-нибудь – и потом раскаиваешься. Так, что ли? – Я подмигнул вернерианину. – Мне можешь сказать все, как на духу.
Он вдруг выпустил из рук ступню бородавочника, похожую на большую ласту. И заорал на весь коридор:
– Не убивал я его! Не убивал! Ясно тебе?!
– Ясно, ясно, успокойся, – я улыбнулся, похлопал нервного вернерианина по плечу заляпанной слизью рукой. – Я так просто спросил.
– Меня тоже однажды так просто спросили, – пробормотал Пузырь. – А потом отправили в колонию.
– Бывает, – посочувствовал я. – Ты ногу-то бери, потащили, – и с удовлетворением отметил, что почти вся слизь с левой руки перекочевала на одежду вернерианина. Он умудрился ничего не заметить. Схватился за «ласту», и мы продолжили скорбный путь.
Всю оставшуюся работу мы проделали в тишине. Сделали дело и разошлись. Содрав с себя зловонные шмотки, я зашвырнул их в мусоропровод следом за трупом Отца. И направился в душевую.
Пузырь являл собой классический образ преступника-дебила. Такие типажи частенько встречались среди уголовников. Им не посчастливилось вырасти в среде сапиенсов, лишенных морали, и они, скорее всего, еще в детстве попали в дурную компанию. А там уже их научили воровать и грабить, а потом просто подставили, чтобы уйти от ответственности. Вряд ли этот недотепа стал бы специально кого-нибудь убивать. Хотя сбрасывать его со счетов я все же не стал бы. Среди арестованных нередко встречались натуральные кретины. Один с виду был улыбчивым добряком и я поначалу счел его безобидным малым, потом выяснилось, что он подкарауливал в парке прохожих, бил их по голове железной битой и забирал все, что у них было с собой. В связи с переизбытком физической силы и недостатком интеллекта негодяй не разбирал, кого бить – крохотных женщин или крепких мужчин. На этом и погорел. Одна из жертв оказалась спортсменом – тяжелоатлетом, да еще и рангуном по расовой принадлежности. Удар по темечку не возымел никакого эффекта, после чего преступник был скручен и направлен в ближайшее отделение…
Ионный душ окутал тело облаком тепла, расслабил мышцы. Я стоял под ним, предавался воспоминаниям и прикидывал, кого назначить главным подозреваемым.
Благодаря осмотру места происшествия мне почти точно удалось установить, когда произошло преступление. Часа за три-четыре до того, как вернерианин обнаружил тело. Это давало мне некоторые преимущества, которые я собирался использовать в дальнейшем.
В остальном, я пока так и не продвинулся в поисках убийцы. После третьего трупа я по-прежнему подозревал всех без исключения. С нами на борту летит опасный маньяк, думал я, – либо сапиенс, одержимый манией убийства, либо вражеский агент, специально засланный противником человеческой экспансии, чтобы наша миссия провалилась. Да еще эти зеленые сапиенсы, упомянутые сириусянином. Кто они? И какая у них цель? Они могут, к примеру, скрываться в запертой рубке управления и при необходимости выходить оттуда.
Я всегда придавал особое значение психологическому рисунку подозреваемых, почти всегда сразу и очень точно выявляя, кто является преступником, а кто попал в наше ведомство по наговору и недоразумению. Версия маньяка в первую очередь указывала на лемурийца. С виду рассудительный и начитанный малый, он вполне мог временами превращаться в неконтролируемую машину убийств. Внешность – отнюдь не главное. Самые жестокие садисты зачастую выглядят, как воспитатели детского сада. А добряки, неспособные даже прихлопнуть комара, имеют внешность забойщиков скота.
К версии маньяка я склонялся еще и потому, что убить голыми руками бородавочника сможет не каждый. В процессе можно от удушающей вони даже потерять сознание. Лемуриец, с его гибкой психикой и умением впадать в боевой раж, вполне мог бы пойти на такое. Но и остальных нельзя было оставлять без внимания.
Следовало учитывать и тот факт, что телекин мог запросто заставить убивать любого из экипажа. И этот кто-то, совершив убийство не по своей воле, теперь скрывал содеянное, опасаясь наказания. А что если этот кто-то даже не помнит, как совершал то или иное действо? Гипноз имеет самую широкую сферу применения.
