Владимир Лещенко - Обреченный рыцарь
У горожан отобрано было немало интересного. Так в коллекции епископа оказались сапоги‑скороходы, скатерть‑самобранка (как на диво, паразитка, подававшая исключительно постные блюда, «специально для христианского священнослужителя»).
И вот она, его несушечка. Привязался к ней, словно к родному дитяти…
– Ваше святейшество! – В покои просочился его верный помощник, Евлампий, молодой, но подающий надежды монах.
– Не величай меня сим титулом! – с деланым недовольством погрозился пальцем владыка. – Не папа, чай, и не патриарх!
– Дело времени, святейший! – замахал руками монашек. – Вот скоро учредим здесь самостийный патриархат…
– Опасные речи ведешь, – прищурил око Ифигениус. – Расколом попахивают. Так что там у тебя?
– Тот, которого вы вызывали, явился.
– А, проси, проси…
Гавейн вошел в помещение, по виду напоминавшее библиотеку, и очутился перед каким‑то человеком, который сидел у письменного стола.
Бритт стоял и разглядывал этого человека.
Сначала ему показалось, что перед ним претор, изучающий некое дело, но вскоре он заметил, что мужчина, сидевший за столом, писал. Мгновение спустя человек закрыл рукопись, на которой было написано «Повесть временных лет», и поднял голову.
Рыцарь узнал Ифигениуса…
Приглашение в епископский дворец, располагавшийся неподалеку от Лысой горы, ему принесли после обеда.
Причем посыльный, худой парень гнусного вида, был тем самым монахом, которому Гавейн пару месяцев назад, как раз перед памятной поездкой по киевским окрестностям, дал на базаре в ухо, из‑за чего чуть не угодил в караульню. Видимо, и инок признал своего обидчика. Потому что сразу же и прикрыл ухо рукой, словно оно до сих пор болело.
Быстренько сунул в руки крепышу берестяной свиток с большой печатью из красного сургуча, пробормотал что‑то невразумительное и был таков.
Развернув послание, бородач прочитал вслух:
«Доминус Гавейн, вольный рыцарь на княжой службе, приглашается сегодня, к восьми часам вечера, в палаты его преосвященства епископа. Евлампий, владычный келейник».
– Черт возьми! – воскликнул Парсифаль. – Вот это свидание будет поопаснее нашей недавней схватки со змеями!
– Ты так думаешь? – нахмурился бритт. – Тогда я не пойду. Ну его на фиг, этого Кукиша!
– Отказываться нельзя, – покачала головой Файервинд. – Наши отношения с Офигениусом и так не проникнуты христианской любовью и дружеской симпатией. Он может воспринять отказ как личное оскорбление.
– Ты думаешь? – с сомнением покосился на ведьму рыцарь.
– В любом случае следует узнать, чего он от тебя хочет. Знать намерения противника – это уже половина пути к победе над ним.
– Будь что будет, я пойду. Хотя сдается мне, ничего хорошего из этого визита не выйдет.
Гавейн вздохнул.
Он догадывался, что могло стать причиной его вызова к епископу. До владыки уже наверняка дошли вести об участившихся встречах рыцаря и княжны Светланы. То они на охоту вместе съездят, то на ристалище приемы обращения с оружием друг с дружкой оттачивают, то в храм божий на службу вместе пойдут. А ведь это нехорошо, когда государева дочка на людях встречается с холостым парнем накануне великого турнира, где будет решаться вопрос о ее замужестве.
– Давайте сделаем так, – предложил Перси. – Когда ты пойдешь во дворец епископа, мы покараулим в каком‑нибудь трактире, расположенном поблизости. Если чего, подай нам знак. Постараемся прийти тебе на помощь.
Он посмотрел на чародейку, та согласно кивнула.
– Хороший план. Мне как раз нужно обследовать Лысую гору.
– Чего‑чего? – недопонял здоровяк. – Это еще зачем?!
– Ой, долго объяснять, – отмахнулась магичка. – Есть такие места, где наиболее вероятно появление метаморфозов. Вот Лысая гора как раз из таковских.
– А‑а‑а, – протянул Гавейн, делая вид, что ему все понятно, хотя на самом деле ничегошеньки не уразумел…
Епископ оперся локтем на рукопись, а щекой на руку и с минуту смотрел на рыцаря. Ни у кого не было такого проницательного, такого испытующего взгляда, как у владыки Ифигениуса, и Гавейн почувствовал, как лихорадочный озноб пробежал по его телу. Однако не показал виду и, держа шапку в руке, ожидал без излишней гордости, но и без излишнего смирения, пока его преосвященству угодно будет заговорить с ним.
– Сын мой, – начал Кукиш, – ты родом с островов?
– Да, святой отче, – отвечал крепыш.
– Кажется, ты в родстве с дуксом Лотом, повелителем Лотианы и Оркад? И даже с самим Арторием?
