Константин Соловьёв - "Пони бледный"
Еще четыре дня он провел перед яблоком, мысленно проклиная все, связанное как с ним, так и с родственными ему объектами, от товарища Евы до товарища Мичурина. Это было совершенно бесполезное занятие, но ничего другого ему не оставалось.
— Хорошо, — устало пробормотал он на пятый день, с отчаяньем начиная ощущать, что теперь яблоко вглядывается в него и прикрывая глаза, — Вера. Смешно говорить, будто бы я не верю. Я верю во многое. Верю в то, что коммунизм — дело всей моей жизни и это дело будет продолжено после меня. Верю в то, что человеку подвластна материя и настанет час, когда советские космические корабли вырвутся за пределы Галактики. Верю в то, что человеческие познания неограниченны, а упорный всегда достигнет результата. Верю в то, что люди могут жить в созидательном труде, не мешая друг другу. Верю в удивительную мощь образования и искусства. Верю в науку, которая творит настоящие чудеса. Верю в неотвратимость наказания для тех, кто его заслуживает. Верю в летающее яблоко. Верю в…
Его отвлек легкий удар по носу.
Открыв глаза, он увидел яблоко. Серое, сморщенное, оно парило в воздухе напротив его лица, окутанное бледно-алой аурой.
И он почувствовал, что слишком вымотан даже для того, чтоб засмеяться.
Шли дни, он учился управляться с новой силой. Эти ощущения были настолько необычны, что он сам себе казался прозревшим слепцом, который вдохновенно учится писать полотна тысячами красок. Сперва было самое простое. Он поднимал в воздух яблоки, орехи, каштаны, заставлял их крутится, сперва по простым траекториям, потом по сложным. Затем пришло время усложнить фокус — Зекора заставляла его управлять одновременно несколькими предметами.
Это было проще чем он думал. Достаточно было сломить первую, самую серьезную преграду, воздвигнутую на его пути разумом, и остальные сдавались одна за другой, подчас с пугающей покорностью. Через две недели тренировок ему ничего не стоило поднять в воздух поваленный дуб и заставить его качаться на ветру, как перышко. Достаточно было лишь сосредоточиться, очистить ум от посторонних мыслей и потянуться к предмету невидимой рукой. Единственным условием была вера в то, что это возможно. И Сталин обнаружил, что у него эта вера есть. Лишенный и подобия магического рога, вскоре он мог перемещать предметы так легко, как если бы родился в королевском дворце Кантерлота. И, хоть он понимал, что его сила не идет ни в какое сравнение с силой Принцессы Селестии, процесс ее постижения доставлял ему немалое удовольствие.
Вскоре он осознал, что обретенная им сила даже грознее, чем представлялось изначально. Сперва он мог лишь двигать предметы, но потом осознание новых горизонтов совершенствования едва не ослепило его. Что есть температура, если не определенное движение броуновских частиц?… Что есть химическая реакция, если не движение атомов? И что такое прочность, если можно контролировать движение отдельных участков кристаллической решетки?…
Вся жизнь — это движение. Движение, подчиняющееся своим законам. И коммунизм — движение вперед. Неудержимое линейное движение к той точке, которой, возможно, и нет в привычном нам пространстве…
Поняв эту простую истину, Сталин стал еще усерднее постигать магию. Успехи окрыляли его, как молодого пегаса, только узнавшего, каково это — нырять в облаках и греть живот на солнце, устроившись между туч. Он начал компоновать отдельные отрывки своих знаний, как конструктор, соединяющий разные узлы в новый механизм. Иногда его ждал успех, причем — совсем неожиданный.
Зекора наблюдала за ним с прежним выражением саркастичного благодушия на лице. Она не читала ему нотаций, ограничиваясь лишь редкими и лаконичными философскими пассажами в стихотворной форме. Она была его молчаливым учителем и легко обходилась в большинстве случаев без помощи слов. Но Сталин чувствовал, что она довольна своим учеником.
Но ее уроки все равно оставались неимоверно сложны. Однажды она заставила его завязать куском ткани глаза и вручила деревянный меч. После чего кратко объяснила правила. Управляя деревянным мечом, ему предстояло отражать удары левитирующего яблока, подвластного Зекоре. И эта почти детская забава обернулось для него полным фиаско. Ничего не видя кругом, он тыкался в разные стороны, как юный жеребенок, истово размахивал мечом, но не смог попасть по яблоку ни единого раза. Оно же, пользуясь этим, откровенно измывалось над ним. Врезалось то в подбородок, то в ухо, то самым обидным образом тыкалось под хвост. Слишком верткое и быстрое, оно было неуловимо, и Сталин быстро выдохся, пытаясь хотя бы задеть его.
