Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Модель событий

Алик попросил Шурика о встрече — в самое ближайшее время. Он, разумеется, готов подъехать куда угодно и когда угодно, ведь он причиняет такие неудобства, и так далее и тому подобное.

Шурик, пока ещё не придумавший, как помочь мальчику, говорившему басом, избавиться от сомнительной былой славы и стать самым обычным человеком, и впрямь считал, что ему причиняют неудобства. Нет ничего хуже, чем общаться с носителем, когда в этом нет необходимости: можно увлечься человеком, сбиться с главного его желания на сиюминутные пустяки и потом долго и мучительно возвращаться к первоначальному условию задачи. «Ладно, по ходу дела решим», — беспечно подумал Шурик.

Диски так и остались лежать в его в сумке со вчерашнего дня. Уже почти было собравшись бежать на встречу с Аликом, Шурик решительно извлёк первую попавшуюся болванку, вставил в дисковод, подключил к колонкам наушники, запустил программу для просмотра видео. И вскоре забыл обо всём. Мальчик, говорящий басом, и в самом деле был гением. Он общался с взрослыми людьми на равных, импровизируя и даже подыгрывая им. Казалось, они, сами того не замечая, пляшут под его дудку.

Когда Шурик, запыхавшийся от бега по дворам и переулкам, примчался к станции метро «Владимирская», Алик уже давно его поджидал: переступал с ноги на ногу, грел руки в рукавах пальто, потому что, поверив солнечной погоде, оделся слишком легко.

— Начальство задержало? — понимающе улыбнулся бывший чудо-ребёнок, и Шурик сразу же забыл свою дежурную отговорку (о том, что его задержало начальство)

— Начальство занято. Просто я перед выходом решил посмотреть пару записей и засмотрелся.

Алик скривился, как от зубной боли. Шурик тут же повторил его гримасу — проклятый зуб, кажется, проснулся, потянулся и приготовился к новому рабочему дню.

— Вы не похожи на человека, который говорит неправду, — начал размышлять вслух бывший чудо-ребёнок, и махнул рукой в сторону Загородного проспекта. — Давайте пройдёмся, зачем просто стоять? На человека, которому интересны мои трюки и выкрутасы двадцатилетней давности, вы тоже не похожи. Вы мне так понравились, но эта недоговорённость меня пугает. Я человек, утомлённый непрофессиональными журналистами, примите это во внимание.

— Я что, способен кого-то напугать? Сейчас лопну от гордости! — ухмыльнулся Шурик. — Хорошо, я скажу вам правду. Мне в самом деле не были нужны ваши выступления, я захотел познакомиться лично с вами. Из интереса, а не для корысти. Выдумал историю про брата...

— Хотя самого брата не выдумали, — кивнул Алик.

— Про брата — ни полслова не придумал, да. А сейчас, прямо перед выходом, решил глянуть на записи — и оказалось, что это и вправду здорово.

— Да, это было здорово. Для того времени и для того мальчика — просто очень. Но сейчас другое время. И мальчик изменился. Теперь я вам верю, кстати. Ничего не имею против такого знакомства — при условии, что мы не будем вспоминать моё звёздное прошлое. Я знаю порядка десяти увлекательных тем для разговоров, а вы? Наверное, ещё больше. Давайте, теперь я вас чем-нибудь угощу. Мне денег немного осыпалось. Неучтённых родителями денег. Так приятно прокутить их в хорошей компании.

— Я не могу принять ваше предложение, — тяжело вздохнул голодный Шурик, — я на диете.

Алик Орехов окинул его критическим взглядом. Этот худощавый парень был именно тем человеком, которому обязательно следовало придерживаться диеты, причём самой строгой. Чтобы рыхлым ребятам вроде самого Алика хотелось умереть от стыда и сознания собственного несовершенства.

— Вы мечтаете выступать в цирке и прятаться за шваброй? — наконец сказал он.

— Да нет, я на совсем другой диете. Видите ли, в чём дело, — Шурик понизил голос, — многие продукты действуют на меня совершенно особенно. Скажем, как наркотические вещества. Стоит мне съесть, допустим, отбивную — и через пять минут я наблюдаю салют в собственной опустевшей тарелке. А от самого обычного салата «Цезарь» меня пробивает на такое хи-хи, что особо впечатлительные повара обижаются и требуют у хозяев расчёта. Что же касается сладостей — то они просто выбивают меня из нашего мира в какой-то параллельный. Поэтому питаюсь я с большой опаской, заперев все двери, привязав себя к стулу и обложившись подушками.

— Хорошая история. Со сцены бы её рассказать. А теперь, если можно, откройте мне правду.

— Вы так дорожите правдой?

— Правда всегда интереснее выдумки. Выдумываем мы все виртуозно, но уж больно одинаково. А правда может иногда быть очень простой и предельно неожиданной. Раз — и поставила всё с ног на голову, а потом — бац, пригляделся, а оно теперь на своих местах. Ничего, понятно объясняюсь?

