Гордон Диксон - Космическая Лапа

Он намеревался заставить кое-кого ответить за все то, что с ним произошло, и ему было нужно, чтобы Костолом кое-что подтвердил. Костолом знал, что Билл знает, что это правда. Но одного этого было недостаточно, чтобы дилбианин подтвердил то, что было нужно Биллу.

Как Биллу было известно, это не в традициях дилбиан. Но в определенном смысле Костолом обязан был сделать это признание, и именно потому он был здесь. Однако необходимые слова могли прозвучать лишь в том случае, если бы Биллу удалось заманить Костолома в ловушку между этими словами и прямой ложью.

— Да, я полагаю, это лишь часть, — осторожно продолжал Билл. — Мне было интересно, как у тебя идут дела. Все-таки у разбойника свободная и легкая жизнь — ходишь и берешь что хочешь и когда хочешь. После этого, наверное, скучно быть хозяином гостиницы.

— Иногда, пожалуй, да, — спокойно сказал Костолом. — Я не собираюсь этого отрицать.

— Конечно, — задумчиво сказал Билл, — Еще-Варенья сумел в свое время к этому привыкнуть.

— Верно, — кивнул Костолом. — Я полагаю, в свое время, когда он был моложе, у него была веселая жизнь.

— Скорее всего, — сказал Билл. — И вот что мне интересно — насчет Еще-Варенья. Должен был наступить такой момент, когда он принял решение. Когда-то он должен был сказать сам себе нечто вроде: «Что ж, мне было весело и хорошо, но рано или поздно я стану старым; и неплохо было бы уйти на покой, пока я впереди...» Как ты полагаешь, он мог подумать нечто подобное?

— Ну, я не знаю, — сказал Костолом, — но, полагаю, вполне мог, Кирка-Лопата.

— Я имею в виду, — сказал Билл, — он мог подумать о том, как это будет выглядеть, если кто-то из молодых в один прекрасный день одолеет его в честном поединке на глазах у всех. Тогда все уважение к нему в одно мгновение исчезнет, и он не в состоянии будет сопротивляться.

— Вполне возможно, — сказал Костолом.

— Он мог даже подумать, — сказал Билл, — что неплохо было бы остепениться, жениться на матери Красотки и стать хозяином гостиницы заранее. Конечно, для него это была проблема, поскольку он не мог так просто уйти без всяких объяснений. Можно было бы подумать, что он струсил. К счастью, видимо, в это же время у него стал слабеть желудок, и это решило для него проблему. У него не оставалось иного пути, кроме как жениться на матери Красотки, чтобы быть уверенным, что она будет ему готовить, — и, конечно, это означало, что он будет содержать гостиницу и оставит борьбу. Я не знаю, так ли все было. Мне кажется, что это могло быть именно так.

— Ты знаешь, как это ни удивительно, Кирка-Лопата, — прогремел Костолом, — но, в сущности, именно это и произошло с Еще-Варенья.

— Вот как? — сказал Билл. — Что ж, это интересно — выходит, я попал в точку. Но, конечно, большую часть из этого нетрудно было сообразить, поскольку почти у каждого бойца с выдающейся репутацией возникает проблема ухода. Согласен?

— Да, — сказал Костолом, глядя над головой Билла на курьерский корабль, — полагаю, да. Чемпион Нижних Земель по борьбе не мог бы уйти на покой без достойного повода.

— Или, — сказал Билл, — предводитель разбойников.

— Да, это тоже, — согласился Костолом.

— Да, — задумчиво сказал Билл, — полагаю, у тебя могли бы возникнуть те же самые проблемы, если бы тебе не повезло так, как сейчас. Рядом с тобой была Красотка, а она кое-что знает...

— Наверняка знает, — сказал Костолом.

— Не говоря уже о ее папаше, который достаточно умен, чтобы не возражать против настоящего мужчины в качестве зятя, который помог бы ему содержать гостиницу.

— Что ж, теперь, когда все это закончилось, — сказал Костолом, — я хотел бы отметить, что Еще-Варенья все время был на моей стороне.

— Но он мало чем мог непосредственно тебе помочь, — сказал Билл. — Так что получилось очень удачно, что здесь оказался я. Ты не мог бросить свое разбойничье ремесло, не проиграв в честном поединке. И ты не мог позволить победить себя любому другому, особенно из местных, и при этом сохранить свою репутацию, уйдя на покой. Но, конечно, если Коротышка вроде меня выиграл у тебя поединок, и через несколько дней я отсюда улетаю, ты все равно остаешься хозяином положения — по крайней мере, в местном масштабе. Конечно, тебе вовсе не обязательно уходить из разбойников лишь потому, что тебя победил Коротышка. Это было бы не так, будь я настоящим человеком.

— Нет, но твоя победа была для меня знаком, — грустно сказал Костолом. — Я становлюсь медлительным и слабым, Кирка-Лопата, и меня все равно победил бы кто-то другой — это вопрос времени. Это я могу сказать точно.

