Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ) - Сафонова Евгения

Гертруда, склонив голову набок, смерила его пристальным взглядом. Вернее, смерила бы, если б взгляд громадных драконьих глазищ не охватывал его с головы до пят без малейшего труда.

— Слишком много в тебе мелодий для милого мальчика. Впрочем, звучишь вполне консонансно, — вынесла вердикт она. — Доверять ему можно, но пусть эти красивые рыцарские жесты тебя не обманывают, золотце. Он тебя не любит.

Понять, куда именно драконица так насмешливо смотрит, было трудно, но Ева предположила, что на меч, теперь мирно висевший на поясе.

— Не любит в смысле «питает недобрые чувства» или в смысле «питает чувства исключительно добрые»? — уточнила девушка, косясь на Миракла, выдавшего ошеломление от подобного заявления разве что абсолютной непроницаемостью, вдруг застывшей на его лице.

— Его сердце не поет. Доброжелательный интерес, не более.

— Слава богу, — откликнулась Ева с нескрываемым облегчением.

Наверное, многие девушки на ее месте отреагировали бы прямо противоположным образом. Особенно попаданки. Но ей ко всем прочим проблемам не хватало только влюбленного принца — или Истинного Короля, невелика разница.

— А, так мелодия твоих чувств все же обращена не к нему? Надо же. — Драконица скучающе мотнула хвостом, едва не сшибив им острый шпиль ближайшей башенки. — Вчера по вам в жизни не сказала бы… впрочем, людей никогда не поймешь. У драконов все куда проще.

— К слову, о драконах, — произнес Миракл, следом за Евой медленно приближаясь к замку; юноша неотрывно глядел на яйцо, мутным янтарем золотившееся во тьме за драконьей лапой. — Его отец сегодня тоже осчастливит нас визитом?

Драконица ничем не проявила нежелание отвечать, — однако когда ответила, для огненного существа голос ее звучал на диво прохладно.

— Не беспокойся, мальчик. Его отец живет в горах. Очень далеко отсюда.

— Вот как. Огонь любви остыл?

Гертруда сощурилась, явно подозревая насмешку — но кристальной искренностью сочувствия, проявившегося в глазах и словах Миракла, можно было бы отделывать бальные платья, будь она капельку более материальной.

— Напротив, — изрекла она наконец. — Но без некоторой… встряски мы начинали скучать. И вот он все чаще улетает на охоту, а ты с досады вертишь хвостом перед молодыми дракончиками, а потом в один прекрасный день возвращаешься домой и вдруг обнаруживаешь в вашей сокровищнице какую-то писклявую костлявую принцессу… — драконица досадливо вздохнула, выпустив из ноздрей сноп рыжих искр. — В общем, когда после очередной ссоры я дотла спалила лес вокруг нашей пещеры, мы предпочли прелестям совместной жизни отношения на расстоянии.

— Грустно, — произнес Миракл с тем же искренним сочувствием. — Значит, чувства ваши были слишком… пламенными.

— Увы. — Гертруда перевела взгляд на Еву, наблюдавшую за беседой со смешливым интересом. — Запомни мой совет, золотце: дистанция — лучший залог вечной любви. А если к дистанции еще прилагается ранняя могила, тем лучше. Покойников любить куда проще.

Герберт соизволил появиться в арке именно в тот момент, когда Ева очень серьезно кивнула. В конце концов, показательно пренебрегать советом кого-то настолько великого (во всех смыслах) явно не стоило.

Оставалось надеяться, что некромант кивка либо не разглядел, либо отнесся к нему с пониманием.

— Приветствую, — произнес Герберт, аккуратно огибая яйцо и драконью лапу, вскинув голову к нависшей над ним чешуйчатой морде. — Как я понимаю, вы согласны на сделку.

— Если меня удовлетворит формулировка клятвы, которую ты собираешься принести, — прошелестела Гертруда.

— Дабы у вас не возникло сомнений в моей честности, формулировку мы обсудим вместе. — Приблизившись к Еве и брату, застывшему с фонарем в опущенной руке, некромант выразительно кивнул в сторону внутреннего двора. — Без посторонних.

