Ник Поллотта - Судный день
— Он... — начал Рауль, сжимая в кулаке жезл. — Да. Вижу по твоему лицу.
«Такова агентская жизнь», — сказал я себе. У Рауля дрогнул голос.
— Сменить тебя?
— Нет! — выдавил я и добавил: — Благодарю.
Он не настаивал, и я досмотрел до конца... Да поможет мне Бог! Я наблюдал за тем, как эта мразь убивает девушку... смотрел и вспоминал стихи:
И ты лежишь в крови, нагая,
Изранена, изнемогая,
И не защищена никем.
Мне страстно хотелось зажмуриться, заткнуть уши — пока еще не поздно — и стереть в порошок этого взбесившегося скота! Нет, хуже чем скота, — нет для него слов... Рауль прав: наш долг — спасать жизни! Но на другой чаше весов — миллиарды жизней; они зависят от наших действий, вернее, от нашего бездействия. Стоит ли весь мир такой жертвы? Можно ли пожертвовать жалкой стриптизеркой для спасения человечества?.. С нравственной точки зрения — нет! С практической — да! Приходится!.. И я исполнил свой долг — я не отвел глаз. Раз уж мне суждено стать виновником ее смерти, придется видеть... Чтобы хорошо представлять себе, на какие муки я обрек бедную девушку. И унести это воспоминание с собой в могилу... И все же в потаенных уголках моего существа зародилась в тот миг — впервые за все время — ненависть к работе в Бюро.
Наконец он насытился и скатился с изувеченного трупа. Я вынул из стены авторучку и отдал Раулю. Он обнял меня за плечи и заглянул в глаза.
— Может, он сделает из нее вампира? Тогда Бюро сможет ее завербовать и научит справляться с вампирской сущностью. По крайней мере она будет жить полной жизнью. И достаточно долгой.
Слова застревали у меня в горле:
— Он сожрал ее сердце.
Маг поник головой.
— Так... Что ж, «всемогущий маг лишь на бумаге я».
Смерть девушки необратима, воскрешение невозможно... В молчании мы подошли к окну, раздвинули шторы и проводили живодера взглядами. Он запер дверь на ключ, сунул руки в карманы и зашагал вдоль по улице... Готовится к новым «подвигам»... Мы содрогнулись и... двинулись вслед за кровавым убийцей. Пустив в ход стандартный прием «ротация двоих», добрались так в лучший район города. По Ковингтон-бридж вернулись в Цинциннати и здесь быстро, как только могли, видоизменили свои костюмы — теперь мы респектабельные горожане. Вампир остановился, пустил струю на памятник Тайлеру Давиду в районе Пятой улицы и зашагал дальше по тенистой аллее.
Выждав минуту из осторожности, мы стали пробираться за ним. Уличное движение здесь слабое; шаги редких прохожих гулко отдаются в неподвижном воздухе... В аллее взметнулся дымок и исчез за стальной решеткой дождевого люка.
— Дальше иди один! — шепотом приказал я Раулю. — А я вызову команду.
— Как?
— Иди, друг!
— Удачи тебе!
— Спасибо. Тебе тоже.
Рауль достал канистру с мазутом и усмехнулся.
— Хлебные крошки...
Я мрачно кивнул. Он нарисовал вокруг себя в воздухе воображаемое кольцо — и испарился. Ненависть и гнев помогли мне сохранить самообладание; времени в обрез — беру курс на какой-нибудь винный магазинчик: мне просто необходимо сейчас как следует напиться. Причин для этого накопилось куда как достаточно.
Вернувшись в Садл-Брук, я без труда разыскал круглосуточно открытую лавочку, торгующую спиртным, купил за наличные шесть бутылок питьевого спирта «Чистейший» и пинту скверного виски. Потом отошел за несколько кварталов и в замусоренной аллее стал готовить себя к новой роли: зажав ноздри, влил в себя половину виски, а вторую половину оставил на потом.
Следующий шаг — избавиться от всего, что указывало на мою принадлежность к Бюро. Темные очки, удостоверение, перстень с печаткой, зажигалка... Бронежилет, фальшивые зубы, начиненные сывороткой неправды, бумажник, ключи, вечная расческа, авторучка... Кобура, боеприпасы, нож, небольшой крупнокалиберный пистолет... Носовой платок, пряжка на поясе, наручные часы... «И что у них есть еще там...»
Расстелил на дне мусорного контейнера кусок огнестойкой ткани, положил все это сверху и вылил туда все шесть бутылок «Чистейшего» — девяносто девять процентов чистого спирта! Поставил часы и зажигалку на «Взрыв», схватил бутылку с виски — и наутек. Едва успев выбежать на улицу, услышал позади грохот: оборачиваюсь — аллея охвачена пламенем, усыпана осколками, обломками... Вокруг на несколько кварталов светло как днем. Уношу ноги и вижу: мимо проносится на взрывной волне вечная расческа, ударилась о кирпичную стену и умчалась Бог весть куда, неповрежденная. Попробуй уничтожить... Окна стали оживать. Я вылил себе на одежду остатки виски, сунул бутылку в карман, взвел курок «магнума» и с воплем: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо! И бутылка рома!..» — пальнул по зеркальной витрине из обоих стволов. Завыла сирена — сигнализация сработала.
