Евгений Лукин - Из материала заказчика
Он отставил пиалушку поблагодарил, встал.
— Нет. Надо.
* * *Проводив его, я вернулся на задворки и заново осмотрел всё, что он успел наворотить за ночь. Впечатляющая картина. Он к первому ко мне подошёл в нашем посёлке или уже кому-то что-то успел построить? Наверное, к первому — иначе бы он неминуемо потащил меня взглянуть на образчик своей работы.
В будни у нас тихо — все в городе, за исключением отпускников, пенсионеров и неприкаянных вроде меня. Улочка пуста в обе стороны. Кое-какие признаки жизни наблюдаются лишь на участке Лады Егоровны: там над помидорными джунглями высится тыльная часть хозяйки.
— Добрый день, Лада Егоровна!
Она выпрямляется. Голова у неё сравнительно с туловом, прямо скажем, мелковата. Личико сурово.
— Я что говорю-то, Лада Егоровна… — завожу я чисто дачную беседу стараясь не покоситься всуе на кривые мохнатые доски опор и разлохматившуюся поверху ржавую рабицу, — опять к нам, смотрю, зачастили…
— Кто зачастил?
— Да строители эти…
Лада Егоровна прожигает меня взглядом и выкладывает разом все, что она теперь думает о зодчих из Средней Азии. Выслушиваю, скорбно кивая.
— Да вот, боюсь, повторил я вашу ошибку — каюсь с кряхтением. — Тоже нанял — ворота строить. Борей зовут… Да он, по-моему, и к вам заходил.
Личико Ладушки смягчается. Приятно слышать, что ты не единственная дура на белом свете.
— Много запросил? — ревниво интересуется она.
— Н-ну… чуть меньше, чем ваши те… А вам он, кстати, как показался?
— Кто?
— Боря…
Ничего хорошего о Боре я от Лады Егоровны не услышал. Но и ничего конкретного тоже. Увы.
Ладно, побредём дальше.
Вскоре я достиг развилки. Посёлок кончился. Нигде ни души. Постоял на солнцепёке, поразмыслил. Дачник на распутье. Прямо пойдёшь — в магазин попадёшь, направо пойдёшь… Окинул оком окрестности и понял, что идти мне следует налево и только налево! Там метрах в пятидесяти от меня обосновалась на обочине приметная обшарпанная «семёрка» с прицепом. Капот был поднят, один из басмачей копался в моторе, двое других, опасливо озираясь, слонялись поодаль. Моё приближение, как и следовало ожидать, вызвало лёгкий переполох.
— Здорово, орлы! — приветствовал я их.
Насторожённо поздоровались.
— Значит, говоришь, плохой человек? — дружелюбно обратился я к старшему, будто прошлая наша с ним беседа и не прерывалась даже.
— Плохой! — запальчиво подтвердил тот.
— Откуда он вообще?
— Не знаю! Никто не знает!
— А что он тебе сделал плохого?
— Мне — ничего! Кургельды — сделал!
— И что же он сделал Кургельды?
— Напугал!
Услышавши такое, я, признаться, малость опешил. Как было сказано выше, кроме миграционного контроля, сыновья пустыни вообще ничего не страшились — по-моему, даже суда Линча, если уж имели дерзость предлагать свои услуги после того, что сотворили у Лады Егоровны.
— Как напугал?
— Не знаю! Не видел!
— И что с ним теперь, с Кургельды?
Смуглое крепкое лицо нехристя скривилось в тоскливой гримасе.
— В психушку отвезли… — истончив голос, пожаловался он.
* * *Возвращался я в ещё более тяжком раздумье. Представлялась мне совершенно сюрреалистическая сцена: мой тихий Боря оттопыривает себе обеими руками уши, корчит свирепую рожу и, угрожающе подавшись к Кургельды, глухо говорит: «Бу!..»
И того отвозят в психушку.
Главное, никто со мной не шутил. С чувством юмора у бригадира инородцев дело обстояло не просто плохо, а вообще никак. Я уже склонялся к предположению, будто Боря при всех его странностях тем не менее и есть тот самый смотрящий, перед которым здесь трепещут все племена. Однако в ходе беседы выяснилось, что смотрящим-то как раз был пугнутый им Кургельды.
Узнал о появлении строителя-чужака, поймал, велел убираться со своей территории, пригрозил расправой — и…
Вот чёрт! Не хватало мне ещё для полного счастья влезть в разборки нелегалов-гастарбайтеров!
Как хотите, а размышлять о Боре теперь можно было, беря во внимание или только деятельность на моём участке, или только то, что о нём понарассказывали соплеменники. Стоило сопоставить оба массива данных, получалась чепуха. Речь явно шла о двух разных людях.
И всё-таки об одном и том же!
Вновь достигнув развилки, я свернул в магазин, где приобрёл бутылку водки и баллончик от комарья (малый джентльменский набор), а заодно потолковал с продавщицей, знавшей в лицо и оседлых, и кочующих. Борю она припомнить не смогла.
