Гордон Диксон - Космическая Лапа
Билл замолчал. Гринтри как-то странно смотрел на него.
— Признавайтесь! — потребовал Билл. — Я полностью изобличил вас, и вы это знаете!
Но несмотря на сердитый тон его голоса, в душу Билла начало закрадываться некоторое сомнение. Трудно было поверить, чтобы Гринтри продолжал изображать полную невинность, услышав то, что сказал ему Билл. Если только он действительно был невиновен, но при всем том, что было известно Биллу, это было невозможно.
— Может быть, вы расскажете, — странным голосом сказал Гринтри, — что означает этот, как вы говорите, секрет дилбиан?
— Вы сами знаете! — рявкнул Билл.
— И все-таки расскажите, — настаивал Гринтри.
— Ладно, если вам так хочется и вы хотите удостовериться, что я все понял! — яростно сказал Билл. — То, что стало ясно вам, в конце концов стало ясно и мне — как раз вовремя, чтобы намекнуть об этом Костолому, в конце концов согласившись на поединок. Если бы он не понял этого, ему, вероятно, пришлось бы устроить настоящий поединок — лишь для того, чтобы быть уверенным, что я потом не расскажу другим дилбианам, что он преднамеренно мне проиграл. А настоящий поединок наверняка закончился бы для меня весьма печально!
— Но, — сказал Гринтри, — вы все еще не рассказали мне, что это за секрет дилбиан.
— Да они все делают иначе, вот что! — раздраженно выпалил Билл. — Дилбианин никогда не лжет, за исключением крайних обстоятельств...
— Мы знаем об этом, — начал Гринтри. — По законам горных племен это считается величайшим оскорблением...
— ...Но он никогда не говорит полной правды, если может как-то исказить ее, чтобы произвести иное впечатление! — сказал Билл. — Он ничего не признает и ничего не подтверждает. Он преувеличивает, чтобы преуменьшить, и преуменьшает, чтобы преувеличить. Он хвастает и бахвалится, когда хочет проявить скромность, и буквально трепещет от скромности и кротости, когда делает последнее предупреждение другому дилбианину, чтобы тот уступил или готовился к неприятностям. Короче говоря, дилбиане всегда поступают наоборот, наизнанку и задом наперед, из принципа!
Лицо Гринтри прояснилось.
— Вот, значит, как... — сказал он, трезвея. — Нет, это не может быть ответом. Мы давно пришли к выводу, что дилбианам присуща некоего рода всеобщая политическая система, или ментальность, в чем они сами бы не признались, — они достаточно хорошо взаимодействуют друг с другом как отдельные личности, и общество не играет для них особой роли. Но то, о чем вы говорите, не может быть ответом. Ни одна политическая система не могла бы существовать...
— О чем вы говорите? — резко сказал Билл. — У них совершенная политическая система. То, что имеет место здесь, на Дилбии, — это стопроцентная, подлинная, классическая демократия. Никто среди дилбиан не говорит другому, что ему следует делать. Под прикрытием набора внешне непоколебимых правил, таких как запрет на ложь, лежат невидимые, легко изменяемые правила, которыми и руководствуются дилбиане в своих действиях. Кроме того, независимо от обстоятельств, каждый дилбианин имеет равное право убеждать любого другого дилбианина согласиться с ним. Если с ним будет согласно большинство, для всех начинает действовать новое невидимое, непризнанное правило. Вот почему Еще-Варенья и Костолом являются хозяевами положения — они чемпионы по умению убеждать... короче говоря, они создают невидимые законы.
Гринтри уставился на него.
— В это трудно поверить, — медленно произнес он. — В качестве вожака разбойников Костолом возглавлял могущественную банду...
— Которая лишь забирала у селян то, что они были в состоянии отдать! — бросил Билл. — А если они брали у кого-то больше, селянин жаловался Костолому, который заставлял вернуть все обратно.
— Но, очевидно...
— Очевидно! — фыркнул Билл. — Вся суть поступков дилбиан в том, что то, что кажется очевидным, лишь маскирует реальность... — Он внезапно замолчал. — Что вы вообще здесь делаете? Пытаетесь убедить меня, будто то, что я вам рассказываю, вам неизвестно? Вы не хуже меня знаете, что дилбиане подвергли испытанию вас и Мюла-ая, чтобы посмотреть, кто в конце концов победит, — это вовсе не было состязанием между ним и вами в попытках склонить примитивных туземцев на свою сторону, как вам вначале казалось, — и именно эту историю вы старались любой ценой похоронить. Даже ценой моей жизни.
