Сергей Палий - Братство
— Да вы вообще знаете, — стал развивать тему захмелевший командир отряда, — что Мох в свое время был одной из шестерок какого-то космонавта… Не помню, как звать-то его… вроде как рэпера одного… или певца латинского… Хулио… Гульо… Кунлио…
— Серьезно? — подбодрил Степан. — И что это за тип?
Бес звонко икнул. Продолжил:
— Не знаю, но, видимо, пацан реальный, раз уж сама Смерть за его поимку награду назначила. Типа гран-при кубка армагеддона и диплом мастера геноцида. Однако он, видать, козырно заныкался: ведь до сих пор ни одна опергруппа его не обнаружила. Ушлый парень!
— Да дурак он, — не выдержал Куклюмбер.
— Пей, — сердито одернул его Степан.
— Ага! — возбужденно воскликнул Генагог. — Пей, животное!
— Пекельний чортяко! — взвился бобер. — Вбий себе з розбiгу! Пий отруту!
Генагог озадаченно похлопал опаленными ресницами. А Степан достал из кармана жилетки засаленный платок и, делая вид, что хочет утереть Куклюмберу губы, ловко затолкал ему ткань в зубастую пасть на манер кляпа.
— Помнишь, что я тебе обещал после инцидента с гранатой у тети Эммы? — зловеще прошептал Степан, наклоняясь к бобру.
Тот вытащил лапами платок из пасти и уточнил:
— Насчет выдергивания волосков?
— Именно.
— Помню. Можешь не повторять, Макаренко недобитый.
Генагог тем временем замахнул еще кружку и шумно занюхал луковицей.
— Ты еще многого не знаешь, — бес дружески положил руку на плечо Степану. — Оказывается, этот самый Кулинах… Игласик, что ли… В общем, именно он освободил Смерть из-под печатей… Он и его дружбаны… Тоже не помню, как их там звали…
— Братство? — Степан понял, что облажался, лишь когда слово уже сорвалось с губ. Но поддатый бес не заметил даже такой оплошности.
— Братство, — согласился он. — Десяток лоботрясов, которым позарез нужно было спасти мир.
— Очень смешно, — тихонько проворчал Куклюмбер.
— Идиоты! — гаркнул Генагог через секунду на всю таверну. — Да если бы не эти тупоголовые идиоты, на Земле и поныне была бы тишь да гладь! Не считая, конечно, легких религиозных междусобойчиков… Нет, надо было этому Кулиногу хренову лезть на рожон! Сам — заметьте, добровольно! — заявился в офис Смерти и хотел заключить с ней контракт. Можно подумать, не знал, что она всех кидает по бумагам.
— И что, Смерть теперь нельзя загнать под печати? — сдерживая волнение, спросил Степан.
Бес нахмурился, потрогал кончик рога, проверяя остроту.
— Хочешь, чтобы я тебе военную тайну разболтал, что ли?
Лоб Степана покрылся потом. Куклюмбер одарил журналиста испепеляющим взглядом и демонстративно отвернулся.
Но Генагог понизил голос и сказал:
— Можно под печати загнать. Сложно, но можно. Как именно, понятия не имею… Да оно мне и не очень-то нужно — меньше знаю, дольше дохлый. Там семь темных магов каких-то, и только они в состоянии… Но их разве заставишь? Они ж бессмертные и богатые.
— А если на Моха надавить? — Куклюмбер повернулся обратно и все-таки вмешался в разговор. — Прийти и сказать, мол, не уговоришь магов, шею свернем и будем долго над трупом глумиться? Типа, знай силу народного класса!
Бес посмотрел на бобра и противно ухмыльнулся.
— Умник такой нашелся смекалистый, да? Давай, давай, иди, конечно. Если б ты знал, как Мох охраняется! Правда… — здесь Генагог запнулся.
Степан с Куклюмбером замерли в ожидании откровения.
— А чего это я вам все военные тайны выдаю? — скорее сам у себя, чем у них, спросил бес. — А может, вас патрулю сдать? А что? Мне ж только хрюкнуть, и мигом повяжут.
Степан не нашелся, что на это ответить.
Положение спас Куклюмбер. Он сплюнул сквозь зубы на пол, стукнул хвостом по лавке и… взобрался на плечо Генагогу. Вкрадчиво спросил:
— Ты меня уважаешь?
По рылу Генагога пробежал целый веер эмоций. От страха до смирения. Он потупился, пробормотал что-то про геенну огненную и жестом заказал еще три кружки «Урсуса»…
Через полчаса Степан, Генагог и Куклюмбер оттеснили местных музыкантов с трактирной сцены. Бобер неуклюже обхватил лапами трубу, бес сел за ударную установку и побумкал педалью «бочки», а журналист объявил:
— Перед вами выступит лучшая в мире рок-группа «Конец света».
