Александр Борянский - Ужасный рассказ (из жизни чертей и прапорщиков)
— Хрю-хрю! — вдруг неожиданно сказал Филя и встряхнул жену за плечи. — Узнаешь?
— Болен ты, что ли? Или дурачишься, — жена попыталась убрать Филины руки, но не тут-то было.
— Сама ты больная. Хвост показывай! — гневно сказал Афонькин и нахмурил брови. — Показывай!
Жена положила руку на его лоб и покачала головой.
— Устал ты сегодня, Филя. Идем, я тебя в постельку уложу.
Афонькин сразу обмяк после этих слов. Ему стало жалко себя, и он плаксивым голосом сказал:
— Идем, идем, Мариша. И правда, устал я сегодня. Историю эту он решил рассказать завтра утром, на свежую голову. Но сегодня на всякий случай спросил:
— Ты случаем с птеродактилем не спуталась? С летучим-то ящером…
— Нет, нет, Филенька, — сказала Мариша, наклонилась к мужниному лицу и втянула носом воздух. — Не пил вроде… — медленно произнесла она и укрыла Афонькина одеялом. Затем погасила свет и по обыкновению боком вышла из комнаты.
Прапорщик уснул моментально. Снов он никогда не видел, не увидел бы и сегодня, но вдруг чья-то холодная рука дернула его за плечо.
— Вставай, Афонькин.
— А? — Прапорщик резко подскочил. — Тревога?
— Нет, нет, дурашка ты улыбчивая, — дружески сказал голос незнакомца, который предлагал Афонькину «испанский сапог».
Прапорщик узнал этот голос и понял, что приключения его не окончились. Бешено заколотилось сердце. Он встал и, ведомый незнакомцем, пошел к себе на кухню. Когда он проходил мимо комнаты, где Мариша смотрела телевизор, то решил позвать ее, но чужак, как бы угадывая его мысли, сквозь зубы произнес:
— Я те позову. Я те голову откушу! Когда они уже входили на кухню, Филя услышал, как из телевизора кричали:
— Корадо, соглашайтесь!
— Нет, я вышел из игры!
Голоса становились все громче.
— Адвокат Теразини не дремлет!
— Нет!
— Последний раз прошу!
— Нет!
— Ну, тогда я пошел, — вдруг неожиданно спокойно сказал один из спорящих.
— Ну, тогда я согласен, — также спокойно ответил другой.
Дверь кухни закрылась. На улице было уже совсем темно. Как всегда, не горел уличный фонарь. Афонькин потрогал пуговицу своей пижамы и осторожно спросил в темноту:
— А почему на кухне?
— Секрет фирмы, — сосредоточенно ответил чужак и подтолкнул Филю к табуретке. — Садись!
— А какая у вас фирма? — безнадежно спросил прапорщик и сел на непокрашенный табурет.
— Расслабься! — сказал незнакомец и начал делать какие-то движения руками у прапорщика под носом.
— Больно? — осведомился Афонькин, расслабляясь.
— Нет, приятно, — мучитель подождал несколько секунд, а потом жестко произнес: — Отключись!
Афонькин закрыл глаза. Руки и ноги как будто больше не принадлежали ему. По телу пробежали горячие и колючие струйки. Афонькин увидел себя со стороны. Но не здесь, не на кухне.
Он стоял у подножья какого-то холма и смотрел на небо. В небе, над его головой пролетала стая птеродактилей. Они спешили на юг, в теплые края. Вдруг один из них отделился, приблизился к Афонькину и, как хорошему знакомому, помахал крыльями так, как это сделал бы самолет.
— Узнал-таки, — прошептал прапорщик и вытер рукой влажные глаза.
Знакомый птеродактиль вернулся к своим. Скоро стая летающих ящеров скрылась из вида, а Афонькин все стоял и, как завороженный, махал им вслед рукой.
Вдруг сверху, свистя и дребезжа, спустился космический корабль, похожий на солдатскую миску. Из него выбежали инопланетяне в генеральских погонах и силой затащили к себе на посудину. Афонькин сначала хотел отдать честь, но вспомнил, что на нем пижама, и передумал.
Для начала прапорщика провели между рядов инопланетян, которые все как один были в серебристых одеждах с генеральскими погонами на плечах. Они трижды прокричали «Ура!» и предложили дорогому гостю вместе отобедать. Но тут, как будто из-под земли, появился рядовой Майсурадзе с кинжалом в руке. Он кинулся на прапорщика, неистово крича:
— За-рэ-жу! Глазы ви-колю!!!
Афонькин испуганно замахал руками и завопил что было сил:
— Генералы! Помогите!
— Мы не генералы! — хором ответили генералы и исчезли.
