Баба Яга против! (СИ) - Андерсенн Кейт
— Ваня! — всхлипнула и повисла у него на мокрой шее.
— Что же ты делаешь тут, солнышко ясное? — удивился Иван, к себе старуху липовую прижимая.
— Тебя, дурака, спасаю, — ударила его в грудь Яга и теперь в голос разревелась.
Так и стоял Иван по колено в фонтане воды живой, а на руках у него рыдала в три ручья, при том истекая подушками, настоящая баба Яга. И плевать ей было, что Яге, вообще-то, не положено, что нос отвалится, что они в пещерах змея-маньяка, у которого в голове и супружестве разлад, и от того честные люди страдают.
— А они тут отношения выясняют, за наш счет! — пожаловалась Яся Ивану, и в Горыню пальцем ткнула.
— Фу, — скривилась Золотая Рыбка. — Это и есть твоя суженая? А ты как вылезти смог, я ведь заклятье на тебя сонное наложила?
— А любовь настоящая разрушает любые заклятья, Рыбка, говорил ведь я тебе, — усмехнулся Иван. — И что надо вот тут, в груди ее чувствовать. Тогда и дело будет, тогда и других обижать не нужно.
Осторожно вылез Ванька-дурак из фонтана, и Ясю свою все не отпускал — на руках держал.
— Вот видишь, — сладостно обратилась Рыбка к Горыне, повиснув на его руке могучей, — побеждает любовь все заклятья. Это ли не сила, Горыня? Ну, пойдем со мной на дно морское… Будешь корабли топить, чем не развлечение? Я отца попрошу.
Но отодвинул Горыня Рыбку Золотую, к Ивану с претензией выступил, пальцем тыча:
— Сколько ты живой воды выхлестал, Иван! — и разглядывает его со всех сторон, и не то Ягу, не то Иванову суженую, с которой вода так и льется. — И суженая твоя тоже! Чем расплачиваться станешь?
И лицо сделал такое ехидное — а сейчас он выдумает чтой-то. Или Иван выдумает. Он неплохой выдумщик, и не скучно с ним, вот совсем. А Рыбка возьми и забери!
— Прости, Горыня, мне только глоток и нужен был — не предупредил ты ведь меня о свойствах зеркала волшебного — а вышло, что весь искупался. Не по своей воле, но по воле суженой твоей, а она так сделала потому, что ты с ней идти не хотел…
Сделал вид Ваня, что думу глубокую думает, глаза к дыре над фонтаном поднимая. Прищурился и Горыня.
— И что?
— А то, — поднял палец Ваня, поудобней другой рукой Ягу перехватывая, и подушки ее снова потекли живою водою на пол, — что коли бы ты был хорошим суженым Золотой Рыбке, не случилось бы такой траты воды живой. И моя суженая бы сейчас из-за вас не убивалась. Так что не я расплачиваться должен. Я тебе уже сполна заплатил: ромом, волшебным зельем — забыл?
— Вот стану морским змеем, буду корабли топить, и станут бочки с ромом мне на дно падать, — пригрозил Горыня.
Пожал Ваня плечами и посмеялся.
— Ты не забывай, на море тоже дураков хватает. Есть у меня друг, Синдбад, так он со змеями морскими только так.
Изобразил Ваня пару ударов воображаемым мечом по воздуху, и загорелись глаза Горыни интересом.
— И что — побеждает?
— Побеждает.
Отошел Горыня в уголок, задумался, что-то просчитывать на пальцах начал. А потом и вовсе из пещеры уполз куда-то в лабиринт, а Рыбка за ним побёгла.
— Что ж ты тяжелая такая, ясно солнышко? — спросил Иван, снова Ягу перехватывая.
— Подушки это — мало ли что, да и имидж чтоб держать… Вон, Рыбка сказала, что я страшная.
Откинул Ванька голову, расхохотался.
— Ну, подушки мы позже снимем.
А Яга покраснела. Прилюдно говорить такое! Это даже наедине не очень!
— Я тебе запрещаю…
Но Иван на землю ее поставил осторожно и палец к устам приложил.
— Это ведь ты на окарине играла?
— Играла…
— Значит, не снилась мне песня Зельды, а разбудила от заклятья морского. Не врал торговец бродячий — волшебны песни окарины.
Прильнула Яся к Ивану, голову на плечо ему положила.
— Как хорошо, что ты вернулся, хоть ты дурак и негодяй, и плут, и грубиян…
— Ну, с грубияном она перегнула, — сказал Серый Волк.
— Милые бранятся — только тешатся, — отмахнулась Кикимора и дальше смотрела на любимцев своих с умилением. — Носки! — вспомнила вдруг, и в карманах копаться начала.
