Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки — принц-консорт
— Как? — спросил он в лоб. — Одному политику, другому — хозяйство? Но у вас все переплетено так, что не разберешь, где чего больше… Эх, как бы не воспользовались те, кто норовит вбить клин между вами.
— А такие есть?
— Есть, — ответил он, — и будет намного больше.
— Выявляйте и дальше, — распорядился я. — Кроме того, граф, вам предстоит свое ведомство расширить просто до неприличия.
— Ваше высочество?
— В Ламбертинии и Мезине ваши люди уже есть?
Он кивнул с довольным видом.
— Да, кое-кто из лордов согласились сообщать нам некоторые сведения… Кроме того, я заслал туда несколько человек под видом торговцев. Только Ламбертиния не королевство, а герцогство, ваше высочество… Хотя и весьма крупное. Побольше некоторых королевств.
— Уже королевство, — сообщил я небрежно. — Я его повысил. Сейчас там наш Альбрехт Гуммельсберг, барон Цоллерна и Ротвайля, кстати, он тоже ныне граф, разбирается с тем, что я наворотил как лось в камышах… В общем, тех людей так и оставьте работать под прикрытием, а официально откройте свои отделы.
— Официально? — переспросил он. — Значит ли это…
— Значит, — подтвердил я. — Ламбертиния и Мезина радостно и добровольно вошли в наш братский союз королевств с ограниченным суверенитетом. Конечно, я поотказывался сперва, но затем пошел навстречу их горячим просьбам и принял…
Вместо того чтобы обрадоваться, он посерьезнел и даже чашу поставил на стол.
— Ваше высочество! Как долго продлится их радость?
— Армия проследит, — сообщил я, — чтобы радость не прекращалась.
Он перевел дух с явным облегчением.
— Ах, там наша армия? Тогда другое дело. Но… откуда она взялась?
— Я решил, — ответил я, — что Скарляндия и Варт Генц пока обойдутся без вооруженных сил, зато их будет переполнять гордость от осознания, что их армии уже завоевали по королевству!
Он пробормотал:
— Завоевали?
— Это для скарляндцев и вартгенцев, — объяснил я. — Потому такое внимание и уделяю вашему ведомству, дорогой граф, что сам не люблю воевать. Мне нужны плоды войны, а не сами войны! Можно сказать, оба королевства завоеваны в результате интриг, но на таком высоком уровне интриги уже никакие не пошлые интриги, а достойный результат высокой дипломатии.
Он взял чашу и в несколько глотков опустошил ее, тем самым молча показывая, насколько впечатлен и потрясен.
— Ваше высочество…
— Вы будете руководить не министерством иностранных дел, — сказал я, — а министерствами… или филиалами вашего министерства. Мы быстро усложняемся, граф, а в громадье дел и планов все развалится, если каждая мелочь не будет под нашим неусыпным и бдительным. Потому… действуйте!
После его ухода я разложил бумаги с наметками, что надо сделать в первую очередь, что во вторую, ибо негоже ставить телегу впереди лошади. Некоторое время двигал их по столу, чтобы получалась хоть какая-то последовательность из этой спешки и сумбура, и когда начал нарастать холодок тревоги, я некоторое время отмахивался, как от назойливой мухи: что может грозить в королевском дворце в Геннегау, где с той стороны двери двое слуг и трое телохранителей, да еще у входа на лестницу остановят и спросят: куды прешь?
Предостерегающий холодок прокатился от затылка по спине вниз. Я поднял голову и тупо уставился на стену, где нечто странно так вздулось, словно быстро растет опухоль. Донесся треск камня, хруст, а ощущение опасности возросло стократ. Гобелен рухнул на пол, оголенные глыбы на глазах вспучиваются, словно их выдавливает гигантский быстрорастущий гриб, камни начали быстро покрываться изморозью.
Лютый холод прокатился по телу. Пламя свечи на столе затрепетало и погасло, почти сразу погасли и светильники на стене, они всегда там горят, хотя день солнечный и двух окон наружу вполне хватает.
Иней побежал по стене во все стороны от пузыря, а тот наконец с треском лопнул. Внутри в позе эмбрионов два рослых воина в странного вида доспехах и с уродливо загнутыми мечами, похожими на ритуальные.
Я заорал:
— Стража!.. Ко мне!
Оба воина одновременно высвободили ноги, свесив их в комнату, выпрыгнули и разогнулись. Оба на полголовы ниже меня, доспехи не выглядят чем-то особенным, как и сами незнакомцы, но я на всякий случай выхватил меч и застыл в боевой стойке.
Оба двинулись ко мне, каждый держит меч обеими руками, хотя те совсем не двуручные с виду.
— Эй-эй, — сказал я уверенно, — сперва надо поговорить! Или хотя бы обругать друг друга для задора. Вы что, воинский этикет не читали?
