Руслан Белов - Сумасшедшая шахта

Руслан Белов

Сумасшедшая шахта

Глава первая. Зелень в пучине

1. В деревню, к тетке, в глушь, в Приморье... – Зимовье с деловым скелетом. – Хвостатая смерть возвращает к жизни. – Доллары на глубине 400 метров?

В пятницу я сел в поезд и уехал из Москвы во Владивосток. Во Владике сел в самолет до Кавалерово, в Кавалерово купил продуктов и спирта на месяц, в тот же день добрался на попутках до Арсеньевской шахты и оттуда ушел пешком в направлении верховьев реки Тарги. Десять лет назад в поисковом маршруте я наткнулся там на зимовье – низкую, крытую прогнившим толем избушку. Тропа к ней густо заросла кустарником, а на пороге, так, что дверь и не откроешь полностью, росла пятилетняя березка. Время шло к обеду, и я решил перекусить рядом с зимовьем. Но тут пошел сильный дождь, и мне пришлось войти в избушку. Пришлось – потому, что в подобных сооружениях всегда грязно и сыро, в них всегда пахнет гниющей древесиной и мышиным пометом.

Но это зимовье оказалось на удивление прибранным и не таким уж смрадным. На полочке над крохотным оконцем стояли баночки с солью, спичками и какими-то пряностями. Рядом с буржуйкой лежали березовые дрова и кучка бересты.

Не спеша пообедав банкой кильки в томатном соусе и попив крепкого сладкого чая c сухарями, я разложил по мешочкам образцы и пробы, взятые на двух последних обнажениях и ушел в дождь. И метрах в двадцати от избушки наткнулся на заросшие бурьяном грядки и крохотную плантацию табака.

"Кто-то жил здесь постоянно" – подумал я, сорвав на ходу широкий сочный табачный лист. И попытался вообразить себе этого человека, спрятавшегося в таежной глуши, но ничего романтического не получилось А теперь, когда много лет спустя я подходил к цели своего путешествия, мне не надо было представлять этого затворника – им был я, ничего не нашедший в жизни человек...

На подходе к избушке я вынул из рюкзака охотничий топорик и начал рубить разросшуюся на тропе всяческую таежную буйность. Последней я срубил березу. Она была уже толщиной более пятнадцати сантиметров, и мне пришлось изрядно повозиться.

Выкурив сигарету над упавшей березой, я вошел в избушку и сел на чурбан, стоявший рядом с приколоченным к стене дощатым столом. Когда глаза мои привыкли к темноте, на полатях я увидел серый человеческий череп, кости вперемешку с остатками изъеденной плесенью одежды и крепкие импортные туристические ботинки. Часть костей лежала на полу.

Открыв пошире дверь, я достал из рюкзака карманный фонарик, подошел к полатям и стал внимательно рассматривать предложенный мне судьбой или случаем натюрморт. Судя по ботинкам и когда-то добротной походной одежде, натурщиком для него явно послужил не местный охотник-одиночка, неосторожно нарвавшийся на клыки секача, и, тем более, не бич, скрывшийся в тайге после ножевой драки.

"Был одет как немец-турист, решивший на склоне лет покорить Уральские горы" – решил я. – И приполз сюда, вероятно, в начале лета... Да, ткань легко протыкается пальцем... Славно же его обглодали! И, судя по всему, быстро – доски полатей не пропитаны продуктами трупного разложения. Не успел сгнить, бедняга".

Откинув в сторону остатки истлевшей одежды, я попытался определить причину смерти. И преуспел в этом лишь поднеся к оконцу череп: на его лбу зияла небольшая прямоугольная дырка.

"Не молотком ли ему врезали? Очень похоже..." – пробормотал, я водя указательным пальцем по краям пробоины.

Поставив череп на стол, я вернулся к полатям и начал шарить рукой в остатках одежды и под костями.

Улов я сложил рядом с черепом. Он был богатым. Даже очень. Основу его составляла пачка двадцатидолларовых купюр, подостланных сто долларовыми бумажками. Всего было 5640 баксов.

"Ну вот, – подумал я с улыбкой. – Целое состояние... Многовато будет для меня, решившего окончить свои дни покуривая самосад из самодельной трубки на пороге покосившегося от времени зимовья..."

Кроме баксов улов составляли массивный золотой перстень и дорогой объемистый бумажник из желтой кожи. Решив оставить его на сладкое (точнее, на второе), я взял в руку перстень. Такие перстни носят благополучные мясники и разбогатевшие в подворотнях джентльмены; их также дарят любовникам уважающие вес пышные женщины. Надев его на средний палец левой руки и с чувством глубокого удовлетворения поводив ею перед глазами, я начал анатомировать бумажник. Вот перечень его содержимого в порядке выемки:

1. 1550 руб. пятидесяти– и сторублевыми купюрами.

2. Письмо без конверта на имя Леночки.

3. Паспорт, выданный 141-м отделением милиции г. Москвы 27 сентября 1977г., на имя Юдолина Игоря Сергеевича (широкое лицо, колючие глаза, плотно сжатые губы, ярко выраженные надбровные дуги, лоб скошенный, волосы русые) родившегося 1 сентября 1961 г., русского, женившегося 3 января 1982 г. на Овчинниковой Елене Иосифовне 1956 г.р., имеющего дочь Олю 1981 г. р. и заграничный паспорт, прописанного по адресу Москва, улица Совхозная, д. 13, кв. 38, 20 марта 1978 г.