— Колыбельную эту я просто разучивала, потому что по тебе скучала. И делать, что не знала.
— А я в зеркале волшебном это видел и слышал.
И поцеловал ее в уста нежно.
Захлопали Кикимора и Леший в ладоши.
— Вот видишь, говорил я тебе — счастливый конец будет.
— Так не конец еще это, — возразила Кикимора. — Вон, второй Иван еще есть.
— А его доля — уже не нашей «Мамбы» дело.
Иван-царевич, держась за голову и стеночку, встал на колени.
— Так это живая вода? — уточнил он у оставшейся в пещере общественности.
— Ага.
Покопался Иван-дурак в своей волшебной котомке одной рукой, (второй продолжал он прижимать к себе свою красную от стыда, счастья и злости одновременно Ясю), нашел и бросил Ивану-царевичу фляжку.
— Вот, тебе это, царевич, как и обещал. Оживляй свою невесту. Да узнай ее хорошо прежде, чем жениться — а то будешь, как Горыныч, маяться… — подхватил шляпу с пола, там где она упала, когда Яга в Горыню с Рыбкой запустила, на волосы мокрые нахлобучил, улыбнулся залихватски. — А нам пора, верно, Яга? Где тут у тебя Вихря припрятана?
— Здесь мы! — каркнул Вещий Олег под потолком.
Опустилась ступа, лунным светом облитая, под самый фонтан, перекинул через бортик Иван свое солнышко красное да мокрое, и сам запрыгнул. А следом — Серый Волк.
— Простите, господа… — поклонился всем присутствующим Иван прямо из ступы. — Но нам на службу с утра…
— Нам? — удивилась Яга.
— Уж прости, не стану я тебя одну пускать, ясно солнышко. Как одну тебя оставляю, так вечно случается что. А потом ты сердишься или плачешь, и вечно всего против. Буду сидеть, кофе пить и на тебя смотреть.
Вылезли из коридорчика Горыня и Золотая Рыбка, об чем-то бранясь, в руках Горыня мешок тащил. С золотом.
— Желаю счастья, — подмигнул Иван Горыне, а затем с Ясей они всем махали, обнявшись, а Вихря наверх летела.
Медленно, и не по-лихачески, словно оценивала торжественность момента. И обливала их светом голубым полная луна.
Помахали Кикимора и Леший молодым, слезы счастья пуская. Кики подозвала Вещего Олега жестом незаметным, сунула ему носки да велела молодым передать, на свадебку. Только пущай говорит, что в лесу нашел. Нечего смертным знать, что божества их любят, мировое равновесие это нарушает.
Иван-царевич, фляжку схватив, клубочек подобрав и меч свой богатырский, к выходу из пещер поспешил. Не-Елену Прекрасную оживлять.
А Горыныч на Рыбку посмотрел, рассмеялся вдруг пакостно, подхватил на руки и молвил:
— Да зачем нам счастье? Пойдем с этим Синдбадом встретимся, посмотрим, так ли он хорош, как Иван говорит?
И в фонтан сначала мешок с золотом швырнул, а затем и сам с дочерью Морского Царя на руках прыгнул.
— Ну вот, — сказала Кикимора, — вот теперь конец, теперь «Мамба» молодец. А нам с тобой, Лешеюшка, самим домой вертаться, ясное дело, без ступ, избушек на курьих ножках и клубочков.
— Яся-я! Ваня-я! Есть хачу-у!
Кошка Мег сидела на ступеньках их антресоли опочивальной и настырно требовала то, чего ей не причиталось.
Заворочался Ваня, зевнул.
— Мег снова за тобой в Тридевятое пробралась, ясно солнышко?..
Замычала Яся, одеяло на голову натягивая:
— Не знаю ничего… Наконец выходные, никаких перевернутых миров больше…
— На коврик нагажу! — продолжала кошка Мег свой шантаж.
— Я тебе дам коврик, — отозвалась Тихомира, и возмущенный мяв кошки Мег дал знать, что ее за шкирку переместили куда-то, куда она отправляться не собиралась. — Уже и так за тобой два раза вытирала! Теперь глаз не спущу!
— Кажется, придется и сегодня сбегать к тете Иоланте, — рассмеялся Иван, и одеяло-то откинул.
— Или Ивана-царевича за огнегривым конем поведу, — ехидно сообщила Мег с дивана. — Ну, Ваня-я!
— Ты нА двор посмотри — какой Иван-царевич, — ответил Иван, с кровати слезая, носки из травы болотной как тапочки грели. Окно распахнул наружу и потянулся. — Да и проснулась его царевна, Марья, вроде, Моревна. Мир им и любовь пусть будет.