— Испытание? — Гринтри не отводил взгляда от Билла в течение всего разговора, но сейчас его взгляд был совсем другим. — Испытание?
— Вы сами знаете, — сказал Билл, но уже не столь уверенно. Или, подумал он, Гринтри говорит правду, или он лучший актер из всех когда-либо живших на земле.
— Расскажите, — хрипло сказал Гринтри.
— Что ж... сама идея сельскохозяйственного проекта по усовершенствованию дилбианского земледелия была спорной. Дилбиане размышляли, действительно ли им будет польза от тех преимуществ, о которых вы заявляли, или же во всем этом есть какой-то скрытый вред — так, как они обычно поступают. Селяне приняли вашу сторону, а те, кто принял другую, присоединились к разбойникам и стали поддерживать Мюла-ая. Затем они все сели и стали ждать, кто — человек или гемноид — нарушит возникшую патовую ситуацию, склонив ее в свою пользу. Послушайте, — почти умоляюще сказал Билл. — Вы же все это и так знаете!
Гринтри покачал головой.
— Я клянусь вам, — медленно сказал он, — я даю вам слово — я этого не знал. Никто в Службе Внеземных Культур этого не знал!
На этот раз Билл уставился на него.
— Но... — помолчав, сказал он, — если вы этого не знали, как же мог я все выяснить...
Он замолчал. Снова посмотрев на Гринтри, он увидел вновь возникшую улыбку.
— Я вам расскажу — если вы будете слушать, — сказал Гринтри.
— Я слушаю, — осторожно сказал Билл.
— Вы все выяснили, — начал Гринтри, и широкая улыбка озарила его лицо, — потому что вы — уникальный субъект важнейшего эксперимента по воспроизведению инопланетной психологии, который когда-либо проводился!
Билл подозрительно посмотрел на него.
— Это правда! — энергично сказал Гринтри. — Я собирался рассказать вам об этом, но вы начали говорить первым, и оказалось, что вы добились даже большего успеха, чем мы могли мечтать. Видите ли, вас послали сюда, на Дилбию, чтобы нарушить патовую ситуацию, возникшую между проектом и противостоянием гемноидов. И вы это сделали, но вы также дали нам совершенно новое понимание дилбианской натуры и доказали, что мы получили инструмент для взаимодействия с другими инопланетными расами, с которыми гемноидам не сравниться!
Билл нахмурился сильнее. Все, что он смог сделать после только что услышанного.
— Вы вовсе не были брошены на Дилбии на произвол судьбы, — сказал Гринтри. — Но кое с кем это однажды случилось. Это был Джон Тарди, тот, кого дилбиане прозвали Пол-Пинты. Лишь по чистой случайности и из-за нашего непонимания дилбиан он оказался в невероятной ситуации — перед лицом поединка с Ужасом Стремнины, и Ужас действительно хотел выиграть этот поединок.
— Я не понимаю, — слабо сказал Билл.
— Видите ли, — сказал Гринтри, — Джону Тарди удалось — почти чудом — оказаться на высоте. Ему удалось выиграть поединок с Ужасом и с честью выйти из ситуации. Это вопреки всем правилам. И выяснение того, как это могло произойти, стало проектом с высшим приоритетом, на который ушло несколько лет. Наконец был найден ответ — что-то вроде ответа.
— Какой?
— В ходе расследования выяснилось, — серьезно сказал Гринтри, — что склад личности Джона Тарди случайно оказался близок к дилбианскому. Было высказано мнение, что, вероятно, ему удалось выбраться из возникшей на Дилбии ситуации потому, что он мог мыслить в большей степени по-дилбиански, чем все прочие. Короче говоря, он, видимо, оказался как раз нужным человеком в нужном месте в нужный момент. И возникло новое понятие: понятие под названием «невольный агент».
— Невольный... — Даже сами эти слова звучали глупо в устах Билла.
— Верно, — сказал Гринтри. — Невольный агент. Человек, который не получает абсолютно никакой предварительной подготовки и, таким образом, не имеет видимых связей со своим начальством, но настолько хорошо вписывается в ситуацию, в которой оказывается, что в состоянии путем импровизации найти из нее выход. Разница между невольным и обычным агентом примерно такая же, как между старомодным водолазом в шлеме со шлангом, связывающим его с насосом на поверхности, и свободно плавающим аквалангистом двадцатого века.
Билл снова покачал головой.
— Невольный агент не только свободен импровизировать, — продолжал Гринтри. — Он вынужден импровизировать. И, идеально вписываясь в ситуацию вместе со всеми ее участниками, он не может потерпеть неудачу — мы надеемся — и обязательно найдет идеальное решение.