Великий Гусляр-2 - Кир Булычев
— А меня зовут Тиран-справедливый. Смешно, правда?
Потом они стали гулять по газону, и тиран упросил Удалова рассказать подробно о галактической обстановке, о новостях на других планетах, куда тирану давно хотелось слетать, но дела не пускали.
Установилась непринужденная атмосфера, и Удалов спросил:
— Зачем же так много людей держать в лагере?
— К этому приводит логика жизни, — печально ответил тиран.
— Простите, но я не понимаю.
— Когда я победил в борьбе за власть, мне пришлось изолировать оппозицию. Не мог же я всех убить? Вскоре обнаружилось, что содержание лагерей для врагов очень дорого обходится моему любимому народу. Все им подавай — и парикмахеров, и поваров, и палачей, и всем плати зарплату… — Тут тиран встал в позу, звякнул орденами и воскликнул: — Но недаром же я гений! Я арестовал нужное число парикмахеров, поваров и палачей. И всех посадил в лагерь. Пускай исполняют обязанности бесплатно. Ясно?
Удалов неопределенно наклонил голову. Тирану было достаточно такой похвалы. Он продолжал:
— Но чем их всех кормить? Во что одевать? Пришлось посадить в лагеря крестьянство и рабочих, инженеров и даже писателей вместе с типографиями… — Тиран удовлетворенно вздохнул. — Проблема была решена, — закончил он.
Они еще немного погуляли. Потом тиран доверительно сообщил гостю:
— Дорого нам обходится правительство…
И тут же светлая идея пришла в голову тирану. Он кинулся к письменному столу и принялся писать указ. Дописав, вызвал заключенного генерала и рявкнул:
— Правительство арестовать! Зону расширить на соответствующий блок. А моего личного гостя отведите в зону и найдите ему койку в приличном бараке. Завтра я с ним продолжу беседу.
Генерал вывел Удалова в зону, запер калитку и тут же велел подбежавшим охранникам арестовать министров.
Затем отвез Удалова обратно в центр и высадил у трехэтажного здания, по фасаду которого протянулись черные буквы: «Барак № 21». А внизу поменьше золотом и с финтифлюшками: «Отель «Каторга».
Администратор в лагерной одежде велел охраннику проводить Удалова на второй этаж. Там ему открыли дверь «одиночки № 45». Карцер был уютный, с двухспальной кроватью.
На рассвете Удалова разбудили. В карцере стоял заключенный генерал. Через руку у него висела серая одежда.
— Тиран-справедливый требует к себе заключенного номер 6789421, — гаркнул он. — Переодевайтесь.
Удалов послушно переоделся. Наверное, тиран забыл, что Удалов еще свободный, придется напомнить.
Когда Удалов с генералом проходили через холл, из-за колонны выскользнула девица легкого поведения.
— Здравствуй, — сказала она. — Наша фирменная одежда тебе к лицу. А я достала керосину. Тридцать гекалитров. До Альдебарана должно хватить.
Она была славной девушкой. И бескорыстной. Удалов пожелал ей скорейшего освобождения и счастья в личной жизни.
Договорились, что керосин девица подвезет к кораблю. Потом Удалов вернулся к генералу, и они поехали в резиденцию.
— Как вчера прошли аресты? — спросил Удалов. — Удачно?
— Как положено, — сухо ответил генерал.
Они вышли на знакомый газон.
Середина его была обнесена решеткой. Внутри нее размещались письменный стол и золотое кресло. За столом сидел тиран в красивом мундире и что-то писал. На остальной территории газона, отошедшей теперь к концлагерю, резвились дети и загорали заключенные няни.
Удалов остановился у входа в клетку.
— Заходи, — узнал его тиран. — Почувствуй себя свободным человеком. Ты уж прости, но мне пришлось тебя осудить. Все-таки нарушение границы зоны — серьезное преступление.
— Что же получается? — спросил Удалов. — Вы теперь один на свободе остались?
— Да! — твердо ответил тиран.
— Тогда я пошел, — сказал Удалов.
Тиран сильно гневался вслед, но покинуть свободную клетку не решился.
Лагерную одежду с номером 6789421 Удалов оставил себе на память.
1988 г.
ТИТАНИЧЕСКОЕ ПОРАЖЕНИЕ
Последняя по времени серия гуслярских историй была написана в 1988 году, за относительно короткое время, и в них изменилось не только настроение, но даже и адрес изданий, для которых они предназначались.
Как и положено добропорядочному фантасту, я всю жизнь печатался в тонких научно-популярных изданиях и журналах, а мои возможности определялись зачастую вкусами милейших людей, которые в этих журналах работали, а также их пристрастиями или беспристрастностью. Прорыв гласности заставил меня (и весь Гусляр) двинуться на освоение новых полей деятельности. Новые же поля деятельности также оказывались открытыми для фантастики. Так что гуслярские истории последних лет переместились на страницы газет.
Преимущество этих рассказов над теми, что печатались в течение двадцати предыдущих лет, заключается в их гражданственности. Недостаток в том, что фантастика в них отступает на второй план перед фельетонной (в широком смысле этого слова) тематикой.
Любители фантастики чаще всего были этим недовольны и в очередной раз во мне разочаровывались. Мне пришлось выслушать жестокую критику в адрес рассказа «Звездное небо», в котором из политических соображений на какой-то отдаленной планете решено считать небо твердым и потому властителя планеты — уникальным. Критики уловили сходство персонажа рассказа с академиком Лысенко и правильно сделали. Меня же интересовало не сходство и не различие, а проблема отношений власти и людей науки.
Далеко не все рассказы последних лет я осмелился включить в этот сборник, но познакомить читателя с их образцами было интересно. В конце концов, Великий Гусляр расположен не в созвездии Кита, а в Вологодской области, так что перестройка на него распространяется, а заботы гуслярцев мало чем отличаются от наших с вами забот. Тем более теперь летающие тарелочки стали приземляться не только в Великом Гусляре, но даже в Воронеже. А завтра их станет больше. Чем хуже с колбасой, тем лучше с мистикой и тарелочками, как частным ее выражением.
Удалов вошел в кабинет к Николаю Белосельскому. Вернее ворвался, потому что был вне себя.
— Коля! — воскликнул он с порога. — Я больше не могу.
Предгор Белосельский отложил карандаш, которым делал пометки на бумагах, пришедших с утренней почтой, ласково улыбнулся и спросил:
— Что случилось, Корнелий?
Когда-то предгор учился с Удаловым в одном классе, и их дружеские отношения, сохранившиеся в зрелые годы, не мешали взаимному уважению и не нарушали их принципиальности.
— Я получил сегодня утром восемь новых форм отчетности, четыре срочные анкеты по шестьсот пунктов в каждой, не считая сорока трех прочих документов и инструкций.
С этими словами Удалов поставил на стол предгора объемистый портфель, щелкнул замками, наклонил, и гора бумаг вывалилась на стол.
— Ну чем