Вряд ли стоит говорить, что даже в Садл-Бруке полицейские легки на подъем. Когда они подъехали, я как раз заряжал «магнум», осталось всего три патрона. Примерно в половине квартала от меня копы тихонько выпрыгнули из машины и стали подкрадываться с пистолетами на изготовку. Молодцы! Я опасен — «вооружен и очень опасен»! Чтобы убедить их в этом, я снес башку уличному фонарю, помочился в штаны и на всякий случай заорал: «Пиастры! Пиастры!» — ради блага Америки.
— Эй, бросай свою пушку, парень! — обратился ко мне сержант.
Голос тихий, приятный, с умиротворяющими интонациями: должно быть, не одному буяну заговорил зубы.
— Пр-рава не имеете меня ар-рестовывать! — рявкнул я и громко икнул. — Я... «я не то чтобы чокнутый какой...» Я... Я — гр-ражданин Марса!
Сержант улыбнулся.
— Разумеется. Я тоже. Кореш, значит. Земляк!
Черт, этот парень и правда знает свое дело. Я лихорадочно соображал.
— Ты мне не кореш! — Тут я покачнулся, и уже не нарочно: эта пакость, да еще выпитая на пустой желудок, свалит любого. Хватит, пожалуй, палить из «магнума», еще и впрямь кого-нибудь подстрелишь. — Др-ряносос паршивый! Биггл-миггл!
— Неправда, — не согласился он и подобрался ближе. — Это мой напарник. Профессионал экстра-класса!
Я пустил слюни и замахал над головой «магнумами».
— Др-раный землелюб! «Пей — и дьявол тебя доведет до конца! Йо-хо-хо! И бутылка рома!» П-пошли...
— Эти пушки на Земле не действуют, — предупредил «кореш», приблизившись на расстояние вытянутой руки. — На, возьми мою! — И протянул мне пистолет, — ясно, незаряженный.
— Осторожно, он нас слышит! — С этими словами я выпустил в небо последние патроны и потянулся за пистолетом.
Напарник схватил меня сзади. Я упал лицом вниз; копы навались сверху и заломили мне руки; щелкнули наручники.
— Заткнись, псих! — гаркнул второй сержант. — Кончай нам мозги пудрить!
Я перекувырнулся и заорал:
— Я прибыл с Марса! Марс! Марс! Меня нельзя... ар-рестовать! Я должен в-вернуться на кор-рабль — или ум-мереть!
Наручники прямо вонзились мне в запястья... Меня сильно дернули и поставили на ноги; я рыгнул копу в лицо. Второй обыскал меня с головы до ног.
— Фу, вонища!
— Не сметь тр-рогать меня т-там! — завопил я во всю мощь легких. — Это смер-ртельно для марсианина, а я — м-марсианин! С Марса! Кор-рабль! Мне надо... вернуться н-на Марс!
— Ну и где твой корабль? — Коп так схватил меня за шкирку, что я чуть не задохнулся. — На Луне, что ли?
Давно бы тебе догадаться задать этот вопрос!
— В Бангор-Мейне! — крикнул я, пытаясь вызвать у себя рвоту.
Второй сержант от удивления не сдержал улыбки.
— В Бангор-Мейне?
Я стал вырываться.
— Жители Земли не смеют пр-роизносить это слово! Только марсиане... т-такие, как я! Бангор-Мейн! Бангор-Мейн! Ах ты...
Я лягнул одного полицейского в живот, резко повернулся на сто восемьдесят градусов и заехал второму в челюсть, но от хорошего удара сам свалился на землю. Ух! Патрульные снова приблизились, и я выдал все, что только мог в этих условиях: лягался, кусался, царапался и оглашал округу воплями, — мол, я марсианин и направляюсь в Бангор-Мейн!
Тактичные полицейские Садл-Брука уж слишком долго раздумывали, как со мной поступить, — я бы столько не чикался. Наконец все в ссадинах и кровоподтеках, грязные, наполовину оглохшие от моих воплей, они прибегли к дубинкам и дали им основательно поплясать на моей черепушке, азбукой Морзе вбивая в нее ту непреложную истину, что время позднее. Перед глазами у меня плыл розовый туман... Я еще несколько раз подряд выкрикнул «Бангор-Мейн». Видимо, это задержание станет самым памятным в жизни двоих садл-брукских сержантов — уж я приложил все усилия! От этого зависели судьбы мира. И возможность отомстить за тоненькую девчонку, чье имя мне так и не довелось узнать.
12
Я торчал в камере (от меня на добрую милю несло дезинфекцией) и пытался усмирить дикую головную боль от скверного алкоголя и от побоев, когда на стене появилась вдруг горизонтальная линия — примерно на высоте шести футов от бетонного пола. Она стала стремительно удлиняться в обе стороны, пока не достигла футов трех в длину; тогда от обоих концов пошли перпендикулярные линии вниз, до самого пола, и наконец прямоугольный кусок стены со скрежетом отошел в сторону. Из образовавшегося проема возникла Минди.