— Ну, в принципе можно и объяснить... — пожал плечами Шурик. Носитель словно читал его мысли.

Алик между тем спокойно произнёс:

— Вы не похожи на наркозависимого. Ваша история про диету никуда не годится. Я вот тоже наркотиков никогда не пробовал. То, что мне понравилось бы, ещё не изобрели, а размениваться я не хочу.

— А что бы вам могло понравиться? — заинтересовался Шурик.

— Мне бы понравились вещества сугубо локального, местного действия. Ну, например, капли для глаз, от которых весь мир становится в два раза ярче. Или наоборот — оборачивается чёрно-белой стороной. Ну, или меняет цвета, как на негативе. Или вот ещё — капли для ушей. Чтобы слышать все звуки как музыкальные композиции, чтобы даже разговор с соседом на лестнице превратился в джазовую импровизацию, а монолог скандалиста в очереди за жетонами — в оперную арию. Или, скажем, крем, после которого прикосновения к любым поверхностям становятся нежнее самых нежных ласк.

— Думаю, если поискать, можно найти и такие вещества.

— Нельзя. Всё, что доступно современному человеку, действует на мозг. А я хочу держать себя в руках, контролировать ситуацию и осознавать, что всё это мне кажется, — вот только тогда я смогу наслаждаться лёгким изменением сознания. Поэтому я довольствуюсь искусством — картины рассматриваю, музыку слушаю. Даже в лучший на свете лаунж невозможно уйти насовсем... Эй, Шурик, что с вами?

— Зуб, — мрачно ответил мунг, прижимая ладонь к щеке и надеясь таким образом удержать боль, не дать ей вырваться на волю.

— Ага, вот и отгадка. Вы не хотите обедать, потому что у вас болит зуб. И не хотите идти к зубному, потому что это страшно. Кстати, не кажется ли вам нелепым то, что мы до сих пор ещё не перешли на «ты»? Или же мы, напротив, совершенно зря называем друг друга этими нелепыми уменьшительными «Шурик» и «Алик»? Может быть, пора на имяотчество переходить? Уважаемый Александр Сергеевич. Да, я ещё и Александр Сергеевич у нас, одно к одному.

— Давай на «ты», — страдальчески кивнул Шурик. — Ой-ой-ой, что же мне делать?

— Не откладывая пойти к зубному.

— Да я не об этом. Хотя и об этом. Но вообще нет, не об этом.

Было почти невозможно одновременно думать и терпеть боль. Бедный Лёва, как он только умудряется прикреплять к носителям датчик? Неудивительно, что он вечно злой! Хотя ухо — это не зуб.

— Так в чём проблема-то? — мягко спросил Алик.

— Лучше бы ухо! — брякнул Шурик.

— Может, тебе покурить, чтобы полегчало? — предложил его собеседник, доставая из кармана сигареты. — Хотя ты, конечно, не куришь.

— Конечно, — ответил Шурик. Зуб его на какое-то время затих. Видимо, организм всё-таки решил одуматься. А то что же это получается: хозяин не курит, бережёт здоровье — и что получает взамен? А ну как он сейчас озвереет от боли и пустится во все тяжкие?

— Я почему-то так и думал, — кивнул Алик, легонечко подбрасывая на ладони полупустую пачку, как бы не решив, что следует сделать дальше: убрать её обратно в карман или достать сигарету. — Но раньше курил?

— Ну да, в школе. В школе все курили, и я тоже. Мне брат сказал: так, Саня, ты у нас умный больно — это плохо. За это будут бить. Но если ты будешь покуривать, то всё может и обойдётся. И точно, обошлось.

— Я в школе не курил. Меня не трогали. Сначала — потому что знаменитость. Потом — потому что не замечали. А бросил ты сразу после школы, да?

— Нет. Когда на первой работе оказался. Там мне сказали сразу: курильщикам платим меньше. Такая вот была неофициальная политика.

— А я вот начал курить, потому что мне это вкусно. Сам по себе. Когда стал взрослым. Почему-то почти все, кто закурил ещё в школе, чтобы что-то доказать одноклассникам, бросают курить, как только приходят на первую в своей жизни серьёзную работу. Чтобы, опять-таки, доказать что-то, на этот раз — начальству. Меня это поражает: почему курение, именно курение является для многих людей доказательством каких-то вещей, не имеющих к нему никакого отношения?

— Да не только курение. Люди вообще очень многое делают для того, чтобы доказать. Что-то и кому-то. Иногда — себе. В этом нет ничего плохого: не можешь убедить словом — убеди делом. Ой, проклятие, он опять заболел. Может, правда покурить? А потом ещё выпить? И тогда будет лучше? Только я забыл, как прикуривать, как затягиваться — у меня, наверное, сейчас голова закружится, как в первый раз, когда я решил продемонстрировать всем свою крутизну.