Дмитрий Мансуров - Орден мраморной Горгоны
– Первый советник не держит свое слово? – все же спросил Баррагин, когда стражники остановились напротив тяжелых металлических дверей в камеру.
– Это Бумкаст подсуетился, – ответил стражник. – Побегал по знакомым, пошептал, подлизался… Ты же знаешь, у него на тебя зуб из-за раненого сына.
Баррагин устало махнул рукой: разбираться с высокородным семейством у него было ни сил, ни желания. Единственное, о чем он мечтал в данный момент – чтобы его не беспокоили.
Дверь в камеру со скрипом отворилась.
– Смазывать не пробовали? – поинтересовался он.
– Ни к чему, – ответил тюремщик. – Смажешь петли – кто-нибудь да откроет тихонечко дверь, и поминай, как звали. А эти скрипят так, что даже мертвого разбудит и проберет от отвращения. И не сбежишь, как ни старайся.
– Понятно, – сказал Баррагин.
В темной камере с крошечным зарешеченным окошком стояли две деревянных кровати. На правой лежал, прикрывшись плащом с подмигивающей черепушкой(?), знакомый на вид бородач. Баррагин нахмурился, пытаясь вспомнить, откуда он знает этого человека. Память услужливо подсказала: пять лет назад на главной площади во время выступления глашатая с объявлением указа о поисках метода победить Горгон именно этот человек перекинулся с тогда еще студентами Баррагином и Фармавиром парой фраз.
– Забавно, – произнес Баррагин. Дверь за ним захлопнулась. – Встречать одного и того же человека перед кардинальными изменениями в дальнейшей жизни.
Бородач открыл глаза.
– О, еще один бедолага… Отправили в отпуск от суматошной жизни? – спросил он.
– Как бы не на пенсию послали, – ответил Баррагин. – С выдачей деревянного костюма и двухметровой толщины земляного одеяла с цветочками или сорняками на поверхности.
Бородач приподнял голову.
– Что же ты такого страшного совершил? – заинтересовался он.
Баррагин пожал плечами.
– Придумал неплохое оружие против Горгоны, но один гаденыш решил стать автором моего изобретения. Я стал лишним.
– Понятно, – кивнул бородач. – Небось, пляшет сейчас от радости.
– Скорее, стонет от боли, – уточнил Баррагин. – А ты?
– А я не стону.
– Это я вижу. Ты как тут очутился?
– Набираю людей в свою команду.
– Команду смертников на городской площади для повешения в ближайший полдень?
– Нет. Но твой ход мыслей не особо далек от истины.
– А какая именно часть мысли недалека? – переспросил Баррагин. – Первая или вторая?
– Если не повезет, то первая.
– А если повезет, то вторая? Э-э-э… А в чем нам тогда повезет?
Бородач хихикнул.
– На площади в полдень определенного дня случится нечто необычное, – напустил он туману. – Решишь вступить в мою команду, расскажу подробнее.
– Я не покупаю котов в мешке, – отказался Баррагин. – Погоди… так ты не арестован, если занимаешься далеко идущими планами?
– Еще как арестован! – ухмыльнулся бородач. – Но это не повод прекращать заниматься своими делами.
Баррагин растерялся.
– А разве такое возможно? – воскликнул он. – И что за команда тебе нужна? Особо опасные головорезы? Заранее предупреждаю: я не из их числа.
– Столько вопросов сразу… – вместо ответа спросил бородач. – Скажи, король Корбул Третий жив?
– Он еще всех нас переживет. А что?
– Ничего. Так и быть, расскажу тебе для затравки кое-что, а ты сам решишь, как поступить. Идет?
Баррагин подумал и махнул рукой.
– Идет! – сказал он. – Боюсь, мы тут надолго, так хоть время скоротать.
– Тоже верно, – бородач встал и протянул Баррагину руку. – Меня зовут Змейго Рыныч.
– Баррагин.
– Рад знакомству.
* * *Сердце дико заколотилось, когда выход из пространства сумки сгорел вместе с ней. Фармавир с трудом взял себя в руки и заставил успокоиться. Минут десять он просто сидел и ничего не делал. Затем, почувствовав, что сердце перестало стучать с такой же скоростью, с которой дятел долбит клювом дерево, глубоко вздохнул и выдохнул. Закрыл глаза и вполголоса пропел любимую песню детства. Это помогло вспомнить мальчишеские забавы и представить, что он снова наконец-то попал в историю, о какой мечтал давным-давно. Тогда, в детстве, фантазия не ограничивалась знаниями об окружающем мире, и Фармавир мог представить себя летающим в небесах или проходящим сквозь стены.
