Андрей Белянин - Жениться и обезвредить
— Предупреждаю, что… нападение на сотрудника милиции, — не слыша самого себя, прошептал я. — Карается лишением свободы на… срок… до…
Боль была такая, что я взвыл бы, если б смог! Один молчал, его единственный глаз явно из последних сил, но наливался нестерпимо ярким светом.
Последним, тупым, неосознанным и замедленным движением я сунул руку в карман. Нащупал тёплое зеркальце и, не имея больше ничего, попытался запустить им во врага. Попасть ему прямо в этот страшный глаз! Увы, от боли я рухнул навзничь…
Лихо Одноглазое торжествующе поднялось надо мной, я всей кожей ощущал его беззвучный смех и злорадство победы. Его глаз сжимал моё сердце, и оно вот-вот должно было разорваться под напором этой неземной силы. Последним судорожным движением я вскинул руку вверх, заслоняясь от…
— Не-э-э-эт!!! — громовым голосом раздалось в черном небе. Маленькое зеркальце в моей руке разлетелось на тысячу осколков, боль полоснула ладонь, и… сердце отпустило. То есть абсолютно, оно по-прежнему билось, ровно и легко. Я поднял голову…
Ко мне бросилась Олёна, пытаясь поднять меня с земли. Митька грозил кому-то кулаком, а потом подхватил меня на руки, как ребёнка. Баба-яга, по-девчоночьи прыгая туда-сюда, хлопала ладонями, словно ловя комарика. А я вдруг почувствовал, что всё кончилось. Не знаю почему, не знаю как, но мы победили его. Мы! Ни я, ни Яга, ли Митя — мы! Весь город. Мы его одолели. И никакое Лихо Одноглазое теперь к нам не сунется…
— Опусти меня, всё нормально…
— Никак нет, отец родной, вы ж себя со стороны не видите…
— Митя, отпусти.
— Да ни в жизнь! У вас ножки не хожалые, ручки не держалые… Не пущу!
— Мить, уволю.
Он с сожалением позволил мне стать на ноги. Я обнял Олёну, улыбнулся Яге и тихо приказал:
— Все в отделение. Кроме Еремеева!
Сотник открыл глаза, поправил повязку на лбу и, не шатаясь, встал, готовый к службе. Ох я с ним поговорю отдельно, потом… по-мужски! А сейчас…
— Фома, там у ворот немцы без дела томятся. Передай Кнуту Гамсуновичу мой приказ — немедленно атаковать шамаханов!
— Дак ить… — начал было он, но я перебил, я догадался, зачем Яга отправляла немцев к воротам:
— Знаю, что ночь. Тем лучше, враги их не ждут. И знаю, что без указа государева нельзя. Всё под мою ответственность. Поверь, царю до утра найдётся чем заняться, а если немцы вышибут шамаханов, это будет очень правильный политический ход в деле укрепления международных отношений. Тем более что наши сейчас не в лучшей форме…
Оглянувшись на стонущие ряды «павших бойцов», Еремеев только тяжело вздохнул, осенил себя крестным знамением и бросился выполнять.
…Мы сидели в отделении далеко за полночь. Усталые, вымотанные, но спать не хотел никто. Час назад заявился Фома, доложив, что немцы без единой потери рассеяли оружейным огнём войска противника, торжественно вернув в родной город отбитого дьяка Филимона Груздева. Тот божился, что весь плен ругательски ругал всю шамаханскую орду и к нему даже применяли пытки. Врал, разумеется… Наверняка выжил лишь благодаря колдовству нашей бессменной эксперт-криминалистки, услаждая слух агрессоров комплиментами и самыми ласковыми словами. Но кто докажет? Никто! Народ предпочтёт поверить, так что дьяк теперь будет у нас национальным героем. Временно…
Гороху никто ничего не докладывал, решили, что завтра. Но вместе с немцами на вылазку пошёл старый боярин Кашкин. Думаю, он с утра пораньше и распишет батюшке государю, почему шамаханского войска у ворот больше не существует. Царь наверняка разорётся, затопает ногами, расшумится, почему его не разбудили, с перины не подняли, саблю не вручили, на коня не посадили, впереди всех на врага не бросили… Он такой у нас — с причудами, но справедливый. Поэтому как накричится, то первым делом наградит всех отличившихся. Особенно если ночью нашёл-таки гармонию с любимой женой…
А мы всё никак не могли поверить, что одолели Лихо! Что оно вот так, день за днём пило нам кровь, а мы его перехитрили. Что древний бог оказался слаб перед силой дружбы и любви. Банально? Да, ещё бы, банально до жути…
Все большие, настоящие человеческие чувства банальны при их обозначении словами. Вот я люблю Олёну, и это здорово. А когда говорю о том, что люблю её, Митьке, вроде уже и неискренне как-то. Или тот же Митька, он мой самый верный друг, если вдуматься. А если сказать об этом кому-то? Не поверят, посмеются… Что делать, если так мир устроен. Не нами. Мы в нём всего лишь живём. А Лихо…
— Так ему и надо, понеже — сволочь он, — согласно кивал наш младший сотрудник, незаметно наполняя свою чашку вишнёвой настойкой вместо чая. — Жаль вот тока свадьбу вашу мы покуда не отпраздновали. Надо ить всё по-людски! Чтоб царь с царицей за столом сидели, и поезд свадебный, и лошади в розочках, и девичник, и мальчишник, и дружки с гостями, и подарки всякие нужные, и…
— Митя, фу! — Я было стукнул кулаком по столу, но Олёна удержала меня. — Свадьба была что надо! Устраивать из своей личной жизни общестоличное шоу на три дня глобальной пьянки с традиционным застольем и недельным опохмелом я не намерен. То есть мы не намерены, так, милая?
