Руслан Белов - Сумасшедшая шахта
И, закрыв лицо руками, всхлипывая, побрела на кухню.
* * *Лишь только мы с Ольгой собрались идти искать Бориса с Колей, вошел Шура. Обычный Шура с ласковыми глазами, Шура, чем-то напоминающий мешок с трухлявой соломой. Ничего не сказав, оклемавшийся монстр взялся за ноги приснопамятного Хачика и утащил его из комнаты. Минут через двадцать вернулся и виновато сказал:
– Нет вашего Коли нигде... Идите, ищите. Вы ведь знаете, где его оставили... Может быть, вам повезет.
– А Борис где?
– Борис... Он с Иркой куда-то ушел...
– Как??? А Инка.?..
– Инка ему отставку дала... Задержка у нее второй день, забеременела видно...
– Замечательно... А Худосоков где? Оладушки печет?
– Нет, он теперь хороший...
– Ты имеешь в виду – хороший Худосоков – мертвый Худосоков?
– Как хочешь! – скривил губы Шура.
– А подручные Хачика?
– Они тоже теперь хорошие. Идите, ищите Колю.
– А что с Кешей?
– Этому, кажись, полегчало от поэзии. Хачик его током лечил. Стихи ему, значит, не понравились...
– Как полегчало?
– Говорить он начал... Но как-то очень по-человечески... Обычно очень... Носки он свои сейчас в сауне стирает...
– Носки? – удивилась Ольга.
– А что тут такого? Иногда они стихов важнее... Идите, давайте. Чувствую – недоброе что-то с вашим товарищем. Сердце ломит от знания... Видно, ему помощь моя требуется...
– Не надо твоей помощи! – одновременно вскричали мы с Ольгой. – Мы сами!
Колю мы искали часа полтора. И нашли на чердаке Конторы. Он был в бреду, никого не узнавал. Температура у него была не меньше сорока двух градусов.
– Что с ним? – спросила меня Ольга, когда я закончил свое обследование.
Я посмотрел девушке в глаза, соображая, стоит ли сообщать ей свой диагноз, диагноз, в котором я уже не сомневался.
– Ты что такой сосредоточенный? Он, что умрет?
– У него энцефалит. Клещевой весенне-летний энцефалит в довольно яркой форме, – весь почернев, пробормотал я. – Лучше бы он умер... И для себя, и для нас.
5. Психический зверь. – После драки успокаивается. – Налеты по плану. – Коля выздоравливает с осложнениями. – Последний акт только начинается?
Мы отнесли Николая в одну из пустующих комнат конторы и Шура принялся его лечить какими-то настойками. Я предложил установить дежурство у его постели, но Инесса сказав, что в этом нет необходимости, увела нас с Борисом и Ольгой в кают-компанию пить чай с только что испеченным тортом "Наполеон".
Торт, естественно, оказался необычайно вкусным. Глядя, как мы поглощаем один его кусок за другим, Инесса вздохнула:
– Ванечка его тоже любил...
И снова заплакала.
Когда она успокоилась, я спросил ее о метаморфозе с Шурой.
– А! Это часто с ним бывает! – ответила она, махнув рукой. – Болезнь у него такая – два разных человека в нем сидят. Один – добрый, участливый, пентюх почти. А другой – зверь психический... Мы от него в сарае прячемся, который вы клоповником называете. Когда он такой, пуля его не берет и он задирается, ко всем пристает...
– И часто он таким становится? – спросила Ольга, опасливо оглянувшись на дверь.
– Часто, – тяжело вздохнула Инесса. – В месяц два-три раза. Но как вы приехали – первый раз. Если не считать того раза, когда Шалый приезжал. Но тогда он всего лишь на осьмушку озверел...
– И подолгу вы в клоповнике сидите? – опять спросила Ольга.
– Да нет, он довольно быстро в себя приходит...
– А таблетки успокоительные давать не пробовали? – справился Бельмондо, доев, наконец, свой кусок торта.
– Не... Мы по-другому его успокаиваем... С пользой для общества, – ответила Инесса и, отведя глаза в сторону, чуточку покраснела.
– Как это с пользой для общества? В беличье колесо упаковываете? – спросил я с подозрением. С подозрением – потому, что начал догадываться, что ответит Инесса...
– Нет... Когда мы заметили, что он после хорошей драки сразу и надолго успокаивается...
– То ты, великая гуманистка, стала писать записки типа "На Шилинке зеленые столбом стоят" и подпись – "Леший" и с интервалом в неделю рассылать их крутым приморским ребятам... Да? – изложил я догадку, насилу сдерживая себя в руках.
– Да... – виновато посмотрев на Бориса, ответила Инесса. – Но зато, знаешь, скольких бандитов мы здесь успокоили... Картошка, думаешь, отчего с кулак?
– Так вы... – ужаснулся я.
– Да нет, не удобряем, это я так пошутила.