Афонькин остался один на один с Майсурадзе. Тогда он побежал со всех ног, побежал, побежал, но увидел впереди тупик и…
Картинка неожиданно сменилась, и Афонькин увидел себя на берегу моря. На этот раз он был уже в плавках, а не в пижаме. Красивая длинноногая девушка в открытом купальнике терла ему спину мочалкой. Другая, похожая на машинистку Зину, работавшую в штабе, медленно маршировала вдоль берега и задумчиво твердила себе под нос:
— Раз, два. Раз, два.
Она также была в купальнике.
Стройная, пышногрудая блондинка мыла в море афонькинские сапоги и напевала его любимую песню «Не сыпь мне соль на рану». Афонькин в приятной истоме приподнял голову и вдруг увидел жену Маришу, которая пристально смотрела на него, качала головой и с сожалением говорила:
— Эх, Филя, Филя…
— Мариша! — испуганно вскрикнул прапорщик, но было уже поздно. Она взяла неизвестно откуда появившегося майора Тарасева (особиста, очень нехорошего человека!) под руку и пошла с ним прочь. Почему-то майор Тарасев был в Филиных пижамных штанах.
— Мариша! — Афонькин громко заплакал и сжал в руках теплый песок…
Он открыл глаза. На кухне никого не было. Афонькин почесал затылок и подумал о том, что видел.
«Пожалуй, это все-таки особый отдел. На реакцию в новых условиях проверяют. Иначе зачем эти звери в клетках и корабль этот несоветский? Может, хотят направить куда?» Прапорщик проникся чувством собственного достоинства и стал размышлять, что же такого заманчивого ему могут предложить, но услышал скрип открываемой кухонной двери.
— Это я, — на всякий случай сказал прапорщик.
— А это я, — ответил голос с хрипотцой, и рука в кожаной перчатке любовно погладила Филю по голове.
Афонькин узнал голос. Рука в кожаной перчатке также была ему знакома.
— Сиди спокойно, — властно произнес голос.
— Сижу, — ответил Филя и часто застучал зубами.
Кожаные перчатки без всяких церемоний начали ощупывать Афонькину шею. Они как будто что-то искали. Филя только хотел спросить о том, что именно ищут у него на шее, как чужак нажал на какую-то точку возле кадыка, и Афонькин уже второй раз за вечер отключился. Глаза его закрылись, а руки безжизненно повисли вдоль тела…
Афонькин увидел себя в строю таких же, как он, братьев-прапорщиков.
— Прапорщик Афонькин! — раздался голос командира,
— Я!
— Выйти из строя!
— Есть!
Афонькин сделал два шага вперед и повернулся кругом.
— В связи с особыми заслугами перед Армией, днем рождения и хорошей женой Маришей прапорщику Афонькину присваивается высочайшее звание «старший прапорщик»… Извините — самый старший прапорщик!
Все зааплодировали. Покрасневший Филя хотел было что-то прокричать, как положено по уставу, но командир полка неожиданно подошел к нему и, скаля зубы, заорал прямо в ухо:
— Идиоты! Это же розыгрыш! Ты разжалован! Теперь ты младший прапорщик!
Если бы у Афонькина был сейчас пистолет, то он непременно пустил бы его в ход. «Сначала в командира, потом в себя!» — подумал Филя и схватился рукой за сердце.
Он уже падал в обморок, но тут ощутил себя большой зеленой мухой. Филя-муха взлетел и исчез на глазах у изумленных сослуживцев. Все мухи, встречавшиеся на пути, обращали на него внимание. Никто из них раньше не видел мухи в фуражке. Фуражка же уменьшилась в размере вместе с Филей и была как раз впору. Так он летел и летел бы себе куда-то, но вдруг почувствовал приступ голода. Увидев трех жирных мух, спешащих куда-то, он решил присоединиться к ним.
— Ж-ж-жрать хочешь? — осведомилась одна из них.
— Хочу, — ответил Афонькин и подлетел ближе.
Минут через пять самая толстая муха ринулась вниз.
— Вот она! — прожужжала толстячка.
Мушиная компания уселась на дохлую гусеницу, которая распласталась в позе умирающего лебедя под старым деревом.
— Свеженькая! Зелененькая! — произнесла самая пожилая из мух и с удовольствием облизнулась.
Прапорщик понял, на чем сейчас сидит, и его стошнило.
— Брезгуешь, паучина! — набросились на Филю товарищи-насекомые.
Еле-еле он унес крылья. После пережитых ощущений его потянуло домой. Скоро он влетел в родное окно. Мариша стряпала что-то на кухне и напевала какую-то песенку.
— Ж-ж-жена, это я, — сказал Афонькин и сел ей на плечо.
— Пошла вон! — Мариша замахнулась на Филю тряпкой. Он слетел и начал увертываться от ударов, которые ему предназначались. Так продолжалось несколько минут, и Афонькин заметно устал. Прапорщик сел на ручку кресла отдохнуть и прикрыл глаза. Он не заметил подкравшуюся жену, которая занесла над ним роковую тряпку. Еще мгновенье — и он будет раздавлен. Страх сковал крылья, Филя-муха не шевелился.
