Светлана Захаров - Сказочники оптом и в розницу
Кругленький человечек тем временем с оханьем нагнулся и поднял с пола белую канцелярскую папку, на которой большими корявыми буквами было нацарапано мое имя. После этого он повернул голову (точнее, повернулся весь) в сторону Кащея и свирепо посмотрел на него.
— Доволен, с-скотина? — прорычал он, что, в общем-то, не стыковалось с его, в общем-то, добродушным видом. — Разборки двух мэтров, можно сказать, должностных лиц на глазах у потенциального подчиненного? Чуешь, куда это может завести? А?
— Не чую, — гнусаво отозвался Кащей, подымаясь с пола. — Носовую впадину отшиб. Никуда не может завести. А почему, спросит меня мое шарообразное…
— Твое шарообразное, — вновь начал закипать головастый, — сейчас ка-ак возьмет папку да ка-ак…
— Прошу нас простить, — учтиво сказал Кащей, обращаясь в мою сторону, — мы на минуточку.
Он ловко подхватил под руку подпрыгивающего незнакомца и повел к застекленной двери, которая вела из комнаты, в которой мы находились. Скрывшись за ней, они тут же принялись орать друг на друга, не жалея сил, абсолютно не обращая внимания на то, слышу я их или нет.
Собственно говоря, мне были по фигу их взаимоотношения. Я ждал: а) когда мне наконец-то объяснят, куда я попал и что от меня требуется, и б) когда же черт возьми, проклятому троллю надоест лупить по своему чертовому барабану, и голова наконец-то успокоится. Чтобы как-то скрасить ожидание, я стал осматриваться, то и дело охая от боли, когда подлец-тролль с особой садистской силой бил киянками в мой мозжечок.
Интересного было мало. Зеленые стены, которых почему-то было пять, кровать, на которой размещался я (к слову сказать, освобожденный от своей одежды и заботливо наряженный в некое подобие пижамы мерзкого фиолетового цвета с зелеными казенными печатями, нашлепанными в разных местах), стол и пара стульев, по левую сторону кровати — тумбочка с лежащей на ней книгой, по правую — табурет с одиноким яблоком. Потянувшись за ним, я досадливо сплюнул — яблоко, лежавшее ко мне ярко-красным налитым бочком, с другой стороны было смачно кем-то откушено, и отпечаток челюстей мне очень не понравился. Кащей, не иначе, подумалось мне — явно инородный организм. Или даже механизм, кто его там разберет. Прямо передо мной, как я уже говорил, находилась застекленная дверь, за которой, похоже, ругань обоих моих сиделок понемногу стихала. Если бы удалось унять проказливого тролля, я бы рассмотрел комнату поподробнее, но…
Дверь отворилась. На пороге стоял красный, как обеденное яблоко, кругляш.
— Прошу простить меня и моего коллегу, — сказал он, причем с такой натугой, что мне стало страшно за его кровеносную систему, если, конечно, она у него была. — Мы утрясли наши маленькие разногласия и пришли к этому, как его, дьявол его задери…
— Консенсусу, — вставил Кащей, маячивший за его спиной.
— К нему, — выдохнул круглый. — И теперь нам хотелось бы…
— Погодите, — сказал я строго, — а вам не кажется, что в данной ситуации первым, кто хотел бы что-то, являюсь я?
— И что же вы желаете? — процедил бульдог.
— Отпустите меня, верните домой, и мы будем квиты, — пожелал я.
— Вам мало того, что мы обсудили в подвале? — поднял бровь Кащей.
— Мало, — кивнул я. — Я был не в себе. И поэтому, спасибо что напомнили, я бы еще хотел компенсацию за моральный ущерб. И физический — вон, какая шишка!
— Големыч, можно, я ему мочкану? — круглый господинчик покраснел еще больше.
— Мы сделаем проще. Если вы не оставите ваши потуги и глупости насчет законов и компенсаций, я превращу вас в жабу-пипу и посажу в аквариум к меченосцам.
Мой взгляд тут же метнулся в сторону аквариума, но никаких людей с мечами я там не обнаружил. Только какие-то рыбы. Издеваются они, что ли?
Головастик тем временем перешел к решительным мерам. Для начала он направил стоящую на столе лампу мне в лицо, а затем взял стул и уселся на него так, чтобы меня видеть.
— Тебя зовут Глым? — сварливо поинтересовался он, открывая папочку с моим именем.
— А тебя? — я решил, что просто так не дамся.
— Меня? Колоб Окк. Но ты должен звать меня господин Колоб. Или господин Окк.
— Так ты тот самый колобок, что ли? — я захихикал. — А как пишется — с большой буквы или маленькой?
За спиной начавшего уже багроветь круглика раздался непристойный звук. Я выгнул шею. Кащей вытащил платок и вовсю делал вид, что чихнул, хотя я мог поклясться, что мой костлявый друг попросту хихикнул.
