Ольга Шевлягина - перекрёсток
Комната была пуста, если не считать Донга, который перекладывал одежду Скорпиуса в шкафу. Но домовика было нечего опасаться, иногда Скорпиус вообще забывал, что эльф в комнате и может слышать его.
«Гамлета» нельзя читать про себя. «Гамлет» должен звучать…
«В высоком Риме, городе побед,В дни перед тем, как пал могучий Юлий,Покинув гробы, в саванах, вдоль улицВизжали и гнусили мертвецы»…
Скорпиус чуть усмехнулся, поднимая глаза к окну. Если взять бинокль, то отсюда можно увидеть фамильный склеп Малфоев, что приютился в самом дальнем конце поместья…
«Кровавый дождь, косматые светила,Смущенья в солнце; влажная звезда,В чьей области Нептунова держава,Болела тьмой, почти как в судный день;…»
Голос звучал четко и немного гулко в прохладе серо-зеленой комнаты. Мальчик видел, как за его шагами и голосом следят подвижные уши Донга. Он опять посмотрел на часы: еще пять минут, и придется идти. Но ничего: книгу можно унести с собой, в памяти, которая, как губка, впитывала любимые строки…
«Такие же предвестья злых событий,Спешащие гонцами пред судьбойИ возвещающие о грядущем,Явили вместе небо и земляИ нашим соплеменникам и странам…»
— Скорпиус, ты почему не спускаешься?
Мальчик вздрогнул и обернулся, захлопывая книгу. В двери заглядывал Тобиас, в парадной мантии, с аккуратно зачесанными назад волосами. За его спиной маячила Парма.
— А стучаться вас не учили? — Малфой медленно убрал книгу в карман мантии, надеясь, что она поможет ему перенести очередную «рекламную акцию», заменявшую в их семье рождественский вечер.
— Мы стучали, — очень правдоподобно солгал Паркинсон. — Там уже и Забини, и Гойлы приехали, кажется, Фоссеты тоже…
— Безумно рад, — хмыкнул Скорпиус. — Донг, заканчивай и брысь отсюда.
— Да, хозяин, — пропищал домовик, и Скорпиус пошел к дверям, где топтались Паркинсоны — не хотелось появляться из камина посреди бального зала, приковывая к себе внимание всех присутствующих.
А присутствовала, наверное, половина магического сообщества, по крайней мере, из тех, кого Малфои считали людьми своего круга. Скорпиус не смог бы назвать по именам и трети собравшихся на рождественский вечер в поместье. Да и зачем? В памяти не так уж и много места, чтобы запоминать всякую ерунду. Хотя отец, насколько знал Скорпиус, считал это вещью первой необходимости.
Скорпиус, а за ним Паркинсоны, почти незаметно вошли в освещенный тысячами свечей зал. В глазах рябило от елок, игрушек, фонариков, хлопушек, драгоценностей дам и перстней мужчин. Во всем этом великолепии было столько наигранности и вычурности, что Скорпиусу тут же захотелось или потушить свет, чтобы ничего не видеть, или просто уйти с этого сборища.
— Привет, Скорпиус, — перед ними выросла Присцилла под руку с Фрицем. Забини, как всегда, выглядела великолепно, ее темно-красного цвета мантия подчеркивала пропорциональные, изящные линии тела девочки.
— И вам, — кинул Скорпиус, пробегая глазами по лицам присутствующих. Ничего интересного и нового.
— Тебя отец зовет, — Присцилла чуть нахмурилась, осознав, что комплиментов и других положенных по случаю слов она от мальчика не дождется.
— А ты подрабатываешь у нас домовиком? — хмыкнул Скорпиус, не удержавшись, и отправился в сторону родителей, что купались во внимании гостей у самой высокой из елок, что утром нарядили эльфы.
— Где ты был? — с улыбкой на лице, но угрозой в голосе спросил отец, когда Скорпиус встал рядом с родителями, кивая каким-то волшебникам.
— А есть варианты? — мальчик улыбнулся матери, которой очень шла голубая мантия с белой вышивкой. — Мама, ты очень красивая сегодня. Как всегда.
— Спасибо, дорогой, — улыбнулась Астерия, держа отца под локоть. — Ты почему такой бледный?
— Слишком много молока пью, — усмехнулся Скорпиус. Отец сурово взглянул на него.
— Веди себя прилично, я тебя прошу, — Драко положил руку на плечо сына, и Скорпиусу тут же захотелось сделать что-нибудь неприличное. Странное чувство, которое раньше редко его посещало.
