Юлия Набокова - Побег из сказки
– Я жуб выбила,– провыла Глаша, выползая из-под Слона, который оправдывал свою кличку на весь центнер, и зажав рукой рот.– Передний! Увас! – проскулила она, чувствуя себя глубоко несчастной и обманутой. Герои книг, которые она запоем читала, из любого самого жестокого побоища выходили с высоко поднятой головой и голливудской улыбкой на лице. А она при первом же падении с лошади лишилась зуба! Что же это за героиня – без зуба? Кошмар! Что же это за актриса со вставной золотой коронкой? Катастрофа! Все эти мысли в одну секунду пронеслись в бедной Глашиной головушке, а потом сзади раздался душераздирающий визг догнавшей их гарпии…
– Берегись! – взвыл Оливье, бросаясь наперерез твари, и та, погрузив когти в плечи маркиза, затрясла его, как Глашина кошка Мурзилка игрушечную мышь.
Девушка, мигом забыв о своей личной трагедии, с ревом вскочила с земли, схватила ту самую коварную корягу, из-за которой потерпел крушение Слон, и, изо всех сил размахнувшись, заехала ею по гарпии…
Хотела – по гарпии, получилось – по Оливье. Тот глухо охнул и обмяк в железной схватке гадины, хищница не удержала добычу, и несчастный маркиз кулем грохнулся на землю. Гарпия потрясенно зависла в воздухе, повернув к девушке морду, словно для того, чтобы та смогла разглядеть ее во всех анатомических подробностях. А чего там этих подробностей-то? Округлое гладкое тело, как у лысых кошек, кожистые крылья, мощные лапы с лопаткообразными когтями, какие современные красотки в маникюрных салонах наращивают, круглые совиные глаза размером с теннисные мячики, хищно раздувающиеся ноздри да уши торчком – все вместе зрелище настолько уродливое, что сам по себе вид гарпии уже мог использоваться для деморализации противника, не знакомого с современными ужастиками. Но Глашу такой образиной было не пронять. Гликерия была страшна в гневе, а сейчас она и вовсе пребывала в такой ярости по случаю потери переднего зуба, что, не задумываясь, отдубасила бы до полусмерти орду орков, что уж говорить о крылатой уродине размером с недоразвитую козу?
В общем, у гарпии не было шансов выжить. Поэтому, когда Оливье пришел в себя, он услышал только предсмертный хрип нечисти, жестоко прогадавшей с выбором жертвы.
– Глаша,– окликнул маркиз девушку, продолжавшую молотить корягой по затихшей гарпии.
Та словно очнулась, выронила орудие убийства из рук, с недоумением посмотрела на ту лепешку, которая осталась от монстра, и сконфуженно обернулась к Оливье:
– Ты как? Прошти, што я тебя шлушайно задела.
– Пустяки,– ободряюще улыбнулся он.– По сравнению с гарпией мне крупно повезло.
Гликерия смущенно опустила глаза и увидела, как землю накрыли три крупные тени. Оливье молнией сорвался с места и повалил ее на траву у дороги, накрывая своим телом. А сверху на них упали гарпии…
* * *– Надеюсь, вы не сын турецкоподданного? – выдавила ошарашенная Арина, переводя взгляд с закрытого окна на собственноручно запертую дверь.
– Я сын почтенного жителя славного Ирема, Хоттаба Гасана ибн Абдурахмана, Абдурахман Хоттаб ибн Гасан,– с достоинством произнес старец, поглаживая седую бородку.
– Чего? – растерянно переспросила Арина, тараща глаза на диковинного гостя.
– Хоттаб Гасан ибн Абдурахман – мой отец, а меня зовут – Абдурахман Хоттаб ибн Гасан,– терпеливо пояснил тот и, заглядывая ей в глаза, спросил: – А как зовут мою прекрасную освободительницу, мою почтенную благодетельницу, мою милостивую повелительницу?
Арина, почуяв подвох, обернулась назад, вероятно ожидая увидеть там трех восточных пери: освободительницу, спасительницу и повелительницу, сгустившихся из облачков дыма. А проще говоря – сообщниц чудаковатого фокусника-араба. Но в комнате больше никого не было. Сам же фокусник по-прежнему взирал на нее с почтением и с готовностью угодить. Так что у девушки сложилось впечатление: если она скажет ему сигануть в окошко, тот рванет в ту же секунду, воскликнув: «Слушаю и повину…»
– Знаешь что, Абдурахман Гасан,– подбоченилась она.– Не знаю, как ты забрался в мой дом, но лучше топай отсюда по-хорошему.
– Меня зовут Абдурахман Хоттаб,– мягко поправил ее старец и с печалью произнес: – Ты не хочешь называть мне свое имя, повелительница. Ты сердишься на бедного Гасаныча? О горе мне, несчастному, горе!
Борода старика предательски затряслась, и он как подкошенный рухнул на пол, стараясь поймать губами краешек Арининой тапочки.