– А ведь я и сейчас могу это сделать! – воскликнул он, вспоминая прочитанные в колдовской книге заклинания. Только теперь он понял, как надо правильно придумывать заклинания: надо вспомнить детство. Люди, которые придумали новую науку «колдовство», делали именно так, для них колдовство – это способ сохранить детство. И даже не сколько сохранить, а вернуться в него с багажом прожитых лет, чтобы объединить прошлое с будущим и стать для себя тем самым волшебником, который воплотит детские мечты.
Фармавир с осторожностью, словно стенки вокруг него кишели опасными насекомыми, дотронулся до ткани и ощутил ее мягкость и податливость. Создавалось ощущение, что он на самом деле находится внутри холщовой сумки. Фармавир достал из кармана складной ножик и аккуратно проделал в тканевой стене небольшую дыру. В ответ не раздалось ни криков раненных слонов, ни ругань владельца ткани – тишина.
– А почему слоны, собственно? – вслух подумал Фармавир. Память услужливо подсказала ответ, почему именно эти животные вспомнились первыми: много лет назад он видел, как слоны носили на себе огромные тюки, и подсознание соединило их с нынешним пространством, некогда бывшем частью сумки.
Поскольку никаких возмущений по поводу порванной ткани не последовало, Фармавир решительно провел ножом по тканной стенке, прорезая огромную дыру. Раздвинул края двумя руками и в немом изумлении уставился на открывшуюся перед ним картину.
– Чтоб мне провалиться! – воскликнул он.
Перед ним в огромном черном пространстве, края которого невозможно было разглядеть, на равном расстоянии друг от друга находились точно такие же ограниченные тканевыми стенками пространства. Ровно двадцать штук, по количеству сумок, созданных Фармавиром в качестве эксперимента. Он осторожно вытянул руку и попытался дотронуться до черного пола, со страхом думая, что станет делать, если никакого пола здесь нет.
Но пол был. Сделанный непонятно из чего, он приятно холодил руку и был твердым, как камень – осмелевший Фармавир попытался проткнуть его ножом, но не преуспел. Острое лезвие не оставляло следов на полах даже под нажимом.
Окончательно убедившись в прочности пола, Фармавир сделал решительный шаг вперед. Глубоко вздохнул – воздух оказался свежим, хотя и не было понятно, откуда здесь уличная свежесть – и медленно зашагал среди сумочного подпространства. Его сумка была сделана первой, и потому оказалась крайней среди обтянутых одного цвета тканью ячеек. Фармавир точно знал, что три сумки до сих пор пылятся в кладовке, а вот еще шестнадцать кем-то активно используются.
Недолго думая, Фармавир пронзил ткань и посмотрел через небольшую дырку внутрь ячейки. Немыслимое количество емкостей, находящихся в деревянных ящиках с надписью «Резерв». Фармавир кивнул: емкости принадлежали знакомому его отца, занимавшемуся перевозом растворов по разным странам для лабораторий. Судя по плотно набитой ячейке, дела у знакомого шли достаточно успешно.
– Отлично, – сказал он. – Посмотрим, как используют сумки остальные.
Слегка проткнув ткань третьей ячейки, Фармавир почувствовал удушающий запах вони.
– Что за гадость они туда напихали? – воскликнул он, зажимая пальцами нос и пытаясь рассмотреть внутренности ячейки. Она оказалась наполовину набита разным мусором, обглоданными косточками, отходами. – Вот гадина! Так использовать мое изобретение!!! Узнаю, кто так глумится – самого в эту сумку запихну и сожгу ее ко всем чертям!
Прочие сумки оказались забиты всякой всячиной и явно заменяли владельцам шкаф. В одном лежали продукты, и Фармавир не отказал себе в удовольствии неплохо поесть.
– Интересно, – подумал он вслух, – что вы предпримете, когда увидите обгрызенный окорок? Поставите ловушку против грызунов или станете спорить, кто из вас по ночам тайком проникает в сумку и поедает продовольственные запасы?
И только три сумки, как и ожидалось, оказались пустыми. Фармавир заметно повеселел и с нескрываемым удовольствием порвал ткань. Забрался в ячейку и изнутри расправил сумку. И только хотел выбраться наружу, как вдруг застыл, словно вкопанный.
– Минуту, – пробормотал он. – А это еще что такое?
Он вдруг понял, что не давало ему покоя, какой мелкий червячок грыз в ответ за игнорирование чего-то непонятного. Сердцем Фармавир желал во что бы то ни стало выбраться отсюда в нормальный мир, но разум упорно твердил, что здесь еще не все осмотрено. Что-то едва заметное виделось в темноте межсумочного подпространства, и любопытство требовало умереть, но выяснить, что именно там виднелось.
