Терри Пратчетт - Движущиеся картинки
Он поглядел им вслед — они так и шли, держась за руки, — и расплакался.
А в сарае рукояторов С.Р.Б.Н. Достабль задумчиво наблюдал за тем, как Бригадир склеивает в целое разрозненные куски отснятого материала. Рукоятору крайне льстило это обстоятельство — до сего дня господин Достабль не выказывал ни малейшего интереса к тому, как происходит подлинное рождение картинок. Этим, по-видимому, и объяснялась несколько большая раскованность, с которой рукоятор выдавал сейчас все свои цеховые тайны, что передавались исключительно из рук одного поколения в руки все того же самого поколения.
— А почему все картинки одинаковые? — спросил его Достабль в ту минуту, когда тот сматывал мембрану на бобину. — Неоправданный расход средств.
— На самом деле они совсем разные, — объяснил Бригадир. — Вот, приглядись, каждая картинка немного отличается от соседней. А если человеческому глазу за короткое время показать много-много похожих друг на друга картинок, ему, то есть глазу, начинает казаться, что изображение движется.
Достабль вынул изо рта сигару:
— То есть все это — хитрый фокус? — пораженно уточнил он.
— Ну да, можно сказать — фокус.
Рукоятор хихикнул и потянулся за склянкой с клеем.
— Я-то был уверен, что это особая разновидность магии, — протянул Достабль не в силах скрыть определенного разочарования. — А тут выясняется, что это какой-то фокус, типа карточного…
— В каком-то смысле. Видишь ли, получается, что люди видят не одну, а сразу несколько картинок. Увидел?
— Я запутался, кто что видит.
— Каждая отдельная картинка участвует в создании целого… Люди видят, прости, не какую-то отдельную картинку, они видят нечто общее, что возникает на экране, когда отдельные картинки прокручиваются одной лентой на высокой скорости.
— Ты уверен? Интересные вещи ты рассказываешь, — протянул Достабль. — Очень даже интересные.
И он щелчком отправил пепел со своей сигары в сторону демонов, один из которых оказался проворнее других и теперь усердно работал челюстями.
— А что может произойти, — медленно выговорил Достабль, — если, скажем, в клик затесалась какая-нибудь одна картинка из другого материала?
— Хороший вопрос, — ответил Бригадир. — Именно это у нас случилось, когда мы клеили «Грозу из Троллевой долины». Один из моих учеников взял да и вклеил туда одну — всего одну! — картинку из «Золотой лихорадки». Что, думаешь, произошло? Наутро мы не могли думать ни о чем другом, кроме как о золоте, и никто не мог взять в толк, почему это происходит. Нам как будто вставили эту мысль в черепные коробки, только забыли спросить у нас разрешения. Ну, я, само собой, проучил парня, когда все открылось, но я бы ни в жизнь не понял, в чем дело, если б не прокрутил клик на очень медленной скорости.
И Бригадир поднял кисточку, приладил края двух полосок ленты и закрепил их с помощью клея. Только тогда он обратил внимание на то, что за его спиной возникла необъяснимая пауза.
— Все в порядке, господин Достабль? — спросил он.
— М-м? М-м? Угу… — Достабль о чем-то серьезно размышлял. — Всего одна картинка, и такой, говоришь, результат?
— Ну да. Ничего не случилось, господин Достабль?
— Все просто отлично, дружище… — пробормотал Достабль. — Ты даже не представляешь, насколько все здорово…
Он хищно потер руки.
— Слушай, нам с тобой надо кое о чем поговорить… поговорить как мужчина с мужчиной… — сказал он. — Понимаешь, тут такое дело… — Он с дружеской теплотой постучал Бригадира по плечу. — Мне начинает казаться, что сегодня — твой день, Бригадир.
А в это время, сидя в тени одной голывудской аллеи, Гаспод беседовал сам с собой:
— Ха! Оставайся здесь, говорит. Выходит, он уже начал мне приказы отдавать. Просто его девочка не захотела, чтобы по ее комнате шастали вонючие псы. И вот он я, лучший друг человека, даром что не человек, торчу здесь под дождем. Не важно, что дождя нет. А если бы был? Я бы уже насквозь промок. Вот сейчас встану и уйду. Да, да, я это могу. Возьму и уйду. Почему я здесь обязан сидеть? Надеюсь, никто не подумает, будто я сижу тут потому, что мне приказали здесь сидеть. Хотел я посмотреть на того двуногого, который будет мне приказы раздавать! Я сижу здесь только потому, что сам так решил. Да, именно так, а не иначе.