4. Ключи английские на брелоке, 4 штуки, в том числе ключ от автомашины.

5. Проездной билет Московского метро на десять поездок; использован 4 раза в конце июня 1999г (последняя поездка – 27.06).

6. Квитанция автостоянки поселка Кавалерово. Стоянка оплачена до 30 июля 1999 г.

7. Права и техпаспорт на имя Юдолина И.С.

8. Импортные презервативы с персиковым запахом, 4 шт. в упаковке.

9. Мелочь на сумму 17 рублей 80 копеек.

10. Небольшая, тисненая золотом записная книжка с адресами и телефонами. В конце ее – какие-то схемы.

"Сложный парень... – подумал я, обозревая все эти предметы и возглавляющий их череп. – Жена на пять лет старше, дочь родилась до свадьбы, прописан в однокомнатной квартире (мне приходилось бывать в этом доме на Совхозной)... И невероятный для явно небедного человека проездной на десять поездок... Почитаем-ка письмо".

Письмо было написано зеленым шариком на белой писчей бумаге. "Почерк ровный, аккуратный, без вывихов... Здоровый, целеустремленный человек был этот Юдолин, – отметил я. – Что делал, то и хотел, точно". И, сев на порог лицом наружу, начал читать:

Здравствуй, Леночка.

У меня все складывается довольно неплохо. Все подтвердилось. Есть, конечно, кое-какие технические затруднения, но они, слава Богу, вполне преодолимы. Передай Анатолию, что одним аквалангом мы, видимо, не обойдемся – наверняка понадобятся водолазный скафандр и кое-какие приспособления, о которых он знает. Пусть действует, как условились. Денег не жалейте. Передай привет Ольге.

5.07.99 Игорь.

"Акваланг в тайгу... – подумал я, окончив читать. – И скафандр... Это, наверное, чтобы малину собирать и не колоться... Или в шахту затопленную забраться. Великолепные друзы зеленого кальцита собирать? Которыми славились на всю Россию некоторые здешние шахты? Вряд ли... Тогда остаются доллары... Но, помнится, долларовых друз в здешних горных выработках я не встречал, хотя и все их облазил... Значит, кто-то их спрятал, а этот пришел за ними. Вернее приехал на рекогносцировку. С пятью тысячами баксов... А что у него в записной книжке?"

Вернувшись в зимовье, я набил самодельную грушевую трубку забористой махоркой, зажег ее и, сев на чурбан, начал внимательно изучать записную книжку.

"Нашедшего прошу вернуть по адресу Дарев переулок, дом 6а, кв. 36" – значилось на ее первом листе. "Да... Квартирки там по двести тысяч, – сказал я вслух, с уважением взглянув в пустые глазницы Юдолина. – Так сколько же в шахте лежит, если ты ее, квартирку свою бросил, и сюда натырился? Во всяком случае, не миллион... Нет, не миллион..."

Далее в записной книжке следовали адреса и телефоны людей, некоторых из них я видел на телеэкранах. Среди них были телефоны и адреса жены и дочери. "Да ты богач, Игорек! – воскликнул я обращаясь к черепу. – У жены особняк, у дочери квартира в элитном квартале... Кажется, я догадываюсь о роде твоих занятий. Заслуженный деятель приватизации, да?"

Череп мне не ответил, но с полати раздался сухой стук костей. Я обернулся и увидел крохотного серого мышонка, взбиравшегося на бедренную кость Игоря Сергеевича. И почувствовал слова, явно исходившие сзади, из бывшей головы своего безмолвного собеседника:

"Гамлета из себя изображаешь? Еще не известно, кто из нас бедный Йорик..."

– Ты прав, бедный Игорек, – согласился я и, нарочито тяжело вздохнув, представил свой безмозглый и безглазый череп в аналогичной ситуации. Представление получилось вовсе не трагическим, скорее романтически-таинственным и преисполненным каким-то особым, неведомым мне оптимизмом. Насладившись им, я вздохнул уже удовлетворенно и продолжил изучение записной книжки.

"Бог мой! – воскликнул я, наткнувшись в ее середине на целую стайку "Милочек", "Изабелл", "Дульциней" и какую-то "Хвостатую смерть" с тремя восклицательными знаками. – Ваша юдоль земная, сэр, изобиловала ягодными местами! Хвостатая смерть! А я хотел похоронить себя в здешних малинниках! Разве можно умереть, не повалявшись в постели с этой загадочной киской? Никогда! Деревня, тетка, глушь, Саратов отменяются! Если, конечно, мы найдем с тобой живительные доллары... Поможешь, Игорек? – обратился я к невозмутимому собеседнику. – Если поможешь, то возьму тебя с собой. Устроим с Хвостатой групповуху! Представь – французское шампанское в высоких бокалах, нежные шелковые простыни, умопомрачительная женщина-богиня в красном кружевном белье и ты, беленький, между нами. Ой, счас кончу!!!"