– Вы прекрасно осведомлены, – поклонился Гавейн.
А у самого на душе кошки заскребли. Получается, Фига наводил о нем справки. Не исключено, что и об эдикте Птолемея, объявившем их с Перси в розыск, здесь уже тоже известно. Не ошибся.
– Слыхивал я и о том, что некие два рыцаря с именами, очень похожими на прозвища ваши, наделали шума в Империи…
Бритт изобразил на лице полное непонимание.
– Шума?
– Да, что‑то там связанное с покушением на особу его величества и попыткой узурпации власти… – Глаза епископа будто пытались проникнуть в самую душу. – Тебе о том ничего не ведомо?
– Никак нет! – по‑военному отрапортовал крепыш, кося под дурачка.
– Вот и князю нашему не известно. – Ифигениус сделал паузу. – Пока. И княжне тоже… Что она подумает, ежели узнает, что завела… нежную дружбу с человеком недостойным, умышлявшим противу своего законного государя?.. Думаю, огорчится…
Ишь, как стелет‑то. «Нежную дружбу», «огорчится». Сказал бы уж прямо: пошлет на все четыре стороны и дальше.
– Молод был, неразумен, – продолжал его преосвященство. – Но это не оправдание, сын мой. Закон есть закон. Как там у вас, имперцев, говорят: «Dura lex, sed lex» – «Суров закон, но на то он и закон».
Владыка хлопнул ладонью по столу, так что пыль клубом поднялась с его хартий и кодексов. Видимо, часть ее достигла преосвященного носа, потому что Кукиш громко чихнул.
– Желаю здравствовать! – молвил Гавейн, хотя подумал нечто совсем противоположное.
– Спасибо, юноша, – с достоинством ответил епископ. – Ты храбр, но неблагоразумен. Я люблю людей храбрых и с сердцем. Однако у тебя есть могущественные враги, и если ты не будешь осторожен, то погибнешь!
– Что же делать?
– Есть мысли, есть, – погладил усы и бородку Ифигениус. – Можно, к примеру, дать тебе другое имя, чтобы твое не светить. Под ним и на состязаниях выступить сможешь. Ты ведь думаешь о том?
Рыцарь склонил голову. Еще бы не думать!
– А подумал ли, что на состязания сии съедутся знатнейшие люди со всей Европы? И даже из Азии кто‑то прибудет. Так вот, между ними могут быть и те, кто, узнав твое имя, запросто обличат тебя. Коли ж получишь другое прозванье – дело иное. Пусть даже в лицо узнают. Скажем, что обознались. Мало ль на белом свете человецей, схожих обличьем, обретается? Мы тебе такие бумаги выправим, кои будут лучшим доказательством! Ну, как бы ты хотел зваться? Можно Лысогором, к примеру, в честь этой горы, где моя резиденция, ежели невдомек. Или Святогор. Святогор богатырь, звучит, а? Можно и Лысогор богатырь! А можно и Святогор Лысогорович, – неприятно рассмеялся Кукиш. – Как, верно я мыслю?
– Все верно, владыка, – согласился бритт. – Только вот что я могу дать… взамен? У меня ж ничего за душой нет! Гол как сокол, как у вас говорят.
Ляпнул и тут же спохватился. А то епископу неизвестно, сколько они уже получили из княжеской казны злата‑серебра.
– А ничего‑то мне от тебя, сын мой, и не надобно, – елейным голосом ответствовал его преосвященство. – У самого, вишь, все имеется. Видел мою курочку‑то? Глянь, глянь. Чудо дивное. Золотые яйца несет.
Гавейн с завистью посмотрел на редкую птицу. Вот бы ему такую. Бросил бы службу на фиг и стал бы жить‑поживать припеваючи.
– Что бы ты сказал о чине сотника в моей дружине? – вдруг огорошил его Кукиш неожиданным предложением.
– Но я на службе у князя, ваше преосвященство… – смущенно начал рыцарь.
– Как, ты отказываешься?! – с удивлением воскликнул епископ. – И это после того, что я тебе посулил?!
– Что мне сказать, владыка? Все мои друзья по какой‑то роковой случайности оказались, – Гавейн помялся, подбирая слова, – вашими недоброжелателями. И они дурно посмотрят, если я приму сейчас предложение вашего преосвященства…
– Это кто ж такие? Твой друг‑товарищ, ведьма, с которой вы якшаетесь… Да, да, не думай, что мне ничего не известно, я лишь терплю до поры, до времени, – перехватил Ифигениус удивленный взор Гавейна. – Ведьма она, конечно, зело полезная, но скажу по чести – как только перестанет таковой быть…
Фига зловеще ухмыльнулся.
– Так что твоему похотливому аллеманскому приятелю надо поторопиться, если он желает вкусить ее прелестей. Хе‑хе…
«И про то ему известно! – подивился рыцарь. – Какая ж это сука все доносит?!»