— Я бы предпочел назвать команду «Бобровая хатка», — пробубнил Куклюмбер, — но кому какое дело…
Степан вывел на гитаре си мажор септаккорд. Публика притихла.
— Я еще и петь буду, — пообещал Степан, стукнув пальцем по микрофону.
— Жарь уже! — подбодрили из зала.
Генагог бодро застучал по хэту, Куклюмбер выдул в трубу пару нот и стал их повторять, удерживая ритм, а Степан вновь долбанул по струнам, приблизился к микрофону и запел первое, что пришло на ум:
Двенадцать маленьких прожорливых мартышекХотели прочитать двенадцать умных книжек…Хотели получить двенадцать умных мыслейИ так зажечь, чтобы у всех хвосты отвисли!
— Можно, я здесь соло залабаю? — засуетился Генагог и, не дожидаясь согласия Степана, так шарахнул по рабочему барабану, что мембрана лопнула.
Куклюмбер выдул третью ноту, выбился из гармонии и, чтобы не сломать песню, вернулся к повторению двух предыдущих.
Степан продолжил хрипеть в микрофон, сочиняя на ходу:
А десять маленьких прожорливых героевХотели мир спасти, прикинь, любой ценою…Хотели мир спасти — от скуки, для забавы,И даже Смерти не найти на них управу!
Толпа стала подпевать, хотя в такт попадали немногие. Куклюмбер старательно дул в трубу, Генагог, окрыленный всеобщим вниманием, так двинул по педали, что тертая басовая «бочка» тоже порвалась.
А Степан уже рожал припев:
Я скажу вам, чего стесняться?Я пою и играю про Братство!Разгильдяйство и тунеядство —Вот на чём зиждется Братство!
После этих хитовых строчек они забацали убойный проигрыш…
Степан продолжал упорно рубить мажорный си септ. Куклюмбер с разбегу свалил одну из колонок и, споткнувшись о шнур, улетел в кухню, не прекращая при этом ни на миг выдувать свою пару нот в трубу. Генагог насадил хэты себе на рога и самозабвенно лупил по ним, не обращая решительно никакого внимания на подступающую глухоту.
В таверне началась массовая истерия.
Бесы и люди в обнимку танцевали на столах. Куклюмбер, вернувшись с кухни, носился с трубой за барменом, не теряя зажигательного ритма. Генагог, вне себя от счастья, раздолбал уже всю барабанную установку и теперь выпендривался перед собственным отрядом, выдавая на прикрепленных к рогам тарелках соляки…
Степан махом осушил поданный ему кубок со сливовой наливкой, поиграл несколько минут на гитаре за головой, после чего расколотил несчастный инструмент о бочку с пивом и начал кататься в обнимку с микрофонной стойкой по полу.
— Во дает! — воскликнул Генагог. — Пацаны, слышите, а это мой корефан! Кто тронет, едрен-котел, со мной дело иметь будет! Клык даю!
Степану внезапно пришло в голову, что он не может так обманывать добрых в сущности, хвостатых ребят, обыкновенных вояк, которым уже реально осточертела эта война.
Он, пошатываясь, поднялся на ноги, одернул пыльную жилетку и, стараясь переорать общий гул, выкрикнул в микрофон:
— Друзья, я буду с вами откровенен!
Зал одобрительно загудел.
— Давай уже! Рассказывай! — раздался возбужденный выкрик из толпы. — И уберите куда-нибудь бобра с дудкой!
— Друзья, — искренне улыбнулся Степан, чувствуя, как на душе становится всё теплее, — а я ведь из того самого Братства!
Таверна замерла.
В тишине еще долго висела последняя нота куклюмберовской трубы.
Бобер, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, срулил за колонку. И покрутил у виска лапой.
А Степан, чтобы окончательно рассеять сомнения, расстегнул жилетку и яростно распахнул на себе рубаху.
Все присутствующие, затаив дыхание, воззрились на его грудь. На ней красовалась переводная татушка с изображением всех братьев. Эту милую безделушку журналисту подарил Эльф.
Тишина провисела еще несколько секунд. Ее разбил чей-то вопль:
— Измена!
Таверна мгновенно превратилась в разворошенный муравейник.
До Степана стало доходить, что сеанс откровения прошел не очень удачно, когда обиженный в лучших чувствах Генагог снял с рога уцелевший хэт и попытался им вскрыть себе вены.
— Не могу, — бормотал бес, с остервенением пиля конечность тупой железякой. — После такого выступления он ведь мне, как… брат.
Правда, другие бесы родственных чувств Генагога не разделяли. Оскалившись и расшвыривая в разные стороны людей, они двинулись к сцене.
— Мох останется доволен! — хрюкнул кто-то из толпы. — Берем живым, ну или хотя бы полумертвым. Награда больше будет!