Первым порывом Евы было справедливо возмутиться тому, что он снова намерен все решать без нее. После чего девушка быстро сообразила, что присутствие Миракла в данной ситуации уж точно нежелательно (лучше обрадовать его свершенной сделкой постфактум, чем позволить вмешиваться в свершение) — и, покладисто кивнув, мягко потянула юношу в арку, откуда только что явился Герберт. Тот даже не сопротивлялся: видно, понимал, что о какой бы сделке ни шла речь, она им на пользу. Иную его брат заключать бы не стал.

К тому же возможность выпытать все у Евы, как только они останутся одни, определенно должна была прельщать Миракла больше, чем перспектива судорожно делать выводы из происходящего.

— Тебя здесь не обижают, золотце? — внезапно заботливо спросила Гертруда, когда они с Мираклом уже ступили на брусчатку внутреннего двора.

Подняв глаза, встречая участливый драконий взгляд, Ева недоуменно помотала головой.

— Если вчера ты смогла незаметно сбежать ко мне, за тобой явно не слишком хорошо приглядывают, — укоризненно косясь на некроманта, оставшегося по другую сторону арки, продолжила драконица, явно не убежденная ее правдивым молчаливым «нет». — Не хочешь все же перебраться в мою сокровищницу? Я со своих драгоценностей глаз не спускаю, уж поверь.

— Благодарю, но вынуждена отказаться, — как можно вежливее откликнулась Ева. — Люди — такие странные зверушки, знаете… любят всякие глупости вроде свободы воли, все такое.

Лишь сказав то, что она сказала, Ева подумала, что на сей раз свой сарказм можно было бы и сдержать. Пусть даже замаскированный любезностью так хорошо, насколько она вообще умела.

Тихий смешок Гертруды, раскатившийся по замку и темному саду вокруг, свалил с крыши еще несколько черепиц, легким вибрато отдаваясь в костях.

— Думаешь, мне неведомо, что есть свобода, золотце? Думаешь, неведомо, что это такое — отпускать? — гибкая драконья шея дрогнула: Гертруда, всматривавшаяся в людские фигурки во дворе, подняла голову, уставившись в темноту над замковыми крышами. — Мне приходилось отпускать… того, с кем мы вместе летали в весенних танцах. Шестерых детей — все уже мертвы. Остались лишь те трое, что еще не родились, и отец их, с которым вижусь пару раз за век. — Когтистая лапа ласково огладила янтарную гладь яйца, под каменной скорлупой которого таился тусклый огонь. — Я бы всех их оставила при себе. Крохами, никогда не растущими, еще не умеющими летать. А приходилось отпускать, отпускать, одного за другим… потому что есть в жизни нечто большее, чем любовь, нечто большее, чем сама жизнь. То, что влечет и зовет нас. То, для чего мы рождены. — Желтые глаза поднялись кверху: к небу, манившему просторами, что были бескрайнее и глубже самого бескрайнего и глубокого из морей. — Если действительно любишь, ты не будешь держать его взаперти, пусть на прекраснейшей из привязей. Ты позволишь ему расправить крылья и ответить на зов.

Ева следила за драконицей: взгляд Гертруды зачаровывал нежной тоской и щемящей любовью к тому, на что он был устремлен. Потом посмотрела на Герберта — чтобы увидеть, как тот смотрит на нее.

У каждого из них было свое небо. И каждый прекрасно об этом знал.

— Даже если это означает, что ты можешь его потерять? — неотрывно глядя в бледное лицо некроманта, тихо спросила Ева.

— Даже если можешь потерять. — Драконица чуть сощурилась, прикрыв узкие зрачки слегка дрожащими веками. — Никто из нас не вправе отнимать у другого выбор. Не в том, что касается его счастья. Узы любви хороши, лишь пока не заставляют и правда чувствовать себя связанным.

Когда Гертруда вновь опустила глаза, в сгущенном солнце ее радужек Еве почудился смешок понимания. Но откуда бы понимать ей, их обоих толком не знающей?..

— Помни об этом, золотце, — поворачиваясь к Герберту, закончила драконица. — Вдруг пригодится.

За процессом принесения клятвы они с Мираклом следили из окна тренировочного зала, удобно выходившего прямо на место действа.

— Значит, спустя пять-десять лет мне придется кормить драконицу, веками разорявшую мое будущее королевство, и трех ее детенышей, — дорогой выслушав Евины пояснения к происходящему, изрек Миракл: наблюдая, как тремя этажами ниже его брат кладет пальцы на черный драконий коготь. — Которые, насколько мне известно, на удивление быстро растут.