Михаил Успенский - Кого за смертью посылать
— Вот именно! Давай скорей вылезать! Хватит у тебя силы, должно хватить! Я недаром велел положить много еды! Жри давай! Набирай свою хваленую Святогорову силу!
Все прочие беды и несчастья мигом вылетели из головы многоборского князя, когда он представил, что придется здесь застрять навеки в обществе болтливого черствого хлеба.
Он не стал даже доставать кинжал — схватил первый попавшийся окорок, впился в него зубами. Колобок заботливо подсовывал ему просяные лепешки — свою лишенную разума родню. Покончив с первым окороком, богатырь осушил огромный кувшин пива, потом снова принялся за мясо, запивая его кислым молоком и не думая, что от этого может приключиться в животе, ел, словно мчался в бой или взбегал на крутую гору, как будто хотел уважить гостеприимного друга или обожрать врага…
— Никто на свете так много и так быстро не ел — разве что огонь! — похвалил его Колобок.
…А на вершине свеженасьшанного кургана беспечные скифы тоже пировали, справляя тризну по ушедшему вожаку, причем пировали стоя. После безуспешных попыток сломать крестец водяному коню Налиму у них все ныло и мозжило. Даже переминаясь с ноги на ногу, степные витязи кряхтели от боли.
Сам конь Налим с невинным видом отдыхал у подножия кургана, дожидаясь по уговору хозяина.
И тут, как мог бы выразиться сказитель Рапсодище, «мать-земля под ними всколебалася».
Сперва скифы на это даже ухом не повели — решили, что их просто покачивает от пива, взбодренного мозголомкой — Жихарь поклонился им целым бочонком. А потом, изумленно поглядев друг на друга раскосыми и жадными очами, не устояли и покатились по склону кургана.
Покатились они вовремя — из-под земли полетели толстые бревна наката, послышался нелюдской рев и пронзительное пищание — то помогал богатырю голосом Колобок.
— Всех убью, один останусь!
— Правду и в земле не скроешь! Богатырь распахнул курган изнутри — как крышку котла отворил.
От свежего воздуха ему сперва стало еще хуже, он опустился на могильную землю и лег, раскинув руки.
Колобок поудобнее уселся ему на грудь. Жихарь раздышался и все вспомнил.
— Значит, не были мы в Навьем Царстве? — спросил он первым делом. От яростного жевания ныли скулы.
— Значит, не были, — всхлипнул Колобок.
— А как же вопрошающие покойники? Князь Наволод? А Яр-Тур мой где? Там остался?
— Не было никакого Яр-Тура, — признался Колобок. — Мы ждали-ждали, да и уснули. Мне, к примеру, опять всякие детские ужасы снились — заяц, волк, медведь, лиса-гадина… Успела-таки хватить меня зубами за бочок, я проснулся и давай тебя будить…
— Постой, — сказал Жихарь. — Я же не мог сам такого придумать, чтобы мертвецов распределять по разрядам. А сколько неведомых имен услышал! А Беломора на Луне увидел!
— Это все твое подсознание, — снисходительно объяснил Колобок. — Или, проще сказать, коллективное бессознательное. У всякого свое представление о посмертном существовании. Бытие определяет сознание — так?
— Так! — согласился Жихарь, потому что слов для спора не нашел.
— Ну вот. А небытие, стало быть, определяет подсознание. Очень просто.
— Спасибо, просветил. Значит, не ходили мы в Навь?
— Ну… это как посмотреть…
— Так ходили или нет? — Богатырь начал уже серчать.
— Скорее всего — нет…
— Ха! — воскликнул Жихарь. — Катючая бездна премудрости! Теперь-то я понял, почему самого большого дурака называют круглым! Вон от кого это выражение пошло!
— В чем дело? — взвился Колобок.
— А в том дело, — масляным голосом сказал богатырь, — что проводника нашего, Карбаксая, в могиле нет!
Гомункул выбрался из своей упряжи, подкатился к рубежу образовавшейся ямы и заглянул вниз.
Смертное ложе скифского вождя было пусто…
Жихарь поднялся и потянулся.
— Пора, — сказал он. — Отдохнули, надо и в путь. Время не терпит!
Он побежал по склону, глубоко проваливаясь в рыхлую землю.