Я решил аккуратно прощупать почву, но версию шпиона отнюдь не исключал. Диверсанты коварны. Они могут специально раскидать внутренности убитого по каюте, чтобы следствие решило, что имеет дело с маньяком. Ведь для того, чтобы найти преступника крайне важно выявить мотив убийства. Чем убийца руководствовался, когда избирал очередную жертву. Убивает ли он бессистемно, или всех убитых что-то связывает? На первый взгляд, у них совсем мало общего. Гебб, рептилия, теперь вот бородавочник – судя по досье, до посадки на федеральный корабль они даже не знали друг друга. К тому же, представители этих рас плохо ладят между собой. Хотя все расы крайне разобщены – слишком велики физические и психологические различия. Оттого так сильны мотивы ксенофобии в практически любом смешанном поселении сапиенсов.
Возможно, все убитые увидели нечто, что им видеть не полагалось. Это и стало причиной их смертей. Но бородавочник, что мог видеть, если постоянно был заперт в каюте. Кто-то открыл дверь, чтобы добраться до него. Почему? Зачем? Это смешивало картину.
Пузырь, конечно, ведет себя странно, но, если подумать, у всех свой порог отвращения. Кто знает, как раса вернерианин реагирует на столь мерзкие вещи. Да и потом, подозрение падает на него в первую очередь. Ведь он единственный по приказу капитана периодически заглядывал в каюту. Слишком просто. Хотя интеллектом он не блещет. Мог и убить, даже не подумав замести следы. А вдруг только притворяется идиотом? Или действовал, подчиняясь приказам телекина.
Я понял, что путаюсь в догадках, и пора приступить к допросам, если я хочу добиться хоть какого-нибудь результата.
Любому оперу известны приемы, помогающие разговорить подозреваемых. И первый среди них – это, конечно, блеф. Мол, нам все давно известно. Сними грех со своей совести – расскажи, как было дело. Глядишь, и срок скостят, если поведать следствию всю правду. Обычно подозреваемые на эту простую уловку попадались. Правда, я куда больше любил допрос с пристрастием, когда от удара в челюсть клацают зубы и подозреваемый с воплем рушится на каменный пол. В комнате, где я проводил дознания, был всегда на редкость твердое покрытие – из керамических грубых плиток, декорированных под камень.
Мягкий допрос, не приносящий мне никакой радости, я начал с Пузыря. Темная лошадка, думал я. Любой тихоня может оказаться маньяком. Вон как ловко он справлялся со своими обязанностями по уборке трупов. Не всякий будет со спокойной физиономией волочить к мусоросборнику окоченелое тело.
– Пообщаемся? – сказал я, застав Пузыря у одного из иллюминаторов. Он с интересом наблюдал за размазанными в яркие полоски звездами о шарового скопления – в последнее время пейзаж красотой не отличался.
Вернерианин смотрел на меня, не отводя взгляда.
– У меня есть кое-какие вопросы, – уточнил я.
– Ну.
– Первый. Зачем ты убил Зеленого?
– Чего?!
– Повторяю вопрос. Зачем ты, мерзавец, убил Зеленого? Что он тебе сделал?
– Да ты чего?.. – Пузырь замялся. – Я никого… да… никого я не убивал.
– Ты что же, думал, камеры наблюдения не запишут, как ты все это проделал? У меня есть доказательства. Все, ты попался, парень.
– Как…
– Чистосердечное признание может облегчить твою участь. И здесь мы переходим ко второму вопросу. Хочешь ли ты во всем сознаться? Или мне представить неопровержимые улики?
– Но мне…
– Только не надо водить меня за нос! – рявкнул я. – Ты же слышал, мне все известно.
– А тебе не кажется, что свет моргает? – поинтересовался Пузырь.
Я и сам уже видел, что с электричеством происходит что-то не то. Значит, Робинзон так и не устранил поломку. Если, конечно, она имелась.
– К черту свет! – проорал я. – Колись, ты прикончил Зеленого?
– Мы даже и не поговорили с ним, – с грустью в голосе поведал Пузырь. – Может, это даже хорошо. Я никогда не любил геббов. У меня было несколько знакомых геббов. Все они издевались надо мной. Говорили, что я недоумок. Но я никогда не убивал геббов. Ни одного.
