Джим Батчер - Бигфут — клиент Гарри
Ирвин был самым младшим в классе, а также явно самым умным. Парнишка даже не отрывался от чтения книги. Несколько раз учитель пытался подловить его, задавая ему вопросы. Ирвин клал палец на книгу вместо закладки, бросал взгляд на доску, и отвечал на них, почти без паузы. Я не мог удержаться от усмешки.
Затем я нашёл мучителей Ирвина. Их не трудно было заметить, так как оба заняли стулья ближе к выходу, как будто не могли дождаться, когда занятия закончатся, чтобы поскорее уйти из школы. Они сидели в классе с нетерпеливым, угрюмым выражением на лицах. На вид страдали от скуки, но, похоже, не собирались убить учителя, или выкинуть ещё что-нибудь.
У меня появилась предположение, чем Ирвин вызвал хищную реакцию этой парочки. И тренер Вогон появился на сцене чертовски быстро, слишком много всего сразу для случайности.
— Похоже, Ирвин Бигфут не единственный отпрыск в этой школе, — пробормотал я сам себе.
И возможно, я был не единственным, кто защищал интересы ребёнка, родившегося на одну половину в этом мире, а на вторую в ином.
Когда закончилось последнее занятие, я стоял перед гимнастическим залом, прислонившись к стене локтями, ногами перекатываясь с носка на пятки, повесив голову, моё ведро на колёсиках и швабра валялись без дела в семи футах от меня — почти готовая иллюстрация «работящий уборщик». Дети в спешке летели шумным стадом вместе с мучителями Ирвина, которые замыкали толпу, выбегающую из спортзала. Я почувствовал их взгляд на себе, когда они пробегали мимо, но никак не отреагировал на них.
Тренер Вогон вышел последним, в такт его тяжёлых и быстрых шагов вздрагивали светильники дневного света. Он резко остановился, когда вышел за двери и обнаружил меня ждущего его.
Последовало долгое молчание, пока он разглядывал меня. Я был не против. Мне было не к чему конфликтовать с ним, я специально принял спокойную и не агрессивную позу, чтобы донести до него свою позицию. Я счёл, что он связан со сверхъестественным миром, только не знал, каким образом. Чёрт, я даже не знал, человек ли он.
Пока.
— Что, нечем заняться? — поинтересовался он.
— Весь в работе, — сказал я. — Я размышляю, по мне же видно.
Уверен, его глаза прищурились, хотя я, конечно, не мог этого видеть.
— Вы сильно рискуете, дружище, разговаривая с преподавателем в таком тоне.
— Если бы не было детей рядом, я бы добавил ещё слово или два, — растягивая слова, сказал я. — Тренер Вогон.
— Желаете потерять работу, дружище? Займитесь делом, или я сообщу, что вы занимаетесь тунеядством.
— Тунеядством, — повторил я. — Целых четыре слога. Вы красавчик.
Он подкатил ко мне и ткнул пальцем в мою грудь.
— Дружище, вы сам себе создаёте большие сложности. Не забыли случаем, кто вы здесь?
— Гарри Дрезден, — сказал я. — Чародей.
И посмотрел на него, открыв своё Зрение.
Зрение чародея — это особый орган чувств, позволяющий прозревать структуру энергии и магии, в смешении Вселенная-энергия, которое включает в себя все мыслимые формы магии. Это, конечно, не открывает третий глаз во лбу или нечто подобное, но мозг переводит воспринимаемое в видимый диапазон спектра. Сбивая с толку, Зрение показывает вещи в их истинном обличии, срывая любые скрывающие покровы магии, иллюзий и других мистических уловок.
В данном случае оно показало, что передо мной стоит не человек.
За иллюзорной личиной скрывалось тощее человекообразное существо немногим больше пяти футов ростом и весом не более ста фунтов вместе с тапками. Оно было наго и анатомически напоминало куклу Кена. Кожа была тёмно-серой, а огромные глаза навыкате чёрными, как полночь. У него имелась овальная, с высоким лбом голова с длинными, изящно заострёнными ушами. Личина тренера Пита обволакивала его тело в виде смутного, туманного контура.
Он, зачем-то, крайне медленно опустил веки на свои выпуклые глаза и неторопливо кивнул. Совсем чуть-чуть склонив голову, он пробормотал мелодичным и удивительно низким голосом:
— Чародей.
Я несколько раз моргнул, закрывая Зрение. Передо мной снова стоял тренер Пит.
— Нужно поговорить, — сказал я.
Обычный человек уставился на меня, не моргая, выражение его лица было пустое, как у марионетки. То, что его глаза стали вдруг темнее, вероятно являлось игрой моего воображения.
— О чём?
— Ирвин Паундер, — сказал я. — Мне не нужны конфликты с Свартальфахеймом. [4]
Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул через нос.