— Как скажешь, родной…
Я нежно поцеловал жену. Митька фыркнул и отвернулся, тихо обозвав нас единоличниками.
— Никитушка, а вот объясни мне, старой, как ты зеркальце из дому прихватить удумал? Мне ить такая мысль и в голову не стукнулась…
— Это не я. Это мне ваш Назим дал. Я, только когда оно разбилось, понял зачем. Лихо было последним, кто посмотрелся в разбитое зеркало! Значит, теперь ему семь лет ни в чём удачи не будет. И главное, он сам в это верит!
— Не повезло-о… — улыбнулись все.
— Бабуль, а вы уверены, что он из ореха не вырвется?
— Из какого ореха, Никитушка? — сделала удивлённое лицо наша домохозяйка, но, не сдержавшись, тихо хихикнула. — Не в скорлупку я его запихнула, а в табакерку заветную. Кощеюшка, говорят, к зелью заграничному табачному пристрастился, любит трубку грызть да дым из ноздрей пускать. Вот пущай и от нас подарочек малый примет. Безвредный… до семи лет, а там уж Лихо своё по-любому возьмёт! Отольются кошке мышкины слёзки цианидом в ложке…
А потом мы смеялись. И все пили вишнёвую настойку, даже кот Васька и сам азербайджанский домовой. Который на все наши вопросы лишь смущённо улыбался и скромно говорил: «Кинижки читать нада!», совершенно не желая объяснять, как он догадался подставить Лиху его же собственную подножку с невезением. Ей-богу, в штат опергруппы надо было зачислять всех! Все старались, как могли…
А ещё стало кристально ясно, что никуда я отсюда не уйду, что Яга вполне поладит с бывшей бесовкой, что по этому терему ещё забегают маленькие детские ножки и у наших детей будет самая обалденная бабушка!
Потому что Лукошкино — наш общий дом и, если бы его не было, я бы его придумал. Сказка никогда не должна заканчиваться, даже если детство ушло, а мы все взрослые, и мир другой, и небо иное, и ничего нельзя вернуть…
Мы — остаёмся!
P. S. Наутро, может быть впервые за всё время моей службы, меня поднял не крик петуха, а коровье мычание. Я с трудом оторвал голову от подушки, поцеловал сонно вздрогнувшую жену и высунулся в окно. На территории нашего отделения стояла крепко сбитая крестьянская девушка с узелком, что-то радостно втолковывая подбежавшим стрельцам. Знакомая флегматичная корова по-хозяйски оглядывала двор. Кажется, я ждал этого момента всю жизнь… Быстро распахнув дверь, я громко проорал так, чтоб этот тип в сенях сразу всё понял: — Митя-а! К тебе пришли-и…
Буйство глаз и половодье чувств, или прощание с героем
Игорь ЧЕРНЫЙ
Итак, перед нами заключительная книга знаменитого цикла Андрея Белянина «Тайный сыск царя Гороха». Первая же вышла десять лет назад. Десятилетие — много ли это или мало? Если за критерий отсчета брать историю существования книги и героя в литературе в целом (пусть мы и ограничимся исключительно фантастикой), то конечно же и Никита Ивашов, и произведения о нем находятся, так сказать, в «детсадовском» возрасте. Они еще очень «юны и свежи», чтобы определять их место и роль в литературном процессе, классифицировать, вписывать в контекст и проч. и проч. Однако если рассматривать их, соотносясь с творчеством самого автора и периодом, в котором создавался цикл, то следует признать, что десять лет — это довольно значительный отрезок времени. Не будем говорить о зарубежной фантастике, развивающейся несколько по иным законам, но для отечественной десятилетняя верность писателя одному и тому же миру и герою — явление редкое. А если при этом учесть и неослабевающий интерес читательской аудитории к романам «Тайного сыска», постоянно переиздающимся большими тиражами, то цикл этот и вообще исключение из правил (справедливости ради отметим, что не единственное).