На этом месте монолог прервало короткое поскуливание, после чего Гаспод отступил еще дальше в тень, туда, где его точно не увидят.
Виктор же, находясь в упомянутой выше комнате, понуро пялился в стену. Все складывалось до невозможности гадко. Чего стоит одна встреча на лестнице с радушной госпожой Космопилит! Она удостоила его широкой улыбки и намекающего жеста рукой, совершенно не приличествующего, по мнению Виктора, маленькой, обходительной, опрятной старушке.
За спиной у него что-то позвякивало и шебуршало. Джинджер укладывалась в постель.
— На самом деле она просто прелесть. Вчера рассказала мне, что у нее было четверо мужей.
— А она не призналась, куда спрятала кости?
— Можешь говорить что хочешь, я тебя все равно не слушаю, — фыркнула Джинджер. — Ну вот, порядок, можешь теперь повернуться. Я легла.
Виктор облегченно вздохнул и повернулся к кровати. Джинджер натянула покрывала по самые уши и смотрела из-за них, как осажденный гарнизон глядит на врага из-за стен крепости.
— Обещай мне, — сказала она, — что не попытаешься злоупотребить моим положением…
Виктор тяжело вздохнул:
— Обещаю.
— Понимаешь, я ведь должна подумать о своей карьере, иначе бы…
— Да. Понимаю.
Виктор уселся возле лампы и вытащил из кармана книгу.
— То есть я не хочу показаться неблагодарной, чтобы ты подумал, будто я… — не унималась Джинджер.
Виктор перелистнул пожелтевшие страницы, отыскивая нужное место. Итак, сотни людей проживали свой век у подножия Голывудского холма, поскольку были обязаны зачем-то разводить костер и трижды в день совершать песнопения. Но зачем? И кто такой Привратник?
— Что ты читаешь? — спустя минуту спросила Джинджер.
— Нашел одну старинную книгу, — скупо ответил Виктор. — Она о Голывуде.
— Понятно…
— Я бы на твоем месте чуть-чуть поспал, — сказал он, поворачиваясь таким образом, чтобы свет лампы падал на кривые буквы.
Джинджер зевнула.
— По-моему, я так и не успела тебе дорассказать, чем закончился мой сон.
— По-моему, не успела, — проговорил Виктор с той вежливой отзывчивостью, которая обычно дает понять, что это не так уж и страшно.
— В начале сна всегда появляется гора…
— Послушай, тебе в самом деле не стоит сейчас говорить…
— …Вокруг нее выстраиваются звезды, ну, понимаешь, в небе… А потом одна из этих звезд спускается на землю, и глядь — это уже не звезда, а женщина с факелом в руке!
Виктор медленно перелистал книгу в обратном направлении.
— Так-так… — осторожно проговорил он.
— И она в каждом сне что-то мне рассказывает, а я никак не могу ее понять, но она постоянно говорит о каком-то пробуждении. Вокруг целое море огней, и еще слышен чей-то рев, похожий на львиный или, может, тигриный. И тогда я внезапно просыпаюсь.
Палец Виктора лениво обозначил в воздухе очертания горы, над которой сияют звезды.
— Возможно, это самый обычный сон, — сказал он. — Отнюдь не обязательно, чтобы сон что-то значил.
Конечно, Голывудский холм островерхим не назовешь. Но не исключено, что он был таким в прежние годы, когда здесь находился город, — да, там, где сейчас плещутся воды залива. Миленькое дельце! Стало быть, этот город кого-то действительно достал!
— Это, наверное, все — или ты еще что-то помнишь? — с нарочитым равнодушием произнес Виктор.
Ответа не последовало. Он на цыпочках подошел к постели.
Джинджер уснула.
Виктор вернулся к стулу, который обещал уже через полчаса стать крайне неудобным, и развернул к себе лампу.
Нечто, заключенное в горе. Вот откуда надвигается опасность.
Но самая близкая опасность заключалась в том, что он мог в любую минуту уснуть.
Виктор откинулся на спинку стула и крепко задумался. «Начать надо с другого: каким образом я собираюсь будить лунатика? Если я ничего не путаю, подобное пробуждение считается крайне опасным».
Ему приходилось слышать истории о людях, которые участвовали в сновидении, посвященном их собственной казни; и когда кто-то неосторожно трогал их за плечо, желая разбудить спящего, голова такого человека падала с плеч… Правда, в таких случаях никогда не уточнялось, посредством каких источников становилось известно содержание сна умершего. Впрочем, можно предположить, что источником этим служило привидение, которое потом возвращалось в мир живых и являлось к изголовью кровати рассказчика, где и совершало страшное признание.