— Ну, ты вовсе не выглядишь таким уж старым и слабым, — сказал Билл.

— Рад это от тебя слышать, Кирка-Лопата, — сказал Костолом. — Да, еще несколько лет я мог бы противостоять любому. Но я наверняка не смог бы ничего поделать с драчуном-Коротышкой вроде тебя.

— Что ж, мне приятно слышать это от тебя, — ответил Билл. Сосредоточенный на нем взгляд Костолома оставался спокойным и невинным. — Поскольку в голове у меня все перемешалось и я очень беспокоился.

— Перемешалось? — переспросил Костолом.

— Да, — кивнул Билл. — Как ты помнишь, ты, видимо, хорошенько стукнул меня в том складе, даже если я и успел выбраться оттуда на собственных ногах. После этого я провалялся несколько дней. И из-за этого удара по голове у меня в мозгах, похоже, все перемешалось. Ты не поверишь, но мне казалось, что я дотрагивался до твоей ноги, лежавшей на полу, еще до того, как покатились бревна и накрыли тебя.

Костолом медленно покачал головой:

— Значит, я действительно хорошо тебя стукнул, верно, Кирка-Лопата? Что бы я мог делать, лежа на полу и ожидая, когда на меня покатятся бревна?

— Наверное, ты будешь смеяться, — сказал Билл, — но у меня, похоже, застряло в голове, что ты не только там лежал, но и сам навалил на себя эти бревна, чтобы все подумали, что я выиграл. Но все знают, что ты бы этого не сделал. В конце концов, ты боролся за свою прежнюю свободную жизнь. Самое последнее, чего тебе хотелось, — это жениться и стать владельцем гостиницы. Поэтому я сказал себе, что не должен так думать. Или должен?

Билл резко бросил два последних слова дилбианину. Костолом секунду спокойно дышал, полуприкрыв глаза, с задумчивым выражением на морде.

— Что ж, я скажу тебе, Кирка-Лопата, — наконец сказал он. — Поскольку это всего лишь ты, Коротышка, полагаю, мне неважно, что ты думаешь по этому поводу. В конце концов, то, что, по твоему мнению, все произошло вовсе не так, как было на самом деле, ничем мне не вредит, ты все равно покинешь нас в летающем ящике. Так что можешь думать как считаешь нужным — меня это никак не беспокоит.

Билл глубоко вздохнул, признавая свое поражение. Костолом сумел увильнуть от прямого ответа.

— Но я кое-что тебе скажу, — неожиданно продолжил Костолом. — Я скажу тебе, как мне хотелось бы представлять себе этот поединок.

— И как же? — с подозрением спросил Билл.

— Я бы представил себе, как я шел на цыпочках по темному проходу — и внезапно ты набросился на меня, словно дикая кошка, — сказал Костолом. — Прежде чем я успел что-то сообразить, ты напал на меня. Затем ты выбил у меня меч и расколол мой щит. Схватил бревно и ударил меня. А затем ты ударил меня другим бревном, и вся груда покатилась вниз, в то время как ты швырнул меня сквозь стену, выскочил наружу и снова через стену швырнул меня обратно, когда бревна скатились вниз и накрыли меня.

Он замолчал. Какое-то время Билл ошеломление смотрел на него, прежде чем к нему вернулся дар речи.

— Швырнул тебя сквозь стену, дважды? — сдавленно переспросил Билл. — Каким образом? В стенах склада не было никаких дыр!

— Не было! — сказал Костолом, с ноткой удивления в голосе отступая назад. — Да, действительно, Кирка-Лопата! Я могу ошибаться. Мне следует забыть об этом, когда я буду рассказывать о нашем поединке. Я весьма обязан тебе, Кирка-Лопата, за то, что ты указал мне выход. Вероятно, у меня в голове тоже немного перемешалось, так же как и у тебя.

— Э... да, — сказал Билл.

Внезапно Билла осенило. Все, что говорили дилбиане, нуждалось в интерпретации, а он пытался заставить Костолома рассказать правду о поединке совершенно по-другому. В результате он получил историю о собственной отваге, слишком чудесную, чтобы в нее поверить. Значит, он поднял эту девятисотфунтовую тушу и швырнул ее сквозь стену из бревен, и не один раз, а два?

— Но, в конце концов, — спокойно продолжал Костолом, — нет никаких причин копаться друг у друга в воспоминаниях. Почему бы мне не помнить поединок таким, как он виделся мне, а тебе — по-своему, и на этом остановиться?

Билл усмехнулся. Он ничего не мог возразить. Это было нарушением правил дилбианского этикета, который требовал всегда сохранять невозмутимость, но он надеялся, что его человеческое лицо выглядит достаточно чуждо для Костолома, и дилбианин не поймет его выражения.