Один нанес быстрый и короткий удар, но я уклонился с легкостью, сам в свою очередь резанул по плечу, проверяя доспехи, с виду они как из крашеной бумаги, однако лезвие, чиркнув со скрипом, не оставило следа.
Озадаченный, я осторожно отступал, поглядывал и на второго краем глаза, а сам уклонялся от ударов своего врага. От злости и неожиданности нападения сердце стучит так, что не сосчитаешь, метаболизм ускорился в разы, однако удары моего тяжелого меча не оставляют и следа, а он рубит с такой мощью, что понятно: старается зарубить с одного удара.
Второй враг все пытается зайти сзади, но я лавирую, выскальзываю, скорость у меня выше, если бы еще и сила…
Отражая удары, все время поглядывал на дверь, что же там затихли, давно должны ворваться… иней с обеих стен пугающе быстро перебрался на дверь, сковал ее геометрическим узором, а сверху покрыл слоем блестящего голубого льда.
Взвинтив метаболизм еще, уже до предела, я сам начал наносить удар за ударом, однако меч жалобно звенит и отскакивает, вызывая боль и дрожь в кистях рук, а неизвестный наступает и рубит с прежней неутомимостью. Я понял с обреченностью, что стоит мне зазеваться хоть на долю секунды…
Второй начал атаку, я едва вывернулся, трижды приходилось падать и кувыркаться, что так не люблю, на миг представил себе, как бы отважно сражался рядом со мной Бобик, да он бы один их порвал…
…страшный удар бросил меня на стену, я упал, откатился и снова отпрыгивал и бесцельно контратаковал.
Мой противник резко остановился, я видел пылающие лютой злобой красные, как угли, глаза в прорези литого шлема. Выронив меч, он выбросил вперед обе ладони и вскрикнул два остро прозвучавших слова.
Я собирался воспользоваться мгновением и нанести удар в голову, однако мои руки сковало, я успел подумать смятенно, что случилось нечто странное, магия на меня не действует же, почему теперь вдруг…
Но это не магия, вокруг меня возник лед, стиснул, стало трудно дышать, а очертания этих сволочей смазались и поплыли, причудливо искажаясь. Я пытался вздохнуть, однако на грудь навалили могильную плиту, и только теперь ощутил лютый холод, что пробрался в мое разгоряченное тело и начал сковывать кости.
Слой льда стал вроде бы еще толще, я завис в нем, чувствуя, как нечем дышать, в комнате уже почти ничего не видно, только мелькают смутные тени, а грудь, пытаясь расшириться и захватить пастью воздуха, упирается в ледяную стену…
При нехватке воздуха начинаются спазмы, в этом состоянии могу не дышать почти минуту, вечность, но вечность прошла, в голове начался звон, грохот, легкие трещат от усилий получить хоть каплю воздуха.
Раздался звенящий грохот, мир разлетелся вдрызг. Я рухнул на груду колотого льда и жадно хватал широко распахнутым ртом воздух. Глаза слезятся, не сразу рассмотрел в комнате кучу народу, мои телохранители суется и покрикивают, но в центре комнаты… отец Дитрих, у его ног два ярко-синих пятна, некая слизь, а еще два священника ходят вдоль стен и движениями раскрытых ладоней с растопыренными пальцами уничтожают лед и лохмотья инея.
Оба с благостно-суровыми лицами, словно сошедшие с икон, бледные, с желтыми щеками, у одного глаза запали так глубоко, что вижу только темные пещеры глазниц, а второй, напротив, с круглыми, как у совы, глазами, выпуклыми и блестящими.
Отец Дитрих шагнул ко мне, в глазах неясное осуждение.
— Все-все, поднимайся!..
Меня трясло, подбрасывало судорогами, я пытался как-то восстановить контроль, но жуткие спазмы рвут сухожилия с такой силой, что я слышал треск и шипел сквозь зубы от дикой боли, потому что настоящий мужчина не имеет права кричать и выказать боль, я же не демократ, это они орут, если даже пальчик прищемят…
Отец Дитрих время от времени трогал меня, я сразу же чувствовал, как нечто входит в меня горячее, как раскаленный прут, но острая боль через мгновение переходила в приятное, даже сладкое ощущение.
С трудом я воздел себя на ноги, ошалело уставился на пятна синей слизи, догадываясь, от кого они остались.
— Что… это… было?
— Ты спасся чудом, — сказал отец Дитрих сурово.
— Да, — ответил я, — уже… ага…
Он отмахнулся.
— Это пустяки. Хуже то, что глыба льда уже начала погружаться в пол с тобой вместе. Оттуда даже мы не смогли бы. Так бы и двигалась вниз до самого ада.
