Александр Борянский - Ужасный рассказ (из жизни чертей и прапорщиков)

Александр Борянский, Карэн Котинян

УЖАСНЫЙ РАССКАЗ

(из жизни чертей и прапорщиков)

Если служишь по уставу — завоюешь честь и славу!

В этот солнечный сентябрьский день прапорщик Афонькин пребывал в приподнятом настроении. Такое настроение возникало в его душе всегда, когда удавалось что-нибудь удачно вынести (или вывезти) с территории части. В таких случаях прапорщик бодрел, веселел и чувствовал себя очень даже уютно. Вот и сейчас он легко шагал в направлении своего дома, весело насвистывая какие-то нотки, которые, однако, никак не складывались в определенную мелодию.

Прапорщик Афонькин шел пешком, хотя и имел «Запорожец». На то были свои причины.

Сегодня прапорщик Афонькин удачно провернул одно дельце. Дело в том, что недавно Афонькин, как и некоторые другие военнослужащие части, приобрел дачный участок, правда, абсолютно пустой. По сути дела, просто кусок земли. Но своей, собственной. Это событие очень сильно подхлестнуло выносную энергию Афонькина, которая несколько упала после того, как он наконец построил гараж. Прошло два месяца — и уже чего только не было на афонькинском участке! Но сегодня был особый случай — на участок наконец-то прибыли две ну просто великолепные металлические рейки, которые Афонькин облюбовал уже давно, а ефрейтор Абдуллаев отменно просверлил в них дырочки на расстоянии десяти сантиметров друг от друга и спрятал на продскладе. Рейки были слишком длинны и не помещались в «Запорожец», тогда Афонькин с помощью ефрейтора Абдуллаева перекинул их через забор, отделяющий войсковую часть от всего остального мира, и пешочком, через поле, чтоб не нарваться на особиста майора Тарасева (очень нехорошего человека!), потащил их на плече. Рейки были свои, поэтому особенной тяжести Афонькин не чувствовал, а чувствовал необъяснимую гордость за себя, за свою часть, за свою страну, которую он призван защищать, за честь мундира… Кроме того, завтра было воскресенье, и это обстоятельство тоже очень способствовало хорошему настроению.

Свою добычу Афонькин донес благополучно (по дороге совершенно случайно нашел еще одну полезную в хозяйстве вещь) и теперь возвращался домой.

Надо сказать, что прапорщик Афонькин при такой, прямо скажем, несолидной фамилии имел очень солидное имя — Филипп. Мать Афонькина пыталась компенсировать смешную фамилию величественным именем, вот и появился — Филипп Афонькин. Однако из этой затеи ничего не вышло, так как Филиппом никто Афонькина не называл, все звали его Филей, поскольку это больше соответствовало его облику. Но тяга к величественному, видимо, была врожденной чертой Афонькиных, потому что прапорщик Филипп Афонькин иногда страдал манией величия — например, был не прочь представить себя старшим прапорщиком.

И вот шел прапорщик Афонькин себе домой и, вероятно, спокойно дошел бы, если… Если бы не увидел на другой стороне улицы рядовых Черткова и Совенко, которые, по всей видимости, двигались в сторону пивного ларька, но, увидев прапорщика, резко поменяли направление и быстро пошли в другую сторону.

— Чертков! Совенко! — крикнул прапорщик, но Чертков и Совенко только убыстрили шаг.

— Товарищи солдаты, остановитесь, я вам приказываю! — закричал прапорщик.

Чертков и Совенко пошли еще быстрее.

Будь у Афонькина плохое настроение, он бы, скорее всего, не обратил на них внимания, устало махнув рукой и послав подальше всю службу. Но сейчас он был доволен жизнью, доволен собой, а эти самовольщики мешали его хорошему настроению, его внутренней удовлетворенности. И он побежал за ними.

Солдаты направлялись к обрыву. Перед самым обрывом они сиганули через какой-то неизвестно откуда здесь взявшийся плетень и… исчезли. Было такое впечатление, что они упали с обрыва. Прапорщик перелез через плетень, подошел поближе и увидел, что внизу, метрах в трех, есть еще маленькая площадочка, на которую вполне могли спрыгнуть оба самовольщика. Однако их там не было. Зато было отверстие, довольно широкое, чтобы в него можно было залезть. «Наверное, это вход в катакомбы», — подумал прапорщик.

Между прочим, прапорщик Афонькин ничего не боялся, так как по уставу бояться было не положено. Почти ничего не боялся. Если он чего и побаивался, то это только особиста майора Тарасева (очень нехорошего человека!) и рядового Майсурадзе, который обещал по дембелю прибить прапорщика Афонькина, а дембель у Майсурадзе примерно месяца через два. А в остальном прапорщик Афонькин был достаточно смелым прапорщиком. Морально устойчивым, политически грамотным, идеологически выдержанным прапорщиком, делу КПСС и Советской Родине преданным… И уж совершенно он не боялся рядовых Черткова и Совенко, прослуживших всего четыре месяца.