– Ай! – брезгливо вскрикнула она, отдергивая ногу, и сбросила обслюнявленную тапочку на пол.– Фетишист несчастный!
– Несчастный,– горестно вздохнув, подтвердил старец.– Только я не фетишист, а волшебник. О горе мне, горе, бедному!
– Так я и думала,– поджала и без того тонкие губы Арина.– На какие только ухищрения не идут нищие, чтобы выпросить милостыню.
Она с осуждением взглянула на халат незваного гостя, изрядно засаленный и кое-где покрытый заплатами, на его разношенные туфли с загнутыми носами, и в ее глазах мелькнула жалость. Она прошлась по комнате, взяла сумочку, достала кошелек и протянула побитому жизнью нищему тридцать… нет, аж пятьдесят рублей.
– Вот, возьмите!
Старик с удивлением взял протянутую ему бумажку и уставился на нее так, как будто видел впервые в жизни. После чего расправил купюру, сердечно поблагодарил «благодетельницу» и от души высморкался в пятидесятирублевку на глазах у обомлевшей от такого варварства Арины.
– Ты чего творишь, дурак? – осипшим голосом прошептала та.
– Спасибо тебе, добрейшая из величайших,– не замечая ее реакции, поблагодарил Гасаныч, скомкав бумажку в ладони,– пожалела старика. Только звать меня Абдурахман, а творить я еще не начинал – покорнейше жду твоего первого указания. Только сперва позови мальчика, пусть принесет вазу для мусора.
– Мальчика? Для мусора? Вазу? – с ужасом глядя на него, пролепетала Арина и беспомощно посмотрела на дверь – мало того что та была заперта ее же рукой, так еще и сумасшедший старик перегородил все пути к бегству.– Конечно-конечно, сейчас! Сейчас же позову. Так что вы там говорили про указания? Предложение все еще в силе?
– Я полностью к вашим услугам, прекрасная госпожа.– Старец склонил чалму в почтительном поклоне.
– Тогда ну-ка быстро верни бумажке первоначальный вид и отдай мне,– взяв себя в руки, строго велела Арина.
– Ты не веришь в могущество старого Гасаныча, госпожа? – опечаленно спросил старец. От расстройства он даже перешел на «ты». После чего он трагически вздохнул, пробормотал «Слушаю и повинуюсь», вытянул сжатую в кулак руку, внутри которой была скомкана многострадальная «бумажка», раскрыл ладонь – и на ней осталась лежать незапятнанная пятидесятирублевая купюра, да такая ровная и новенькая на вид, словно ее только что выдали в банке.
Арина лишь потрясенно пискнула при виде чуда, схватила банкноту, повертела ее со всех сторон, проверила, не улетучились ли водяные знаки, но затем, спохватившись, с подозрением уставилась на старика: мол, знаем мы вас, фокусников.
– А зачем тебе эта жалкая бумажка, о моя сладкоголосая пери? – наивно поинтересовался тот.– На ней даже нет ни волшебной печати, ни золотого тиснения, бумага ее бедна и неприглядна. Единственное, что могло бы ей придать ценность в глазах такой образованной госпожи, так это стихи незабвенного Хамара Ойяма, написанные его собственной рукой. Но сия бумажка настолько мала, что на ней не поместится даже половина его цветистой росписи!
– Омара Хайама,– машинально поправила Арина, любовно поглаживая пятидесятирублевку.
– Этот невежда – лишь бездарный подражатель своего почтенного учителя, единственного в мире поэта-джинна,– гневно махнул полой халата старик.– Он даже имя себе состряпал, переделав имя Хамара.
Арина с растерянностью внимала открывшимся ей тайнам Востока.
– Ну да аллах с ним,– тряхнул бородой Гасаныч.– Он даже не стоит чести быть представленным прекрасной госпоже, а тем более – вести о нем долгие речи. Как видишь, моя среброволосая повелительница…
– Чего?
– Твои волосы подобны серебру,– галантно пояснил джинн. Арина задрала нос.– Так вот, как видишь, я справился с твоим первым желанием…
– И горишь желанием исполнить второе? – усмехнулась девушка.– Чтобы тем самым приблизить третье и скорее от меня слинять?
– Слинять? – наморщил лоб старик и почему-то испуганно схватился за бороду.
– Ну сбежать!
– Что ты, моя прекрасная пери,– рассмеялся трескучим смехом Гасаныч.– Я не в тех годах, чтобы бегать от юных дев. Да и уже не в тех силах, чтобы они за мной бегали,– притворно вздохнув, добавил он.
– То есть – ты у меня жить собрался? – сделала логичный вывод Арина.
– О, не беспокойся, моя госпожа! Я не потесню тебя в твоем дворце. Выдели мне небольшую комнатку в половине прислуги, и я буду возносить тебе хвалу как самой щедрой госпоже на свете.
– Для начала не мешало бы обзавестись дворцом,– хмыкнула Арина и деловито поинтересовалась: – Так сколько желаний я могу загадать?