– А почему Хачик нагрянул всего лишь через три дня после визита Шалого? – сменил меня доселе молчавший Бельмондо.
– Дык Шалый приехал на два дня позже, а Хачик – на два дня раньше...
– Но ведь вы сами могли случайно пострадать, вплоть до летального исхода, от визитов этих "докторов"?
– Нет... Мы обычно успевали прятаться... Это мы с вашим кан-каном на столе бдительность потеряли...
– Писатели долбанные! Один записки писал, чтобы нас развлечь, другая – чтобы Шуру... – сказал я, совсем уже успокоившись. И, с сожалением оглядев пустое блюдо из-под торта, продолжил:
– Так, значит, следующий визит ожидается примерно через девять дней?
– Примерно... – ласково ответила Инесса, простодушно радуясь воцаряющемуся за столом спокойствию.
– А кого ждем-с? Дракулу или Джека-потрошителя? Или Чубайса с Березовским?
– Нет. – Из Спасска-Дальнего ребятишки озорные приедут... Торт-то еще будете? Там у меня еще "Кутузовский" есть... Я его завсегда вместе с "Наполеоном" пеку... Как же "Кутузовский" без "Наполеона"?
* * *Коля лежал пластом два дня. Два дня он не приходил в сознание. Все это время Шура находился рядом с ним. Утром третьего дня Николай очнулся и попросил есть. Весть о выздоровлении моего друга немедленно разнеслась по всей конторе и скоро все ее население собралось вокруг постели жертвы энцефалита. Когда Коле надоели наши изучающие взгляды, он отставил на тумбочку тарелку с недоеденными пельменями и сказал:
– Что вы пялитесь? Дважды два – четыре, мы живем в правовом государстве и я не идиот, не надейтесь.
– А как исключаются ураганные пробы[15] при подсчете запасов? – спросил я, еще не веря, что энцефалит не затронул Колиных мозгов.
– Ураганные содержания заменяются средним содержанием по блоку или...
– Правильно! – удивился я.
– Ты ему лучше анекдот расскажи! – ехидно улыбаясь, предложил Борис. – Если будет смеяться над твоими дурацкими анекдотами, значит плохи его дела...
– Тоже верно! Ты ведь всегда смеешься! Так, значит, – с ходу начал я рассказывать, – бежит муравей, опаленный такой. А навстречу ему другой и спрашивает: "Что ты такой опаленный?" А муравей отвечает: "Вчера вечером хотел светлячка трахнуть, но, вот беда, на окурок напоролся...."
– Гы-гы-гы! – засмеялся Коля. – Я этот анекдот двадцать лет как забыл.
– Достаточно! – подвел Борис черту под освидетельствование. – Поздравляю вас, дорогой Николай Сергеевич, с возвращением в ряды умственно полноценных! Сегодня по этому случаю объявляется банкет!
– Банкет? – повернул к нему голову Николай. – Выжрали ведь все в прошлый раз?
– У Хачика в шмотках я нашел три бутылки водки. Литровых.
– Не дотерпеть мне до вечера после перенесенных мук, – вздохнул Коля. – Налей сто пятьдесят, ослаб я, поправляться надо...
Решив, что сто пятьдесят граммов не повредят Колиному здоровью, я принес ему водку в двухсотграммовом граненом стакане. Инесса принесла соленых опят и симпатичный пупырчатый огурчик. Коля наколол его на вилку, понюхал, полюбовался и... начал его есть! Съев огурец, он принялся за опят.
– Ты чего не пьешь? – в изумлении спросил я.
Коля застыл с вилкой у рта и уставился в стакан с водкой. Затем отставил вилку с тарелкой, взял стакан, понюхал водку и, вдруг брезгливо сморщившись, сказал:
– Какая гадость!
– Ты что? Водка – гадость? Ты, что, заболел? Или это у тебя осложнения после перенесенного энцефалита?
– Не могу – и все... – ответил Коля и, виновато опустив глаза, принялся за опят.
– Не-е-т, братец! Так не пойдет! – сказал я, отнимая у него тарелку одной рукой и протягивая стакан с водкой другой. – У меня все таки пятнадцать лет научного стажа и я, как бывший ученый, должен довести опыт с тобой и водкой до конца... Пей, давай, во имя российской науки!
– Смотри, как Женька загорелся! – захохотал Борис на всю кают-компанию. – Не иначе он из геологических кандидатов в доктора медицинских наук метит! Блин буду, если он через месяц не тиснет статью с картинками в какой-нибудь уважаемый медицинский журнал! С названием "Весенне-летний клещевой энцефалит как уникальное средство борьбы с российским алкоголизмом"!
– А что? Напишу, если не выпьет! Такие факты должны становиться достоянием мировой медицинской общественности. Пей давай!
Коля неуверенной рукой взял стакан и начал пить во имя науки мелкими глотками. Я разочарованно смотрел, как водка исчезает во рту у Коли. Но на половине стакана он поперхнулся и его тут же вырвало.