Он прыгнул на площадку и заглянул в отверстие. Там было темно.

Прапорщик Афонькин залез в отверстие и оказался в каком-то темном коридоре. Он не совсем понял, что произошло, но в какой-то момент ему показалось, что темнота сгустилась. Он оглянулся, желая поскорее увидеть свет, но света позади не было. Ноги сами понесли его вперед и внесли в сырое помещение. Прапорщик скорее почувствовал, чем услышал звук закрывающейся двери. Он рванулся к ней, собираясь что есть силы дернуть на себя. Тщетно. Никаких ручек на совершенно гладкой стене не было. Прапорщик прислушался. Где-то далеко капала вода.

Неожиданно зажегся ослепительный свет. Афонькин сначала зажмурился, а потом протер глаза и осмотрелся.

Первым, что он увидел, было орудие пытки с ласковым названием «испанский сапог». С его помощью во времена инквизиции выворачивали ноги. Чуть дальше виднелся инструмент для вырывания ногтей и вытягивания хрящей. В порядке возрастания были воткнуты в деревянную колоду иглы, которые предназначены для засовывания под ногти малоразговорчивым посетителям подобных заведений.

Афонькин проглотил слюну и перевел взгляд на множество других приспособлений: сплетенные веревки, раскаленные угли и зловеще сияющая «гильотина универсальная». Прапорщик уже хотел закричать, но тут чьи-то холодные руки легли ему на плечи.

— Не ори, — голос был на удивление спокойным.

— Не ору, — ответил Афонькин и почувствовал, как множество мурашек забегало у него по телу.

— Скажи лучше, что выбираешь, — голос стал более требовательным.

— Ничего, — ответил прапорщик и попытался усилием воли задержать встававшие на макушке дыбом волосы.

— Не выйдет, — голос был по-прежнему спокойным и требовательным. — Выбирай сам, иначе пожалеешь.

— Это, — ткнул пальцем в безобидно висящие веревки страдалец. Холодные руки подтолкнули его вперед.

— Не оборачивайся. Всовывай руки, а потом ноги. Прапорщик решил, что если сделает наоборот, то сможет обмануть судьбу, и начал всовывать ноги.

— Не так! — Голос окрасился в гневный цвет. — Сказано тебе, дураку: сначала руки!

— Виноват, — пролепетал Афонькин и лихорадочно начал высовывать ноги и всовывать руки, но тут он понял, в чем заключалась эта пытка. Его тело должны были вытягивать веревки, в которые он сам залез. Представив себе такую картину, прапорщик заплетающимся языком произнес:

— Разрешите обратиться.

— Разрешаю.

— Можно, я другое выберу? Если разрешите…

— Какое именно другое? — В голосе прозвучала нотка любопытства.

— Вот это, — Афонькин дрожащей рукой показал на «испанский сапог».

— Валяй! — весело прозвучало в ответ. Прапорщик еще не всунул ноги в колоду, как сообразил, что после этой пытки колени у него будут находиться сзади.

— За что? — вяло простонал он.

— Профилактика, — дружески сказал голос.

— Не хочу это, хочу то!.. — истерически закричал Афонькин и мотнул головой в сторону щипцов для вырывания ногтей.

— Давай туда, — раздался голос, сдерживающий смех. Прапорщик, еле волоча ноги, подошел к щипцам, взял в руки.

— Какие хорошие у вас щипцы! — искренне удивился Афонькин:

Холодная рука незнакомца отобрала их и приставила к уху мученика, собираясь уже дернуть, но тут прапорщик, захлебываясь в слезах, завопил:

— Угля хочу, на уголь меня, в пекло-о-а-а!!!

— Не ори, — опять спокойно произнес незнакомец, убрав руки с плеч. — Боишься?

— Б-боюсь, — заикаясь, ответил Афонькин, вытирая рукавом сопли и слезы. — Но щипцы у вас очень хорошие…

— Это хорошо, что боишься, — голос стал серьезней. Незнакомец согнул руку в локте, по-видимому, смотрел на часы. — Только мало ты что-то боишься, Афонькин. Что-то тебе мешает бояться. Что ж это тебе мешает, Афонькин?!

Вдруг за стеной, где-то рядом, раздался странный звук. Незнакомец выругался.

— Ладно, — сказал он. — Сиди здесь, приду минут через пятнадцать. Ну, я тебе устрою, Афонькин!..

Свет погас. Обнадежив прапорщика, незнакомец исчез.