— Колоб — и точка! И никаких Колобков! — прорычал круглый тип.
— Тогда и меня будьте любезны звать Глыментий, — я скрестил руки на груди и постарался придать себе сходство с нашим уездным предводителем дворянства Дворобьяниновым.
— Вот тебе Глыментий! — и Колобок показал мне отменный кукиш.
— Тогда вот тебе Колоб! — я не остался в долгу и показал ему аж два кукиша.
— Так и быть. Колобок.
— Так и быть. Глым.
Мы пожали друг другу руки к видимому неудовольствию Кащея, которому не удалось так быстро найти со мной общий язык.
Как оказалось, это было еще не все. Колобок, прищурившись, тут же принялся атаковать меня вопросами: где родился, когда женился, когда первый раз украл книжку в магазине и что, черт побери, я имел в виду, когда, увольняясь с работы, написал на столе шефа маркером: "Тыква, свинья, хочет вина!".
— Шефа моего звали Тыквер, а уволился я в ответ на его замечание — мол, нельзя пить вино в рабочее время!
— Знаете, по крайнему моему разумению, ваш шеф в чем-то безоговорочно прав, — вставил в наш диалог Кащей, доедая яблоко (ага!).
— Так вино я пил в его честь, он как раз получил высшую категорию, вот и решил отметить, — смущенно сказал я.
— Вы бы объяснили, — пожал плечами Кащей.
— Ему объяснишь, — хмуро сказал я. — Я же неделю отмечал.
— Ха! — прокомментировал ситуацию с увольнением Колобок. — А теперь кое-что проверим.
Он полез в карман (оказалось, что на его микроскопическом тельце сидит костюм с множеством карманов) и извлек из него маленькую ложечку, подобную той, что обычно суют в рот врачи, говоря: "Скажите "А". Я отнюдь не хотел говорить "А" и крепко сжал губы. Однако этот коржик неожиданно повел себя более чем неадекватно.
Вслед за ложечкой из кармана появилась баночка йогурта. Вишневого. Моего любимого. Колобок обнял баночку, сорвал фольгу, погрузил в красноватую густоту ложечку и…
И оказалось, что я не ел уже тысячу лет! Желудок требовательно забормотал, жалуясь на голодную жизнь, и я тут же разработал план — а я горжусь тем, что умею мгновенно разрабатывать планы, причем неважно чего: ограбления, мести шефу или же похищения йогурта. Итак: выхватить баночку и ложечку, проглотить йогурт, баночкой — в Колобка, ложечкой — в Кащея, а там видно будет. Главное — успеть первым.
Не тут-то было! Не успел я протянуть руки к вожделенной баночке с ложечкой, как невидимые цепи опутали мое тело и накрепко примотали к кровати, да так, что я не смог ни охнуть, ни вздохнуть. Колобок же и бровью не повел. Он продолжал поглощать вкусняшку, а мне оставалось только выть в бессильной ярости и время от времени отворачиваться, чтобы не мочить слюнями подушку — неизвестно, сколько мне еще на ней спать.
— Не вините Колобка, — успокаивающе произнес Кащей. — Просто у этого, гм, мыслящего продукта начисто отсутствует такое качество, как совесть. Поверьте, он от этого очень страдает, переживает. От депрессии и жрет.
— Во-во, — мерзкий Колобок закивал, скребя ложечкой по днищу баночки (его я убью первым, пообещал я себе). — С удовольствием бы поделился, чесслово. Но не в силах я. Заколдован.
— Так помоги ему! — попросил я Кащея. — У тебя же палочка есть.
— Палочка, — Колобок шмыгнул носом, — и у меня есть. Только толку от нее… Тут посильнее чародейство нужно.
— Поэтому вы меня сюда и притащили? — догадался я. — Этот заплесневелый батон расколдовывать?
— Отчасти, — заметил Кащей. — Но мне приятно, что вы начали понемногу входить в курс дела.
— Вот им вот, — показал я на Колобка, усердно вылизывающего ложечку, — займусь в последнюю очередь.
— Почему это? — вскинулся господин Колоб.
— А ты мне не нравишься, — с вызовом ответил я.
Колобок ничего не сказал, просто слез со стула и печально поплелся к двери. Когда его непропорциональная фигура скрылась, Кащей уселся на освободившийся предмет мебели и, нахмурившись, сказал:
— Напрасно вы так, Глым Харитоныч. Он ведь правда ничего с собой сделать не в состоянии.
— И помочь ему могу только я? — саркастически осведомился я.
— И помочь ему можете только вы, — сказал Кащей без малейших признаков сарказма.
— Если так, тогда хорошо, — я кивнул. — Если не убью в первую очередь, то помогу. Но в самую последнюю. Чтоб знал.
— Как угодно, — мне показалось, что в глазницах Кащея мелькнули искорки смеха. — В любом случае спасибо за согласие сотрудничать.