— Не, мужики, я над вами в шоке! — сказала она. — Наймут — ни паспорта не спросят, ни кто такой, а потом бегают ищут, куда пропал…
Ожидая вечера, я весь извёлся. Ценой нешуточных умственных усилий мне кое-как удалось свести концы с концами. Допустим, бедолага Кургельды перед тем, как наехать на чужака, перебрал наркоты и во время исторической встречи плохо себя почувствовал. Вызвали ему «скорую», а дальше поползли слухи…
Версия выглядела несколько натянуто, зато малость успокаивала. Я отбросил всю чертовщину и сосредоточился на том Боре, которого знал лично.
Что ж это за характер такой, если ему не лень обтачивать и шлифовать обломок за обломком? Бесплатно, учтите!
А впрочем… На себя посмотри! Вспомни: полгода корпел над повестью без единого иноязычного слова. Иноязычного — в смысле пришедшего с Запада (татарские и греческие заимствования — не в счёт). Напишешь, скажем, «поинтересовался» — тут же спохватишься: корень-то не русский — «интерес». Начинаешь искать исконное речение и в итоге меняешь на «полюбопытствовал».
Как-то раз в застолье рассказал об этих моих лексических вывертах одному коллеге — тот пришёл в ужас. Как?! Столько труда! Ради чего?! (Оказывается, прочёл — и ничего не заметил.)
Так что чья бы корова мычала!
* * *Вечером пожаловал Боря. Вошёл, неодобрительно уставился на полуопорожнённую в процессе раздумий поллитру. Разгоняя табачный дым, помахал свободной от инструмента рукой.
— Слушай, — брякнул я напрямик. — Что у тебя там стряслось с Кургельды?
Он наморщил лоб.
— Кто это?
— Ну тот, кого ты напугал.
Тёмное чело разгладилось.
— А-а… Местный…
Неплохо… Стало быть, Кургельды для него местный. А я тогда кто? И кто тогда те, от кого он прячется, работая по ночам?
— Боря! Ты вроде говорил, если заметят, что строишь, — накажут…
— Накажут.
— Как накажут?
Насупился, помолчал, но в конце концов ответил:
— Инструмент отберут. Новый покупать.
Ну это ещё по-божески… Хотя… Я взглянул на Борин агрегат и понял, что не прав. Изумительное устройство. Этакий, знаете, швейцарский армейский нож для строительных нужд.
Жалко будет, если отберут.
— А кто отберёт?
На сей раз молчание тянулось дольше.
— Наши… — нехотя процедил он.
Спрашивать, кто такие наши и откуда они, смысла не имело. Спросишь — замкнётся, как в прошлый раз, когда я поинтересовался, не из Туркмении ли он родом.
— А почему ты ночью работаешь? Ладно, днём заметят. А ночью, выходит, не заметят?
— Ночью не следят, — успокоил он.
— Почему?
— Ночью спать надо.
— Но ты же ночью не спишь!
Никак не отреагировав на моё восклицание, он передёрнул что-то в своём универсальном инструменте.
— Хочешь подержать? — неожиданно предложил он.
— Хочу! — естественно, согласился я.
— На, держи… — он протянул мне агрегат, в данный момент представлявший собой нечто вроде утюжка с выпуклой гладильной поверхностью. — В левую возьми.
Я взял.
— А правую приложи.
Я приложил.
— Спасибо… — он забрал у меня инструмент и двинулся к двери. На пороге приостановился.
— Столбы где ставить будем?
* * *Новые столбы мы решили ставить, чуть отступив от старых в глубь участка. Дело в том, что прежние хозяева, воздвигая ворота, по доброй дачной традиции прихватили примерно полметра проезжей части. Не то чтобы я боялся проверки, просто чужого нам не надо. Тут со своим-то не знаешь, что делать…
Копошилась в мозгу соблазнительная мыслишка подкрасться под покровом ночи и хотя бы при свете звёзд подглядеть, как он работает, но выпито было, увы, многовато — и я заснул, стоило коснуться головой подушки.
А разбужен был с неслыханной бесцеремонностью: мой почтительный Боря на сей раз просто взял меня дрыхнущего за плечо и тряхнул.
— А?.. — я сел на койке, разом вырвавшись из утренних кошмаров, где со мной хотели разобраться смуглые соратники Кургельды, которого я будто бы напугал до полоумия, хотя на самом деле и в глаза-то никогда не видел.
Слава богу, наяву было всё спокойно. Судя по прозрачности голубовато-серого сумрака в забранном сеткой окне, снаружи только ещё светало. Так рано я обычно не встаю.
— Пошли, — сказал Боря.
Слегка одуревший, я безропотно влез в бермуды, напялил непроедаемую мошкой ветровку и кое-как выбрался из дому. Двинулся по привычке на задворки, но был остановлен.
