Андрей Белянин - Верните вора!

— Волей судьбы, ребе Забара и шейха Хайям-Кара он превращен в белого ослика, бродящего по закоулкам города…

— Ты слишком много знаешь. Палач!

— Но мне ведомо, где найти белого осла, пока не кончилось действие волшебного зелья, — мигом соврал домулло. — Эмир в любой момент может вернуть себе истинный облик, и тогда…

— Что — тогда? — Визирь движением мизинца отослал палача за дверь.

— За ним может пойти народ, ибо предки Сулеймана аль-Маруфа по закону управляли благородной Бухарой!

— Ты найдёшь белого ишака и приведёшь его к нам, а чёрный шейх…

— Вы заключили договор, только вдруг преподобный Абдрахим Хайям-Кар передумает делиться властью? — тонко подметил Насреддин. — Тот, кому служат джинны, не нуждается в друзьях-визирях.

— Па-ла-ач!

— Но, возможно, и у великого Хайям-Кара есть слабое место?

— Пошёл вон, — рявкнул Шариях на пухлого здоровяка в красных штанах, до глаз заросшего бородой. — Чего ты припёрся, кто тебя звал?! Так что ты, о недостойный, говорил о «слабом месте»?

— То, что оно, воистину, есть у всякого. А чёрный шейх более всего на свете боится Багдадского вора…

— Ты лжёшь! Я не слышал слой глупее твоих! Эй, палач!!

— Не далее как позавчера Багдадский вор поставил шейху такой синяк под глазом, что тот и доныне закрывает лицо. Известно ли об этом великому визирю?

— Палач, пошёл вон! Пошёл вон, не отвлекай нас! Но где искать этого вора, скажи?!

— О, Лёва-джан неуловим, словно ветер, и никто не в силах его поймать. Легче изловить волну частой сетью или приказать соловью не петь ночами… — гордо вскинул голову домулло.

— Па-ла-а-ач!!!

— Не пойду, — упёрто раздалось из-за двери. — Вы уж как-то определитесь, почтеннейшие, а то загоняли уже, туда-сюда, туда-сюда…

— Меня никто здесь не слушается, — возмущённо захлюпал носом толстенький визирь. — Клянусь, если ты не скажешь, где найти белого осла и Багдадского вора, я сам зарежу тебя вот этим красивым кинжалом, что меня обязала носить на поясе большая и благороднейшая Ирида аль-Дюбина!

— Знаю её, — сочувственно покивал Ходжа. — Эта кого хочешь заставит, она такая. Хотите, вместе поплачем на эту тему?

Хвала аллаху, старина Шариях не стал плакаться в жилетку героя народных анекдотов. Он лишь не поленился встать, сбегать, собственноручно вызвать стражу и потребовать сунуть Насреддина в зиндан.

— Воля ваша, господин, — спокойно кивнул Ходжа. — Но помните: ночью этот Багдадский вор придёт за вами. Будьте во всеоружии, вам же лучше…

— Ты думаешь, что я трус?!!

— Я думаю, что вы умный человек.

Когда Ходжу увели, визирь дал приказ удвоить стражу на стенах и утроить охрану собственных покоев. Куда, подумав, приказал доставить небольшой арсенал: шесть копий, четыре щита, два колчана стрел, два разновеликих лука, пять дамасских сабель, три кинжала, кизиловую палку и небольшую турецкую пушку. Чисто так, на всякий случай…

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Почему одной женщины мало, двух — много, а по полторы они не делятся?

Примерно в то же время наученный раскованными луноликими шалуньями много чему полезному, истощённый русский богатырь выполз наконец в коридор. Его познания о мире ласк и наслаждений, о женщинах и их возможностях, о новых ощущениях собственного тела и невесомых полётах во сне и наяву расширились до рамок Вселенной! Но самое главное, что теперь Лев знал, как должен вести себя настоящий женский доктор, если он очень хочет выжить в этом сумасшедшем доме. Поэтому нападение очередной волны жаждущих общения дам уже не застало его врасплох…

— О женщины, все сюда, наш лекарь вернулся! Воистину, небеса благоволят нашему гарему, раз послали такого почтенного старца с розовыми щеками и глазами, горящими, как у блудливого кота! А что?! А он не обиделся!

— Да на вас вообще обижаться грех. — Великодушно похлопав по затылку самую активную, Оболенский приступил к делу. — Как сейчас помню, шариат запрещает мужчине смотреть на красоту чужих жён, но Аллах и клятва Гиппократа всё-таки требуют от меня хоть как-то вас лечить. Причём в отсутствие законного мужа и без предварительного осмотра. Дилемма-а… Все покивали и пригорюнились.

— Но мы выкрутимся! Сейчас я всех по-быстренькому поблагословляю мануально, кого в лоб, кого по лбу, и айда хвастать на всех этажах, как вам полегчало!