— Да без проблем, папа, — скупо улыбнулся Скорпиус, но не сдержался и тихо продекламировал, вызвав на лице отца выражение полного недоумения:
«Ни плащ мой темный,Ни эти мрачные одежды, мать,Ни бурный стон стесненного дыханья,Нет, ни очей поток многообильный,Ни горем удрученные чертыИ все обличья, виды, знаки скорбиНе выразят меня; в них только то,Что кажется и может быть игрою;То, что во мне, правдивей, чем игра;А это все — наряд и мишура…»
Мама выглядела чуть шокированной, исподволь оглядевшись, чтобы понять, не слышал ли кто Скорпиуса.
— Что это было? И при чем тут скорбь? — прошипел отец, до легкой боли сжимая плечо мальчика.
— Ничего, так, вырвалось, — Скорпиус вывернулся и чуть отошел от родителей. — Счастливого Рождества.
Наверное, отец хотел сказать еще что-то, но Скорпиус отвернулся и проследовал к столам, на которых стояли коктейли и легкие закуски для гостей. Там уже питалась Селеста Гойл.
— Скорпиус, ты чего хмурый такой? — она с удовольствием поедала канапе. — Рождество же.
— Ага, — только и сказал мальчик. Есть и пить уже перехотелось.
— Устроишь что-нибудь веселое? — Селеста усмехнулась.
— В смысле? — поднял бровь мальчик.
— Ну, ты же в школе, как говорят, устраиваешь разные прикольные штучки, — улыбнулась девочка.
Скорпиус чуть удивленно посмотрел на Гойл, которая в школу еще не пошла, а потом даже готов был ее поблагодарить: это идея! Стоит оживить мероприятие…
Мальчик схватил бокал с пуншем и опорожнил его, впервые попробовав столь крепкий напиток. Из глаз чуть не брызнули слезы, но он их сдержал, потом подмигнул Селесте и стремительно направился к возвышенности, где разместили оркестр. На мальчика оглядывались, с ним здоровались, но Скорпиус лишь кивал.
— Внимание! — он подошел к волшебному микрофону.
Присутствующие мгновенно замолчали, с легким изумлением оглядываясь на Скорпиуса.
— Добрый вечер всем! С Рождеством! Рад приветствовать вас в доме Малфоев!
Мальчик уголком глаза видел, как к нему пытается пробраться отец, но Скорпиусу было все равно.
— Я приготовил для вас стихотворение. О Малфоях.
И он начал читать наизусть тот кусок, который, кажется, давно запечатлелся в его душе:
«Бывает и с отдельными людьми,Что если есть у них порок врожденный -В чем нет вины, затем что естествоСвоих истоков избирать не может, -Иль перевес какого-нибудь свойства,Сносящий прочь все крепости рассудка,Или привычка слишком быть усерднымВ старанье нравиться, то в этих людях,Отмеченных хотя б одним изъяном,Пятном природы иль клеймом судьбы,Все их достоинства — пусть нет им счетаИ пусть они, как совершенство, чисты, -По мненью прочих, этим недостаткомУже погублены: крупица злаВсе доброе проникнет подозреньемИ обесславит…»
Тут микрофон отключился, а Скорпиуса невидимая сила заставила откланяться и сойти с возвышенности.
— Выверни карманы.
Вот значит, как чувствует себя тот, на кого насылают Империус: никаких сил, да и особого желания не подчиниться. У Скорпиуса все же было желание, но он не смог сопротивляться воле отца. Он вынул из кармана книгу и отдал ее, глядя, как белеет лицо Драко Малфоя.
Вдруг все прояснилось. Отец пылал от ярости, убирая палочку.
— В комнату, быстро, — прошипел отец, кажется, с трудом сдерживаясь. Скорпиус пожал плечами и шагнул к камину. Вечер удался.
* * *— С Рождеством, Джим!
Он застонал, когда что-то, а точнее кто-то, а еще точнее — Лили, приземлилось на его кровати, чуть не отдавив ему ногу.
— Уй! — больше притворно, чем по-настоящему, взвыл мальчик, потирая колено. — Спасибо, только этого мне и не хватало…
— Просыпайся, соня, подарки! — голос Лили звенел от восторга.
Джеймс приоткрыл один глаз, потом другой, глядя на чуть розовощекую сестру. Она смотрела на него и улыбалась.
— Что? — Джеймс протер глаза, нахмурившись. Он совсем не выспался. Вчера они до полуночи играли во дворе в снежки, пока мама не отправила всех спать, а Уизли через камин не ушли к себе. Роза на прощанье перечислила все подарки, какие надеется получить, отчего Джеймс с удовольствием помахал ей вслед рукой. Он любил кузину, но только когда она была подальше от него и желательно молчала.