— Вы узнали меня.
На самом деле, я только предположил, но цвергу [5] знать об этом не обязательно. Я мало что знал о них. Они были чрезвычайно одаренными мастерами, именно при их участии создавалось большинство по-настоящему крутых артефактов из древнескандинавских мифов. Они, конечно, не злые, но при этом безжалостны, горды, упрямы, и жадны, что обычно приводит к аналогичным результатам. Известно, что держат своё слово, даже помешаны на этом, и да поможет вам Бог, если вы нарушили данное им обещание. Но самое главное, это был малый сверхъестественный народец, замкнутый на самом себе: единственный, который защищал своих граждан с маниакальным рвением.
— У меня был хороший учитель, — сказал я. — Я хочу, чтобы ваши мальчишки отстали от Паундера.
— Расставим точки, — сказал он. — Они не мои. Я не их родитель, всего лишь опекун.
— Так или иначе, — сказал я, — меня волнует только Ирвин, а не братья.
— Он оселок, — сказал он. — Они оттачивают на нём свои инстинкты. Он хорошо подходит для них.
— Они для него не очень, — сказал я. — Остановите их.
— Это не моё дело, мешать им, — сказал тренер Пит. — Я могу только советовать и защищать от любого, кто будет мешать их развитию.
Последняя фраза была такой же безэмоциональной, как и предыдущие, но, тем не менее, она несла в себе неприятный намёк на угрозу — пусть вежливую, но, всё равно, угрозу.
Иногда я плохо реагирую на угрозы. Могу и огрызнуться.
— Давайте, предположим, — сказал я, — гипотетически, что я увижу, как эти мальчишки снова наезжают на Ирвина, выполню свою работу и остановлю их. Как поступите вы?
— Убью вас, — сказал тренер Пит. В его тоне отсутствовала даже тень сомнения.
— Абсолютно уверены в себе, да?
Он ответил таким тоном, словно решал уравнение с одной неизвестной.
— Вы молоды. Я нет.
Я почувствовал, как сжались мои челюсти, и заставил себя сделать глубокий вздох, чтобы успокоить дыхание.
— Они делают ему больно.
— Вполне возможно, — спокойно сказал он. — Но я забочусь о братьях, а не об Ирвине Паундере.
Я заскрипел зубами, чтобы удержать рвущиеся из меня слова, перед тем как продолжить беседу.
— Мы оба объявили о своих позициях, — сказал я. — Как будем выходить из ситуации?
— Это тоже не моя забота, — сказал он. — И отговаривать братьев не буду. Попытаетесь их остановить, я убью вас. Больше обсуждать нечего.
Он немного вздрогнул, а личина тренера Пита, казалось, вдруг ожила, в качестве сравнения можно привести пустую перчатку, резко надетую на руку.
— Прошу меня извинить, — сказал он с раздражающими интонациями тренера Пита в голосе, проходя мимо меня, — у меня есть провинившиеся дети, оставленные после уроков, над которыми надо контролировать.
— Нужен контроль, — сказал я и фыркнул ему в спину. — Над которыми нужен контроль. Нужно правильно говорить.
Он повернул голову и с непониманием посмотрел на меня. Затем завернул за угол и ушёл.
Я поскрёб переносицу и попытался поразмыслить.
Меня одолевало дурное предчувствие, что бой с этим парнем может для меня кончиться плохо. По моему опыту, в качестве сверхъестественных супернянь для детей слабаков не нанимают. Среди чародеев я один из сильных бизонов, но в мире много более крупных акул. В данном конкретном случае, даже если начну бой и смогу в победить цверга, это может привести к боевым действиям между Белым Советом и Свартальфахеймом. Не хочу, чтобы на моей совести оказалось что-то подобное.
Желание защищать сына Паундер у меня не пропало, я не собирался отступать. Но как оградить его от братьев-волчат, если у них под рукой супертяжёлое оружие, заряженное и взведённое? Наша драка запросто может зацепить детей, находящихся поблизости. Мне бойня не нужна, Ирвину Паундеру она тоже не поможет.
Но что мне тогда делать? Какой у меня выбор? Как мне избежать втягивания чёрного альва в конфронтацию?
Да никак.
— А, — сказал я, ни к кому не обращаясь, пошевелив пальцем в воздухе. — Ага!
Я схватил швабру с ведром и поспешил к столовой.
Здание школы после уроков быстро опустело, как происходит с каждой школой каждый день, превратившись из места, полного жизни, энергии, движения и шума, в череду гулких помещений и пустых коридоров. Учителя и сотрудники казалось, тоже стремились уйти поскорее, как ученики. Замечательно. Ещё оставалась возможность, что дело примет дурной оборот, и, если это случится, то чем меньше людей вокруг, тем лучше.