— Вай мэ, почтеннейший… — смущённо ответила за всех активистка. — У нас нет сомнения, что ты одним прикосновением ко лбу можешь исцелить все наши тайные болезни. Но зачем нам этим хвастаться?

— Причины две. Первая — это массовый самогипноз и позитивный настрой. Ну, этого вам не понять, и не надо… А вот вторая причина в том, что, если вы докричитесь до визиря, он оставит меня тут на постоянную работу. Сечёте, мурлыки?

— Сечём… — тихо выдохнули все хором. — Вы не евнух, уважаемый?

— Аллах знает лучше. — Припомнив популярную восточную отмазку, наш герой на минуту отвязал фальшивую бороду и подмигнул.

Больше дурацких вопросов не было. Все всё прекрасно поняли. Женщины послушно выстроились вдоль коридора в длинный ряд, и Оболенский, таинственно бормоча под нос название всех болезней и медицинские термины, которые только приходили ему на ум, честно и очень легонько стучал каждую кулаком в лоб. Девушки сдержанно благодарили, многозначительно причмокивая губками, а бабушка Рафиля (дряхлая легенда всего гарема) даже попыталась в падении поцеловать ему пятку.

Управившись, фальшивый врач дал команду разойтись и орать, как всем офигительно полегчало. Девушки прыснули в разные стороны, радуясь хоть какому-то развлечению, и минутой позже вся территория женской половины дворца содрогалась от счастливых криков:

— Свершилось чудо, у меня всё прошло! Хоть ничего и не было, но всё равно прошло-о-о!

— Благослови, Аллах, чудесного лекаря, синяки исчезли, шрамы ушли, царапины зажили, выдранные волосы снова выросли, словно и не дралась вчера-а!

— Хвала нашему волшебному лекарю, бабушка Рафиля так помолодела, что уже чувствует себя почти беременной!

— Воистину, в гареме творятся настоящие чудеса, — перешёптывались стражники за дверями. — Этот голубоглазый чародей ВаХаБ ниспослан нам самим Всевышним, Милостивым и Всепрощающим! Может, тоже обратиться к нему за советом, а то Махмуд вечно чешется, а у Сайда свербит в таком месте, куда и сам не заглянешь, и другим показать неудобно…

Таким образом, путём очень несложной аферы и бесстыжего медицинского обмана Оболенский вдруг стал жутко популярен. Он как раз успешно выяснил, куда, собственно, двигаться, чтобы попасть в сокровищницу, и уже направил стопы свои в нужную сторону, как…

— Э-э, не наш человек, ты поступил со мной нечестно. Зачем я ждал тебя у фонтана?

— Ты ещё скажи, что я там тебе свиданье назначил. — Могучий россиянин сверху вниз посмотрел на маленького шайтана, и тому поплохело. — Не боись, не укушу, я сытый. Ты, кстати, как там на предмет побегать?

— Послать хочешь? — догадался нечистый, но Лев отрицательно помотал фальшивой бородой:

— Было, проехали. Чего тя толку посылать, если ты снова возвращаешься? Нет, я же обещал тебе устроить какой-нибудь крутой греховный кипеш с массовым участием всех праведных мусульман?

— Да-а! Аты не обманешь? Меня, э-э, нельзя обманывать, я сам… э-э… отец лжи!

— Эй, красавицы, а ну выходи строиться! — зычно взревел бывший помощник прокурора. — А ты — стоять! Стоять, кому сказал?!

— А то что? — храбро вякнул шайтан, явно позёрствуя перед изумлёнными взглядами набежавших девушек.

— А то! Начну лютовать и лоботомирую тебя на месте! — сделав страшное лицо, пообещал Оболенский и обратился к уважаемой публике: — Милые дамы, вот, смотрите, демонстрирую вам истинного виновника всех ваших бед, проблем, болезней и прочего. Прошу не любить и не жаловать! Итак, это он — шайтан мусульманский, натуральный, типовой, клинический!

Бедный нечистый, слабо понимая, что происходит, неуверенно поклонился на четыре стороны.

— Лезет во все дела, мешает в постели, сбивает с истинного пути, толкает на грех и гадит по углам! А потому бейте его, правоверные! Чем попало, куда придётся, от всей широты души за свободу женщине Востока!

— За что? — пискнула вечная активистка. — Какую свободу, какой женщине, а мы её знаем?

— Неважно, забудьте, — утомлённо сдался Лев. — Просто бейте, и всё. Что, трудно, что ли?

Девушки пожали плечами, засучили рукава, сплюнули и…

Нервы маленького шайтана сдали; не дожидаясь худшего, он заверещал на самой пронзительной ноте, взвился вверх винтом, ещё не опустившись на пол, в воздухе взял нужное направление и, бодро загребая копытцами, припустил в единственное «окно» — прямо между ног зазевавшейся бабушки Рафили. Видимо, именно это оказалось последней каплей, переполнившей море, последней соломинкой, сломавшей хребет