— Это… Это же невозможно, товарищ зебра… — пробормотал он, когда Зекора смилостивилась и объявила перерыв, — Как можно драться с тем, кого не видишь?…
— Коль бьешься ты не напоказ, в борьбе тебе не нужен глаз! — глубокомысленно ответила та, таинственно улыбаясь по своему обыкновению. И больше никаких пояснений он от нее не получил.
Сталин чувствует разгадку. Она так близка, что если выдохнешь, лица коснется отразившийся от ее верткого тельца ветерок. Надо лишь сосредоточиться и взять ее.
Сталин заставляет весь мир замереть.
Ему нужен этот ответ, чтобы завершить свое обучение. Пока этот ответ недостижим, все напрасно. Он может двигать волей многотонные валуны, но без понимания причин предыдущих катастроф этот дар — не полезнее сотен «КВ-1», которые в первые дни войны остались без бронебойных снарядов.
Обучение будет закончено, когда он узнает ответ. Тогда он будет готов вновь встретиться с Принцессой и ее ордой угнетателей.
Сосредоточиться. Полное спокойствие. Полный контроль. Ответ приходит не тогда, кому ему заблагорассудится, а когда будет готов тот, кто задал вопрос. Ведь всякому ответу предопределено свое время…
Сталин протягивает руку сквозь кристально-прозрачную полость небесного океана, чтобы взять готовый ответ.
И приникает к нему.
Это было его последним испытанием.
Хоть звучало это достаточно грозно, Сталин был уверен в том, что с легкостью встретит его. И пусть садистская фантазия Зекоры не знала себе равных, сейчас перед ней стоял не тот жеребец, что попал к ней в хижину полгода назад. Внешне он мало изменился, разве что полностью поседела грива. Глядя в лужу воды, Сталин находил и другие отличия. Иными стали глаза. Теперь они блестели как начищенный серый металл. И взгляд их сделался еще более уверенным и властным.
Вечнодикий Лес сделал Сталина другим. Его опасности и тайны закалили тело и разум, а обучение у Зекоры позволило наполнить новую форму новым содержанием. Прежде он был разбит, физически и морально, опустошен, подавлен и покорен судьбе. Слепо доверяющий движению как извечному принципу существования всего окружающего, он не имел в себе той частицы веры, которая делает движение оправданным. А без веры в успех всякое движение остается неловким взмахом слепца, обреченным на угасание.
— Я готов, товарищ зебра, — твердо сказал Сталин.
Они стояли на берегу огромного болота, на непроглядно-черной поверхности которого с грустными вздохами лопались пузыри. Должно быть, это было самым унылым болотом Вечнодикого Леса. Настолько унылым, что опасным оно не выглядело ни в малейшей мере. Сталин привычно огляделся, пытаясь угадать, что придумает Зекора на этот раз. Древесные волки? Мантикора? Ядовитые змеи?… Здесь было удивительно тихо. Даже извечное ворчание Вечнодикого Леса не доносилось сюда. Как если бы сам лес старался по возможности держаться подальше от здешних краев. Или как если бы…
Зекора оглушительно свистнула. И пропала, точно сквозь землю провалилась.
— Товарищ зеб…
Он не успел закончить. Потому что поверхность болота вдруг вздыбилась, как от взрыва глубинной бомбы, прыснула в разные стороны каскадами липкой черной грязи. Из болота вырвались четыре тускло-желтых стрелы, и Сталину показалось, что над ним распрямили стволы четыре исполинских, мгновенно выросших, дерева. Разве что стволы деревьев не умеют так пружинисто гнуться. И обычно имеют ветви, а не оканчиваются на верхушке небольшим утолщением сродни…
Сталин сглотнул, чувствуя, как желудок наполняется ледяной ртутью.
Не деревья.
Четыре гибких шланга, поднявшиеся из смрадного болота, оканчивались головами. Плоскими треугольными головами вроде змеиных, каждая размером с корову. Грозные черные полосы над сверкающими зелеными глазами, выдающаяся вперед пасть с несколькими рядами отвратительных на вид зубов. В этих мордах было и что-то кошачье. Может, особенная грация, с которой они двигались на длиннейших упругих шеях.
Не деревья.
Гидра.
Она увидела стоящего на берегу Сталина сразу всеми четырьмя мордами. И восемь жутких зеленых глаз мигнули, недобро прищуриваясь. Самый опасный и огромный хищник Вечнодикого Леса распознал цель. Маленький безоружный серый пони. Наверняка сочный и очень вкусный. И даже не пытается бежать, парализованный страхом. Первая и третья головы Гидры довольно осклабились в предвкушении. Четвертая облизнулась длинным раздвоенным языком. А вторая, самая голодная, устремилась вперед.