Гомункул покатился следом, но поражения своего признавать никак не желал:
— Откуда я знаю, куда умрун девался? Может, ты его тоже сметелил под горячую руку?
Жихарь на бегу нагнулся и ухватил Колобка за ворот кафтанчика.
— Я же только что плотно пообедал, — укоризненно сказал многоборский князь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— …Он дал собаке понюхать его, когда наводил ее на след сэра Генри, и так и убежал с ним, а потом бросил.
Артур Конан Дойл.— …Никому ничего доверить нельзя! У Окула на кузне подмастерье руку сломал — так и ходит, кость торчит наружу! Лекарей полон двор, а двух плашек наложить некому! За собой совсем перестали следить! Я же приказывал жить прежним порядком, несмотря ни на что! Людей, видно, ничем, кроме боли, не проймешь, а не стало ее — вот вы и распустились!
Хихарь бушевал посреди двора, потрясая новорожденным сыном, а мамки и няньки во главе с Армагеддоновной сбились в кучку и трепетали по привычке.
Младенец же безымянный весело смеялся — сообразил, видно, что пребывать в беспечальной поре ему придется изрядно…
Народ за время недолгого отсутствия начальства и впрямь распустился — ходить стали еще медленнее, говорили нараспев, долго собираясь с немудрящими мыслями. Питались чем попало, да и о еде частенько забывали.
Перебирали прошлое, завтрашнего дня не предполагали вовсе…
Жихарь поглядел на сына, рыкнул, успокоился, отдал младенца какой-то бабке и движением руки разогнал дворню.
Из-под терема тоже доносилась черная ругань: Колобок, принимавший у домового по описи свое золотишко, ни с того ни с сего решил, что золотая цепь стала ему тесна:
— Выкусили щипцами звенышко! Или даже два! И расплавили, чтобы улик не осталось! Кому верить? На что тебе, косматому, золото? Плошку позолотить?
— Никто ничего не выкусывал! Ты сам на чужих дармовых харчах рожу наел — в подполье не пролазит! — упирался домовой.
Перед Жихарем осталась только повинная гувернянька.
— Ну и что мне с тобой делать? — сказал богатырь. — Что мы там узнали?
— Ты, батюшка, не гневись, а выслушай! — взмолилась старушка. — Во-первых, ты узнал, что в Навьем Царстве Смерти нет. Во-вторых, увидел на Луне Беломора…
— То ли увидел, то ли нет… — насупился Жихарь. — Тут бабка надвое сказала…
— Не надвое! Не надвое! Увидел-увидел! — замахала руками Апокалипсия Армагеддоновна. — И по всем гаданиям так выходит, а гадала я и на книге «Эфиоп Мракообразный», и на решете, и на яйцах, и на иглах, и на воске, и на свинце, и в зеркале, и на воде, и на бобах, и всякий раз выходило одно и то же — месяц, змея, ложная весть, спор и наказание…
— Правильно! — гаркнул Жихарь. — Скоро месяц уже, как из-за твоей, змея, ложной вести у нас сплошные споры и наказания!
— Все-таки не допекла я тебя в свое время, — сокрушенно сказала Армагеддоновна. — Головку не прожарила как следует… Вот ты и получился без понятия…
— Да ладно тебе! Рассказывай лучше, что разузнал еще Симеон…
Бабка только руками всплеснула:
— Да он не лучше тебя! Бегает быстро, а в чертежах земных разбираться не умеет! Я его наугад посылаю, во все четыре стороны. И по всей земле, оказывается, одно и то же — люди сдурели, осмелели, оставили страх и сами себе непрерывно вредят. Только у нас и остался какой-то порядок под твоим, княже, руководством…
— Да, — кивнул Жихарь. — Без меня бы вы давно уже друг дружке головы пооттяпывали… И остался бы я, когда Смерть воротится, княжить над покойниками, как тот Наволод…
— Ага! — ухватилась за слово гувернянька. — Значит, веришь ты сам, что вернется прежнее время! Тогда не все потеряно!
— Как же не верить, — вздохнул Жихарь. — Только и осталось, что верить и надеяться…
— И любить! — подхватила старушка. — Княгиня тебя из смертного сна вытащила — теперь ты ее, как хочешь, вытаскивай! Не стой на месте, что-нибудь делай!
Ищи Беломора — у него все концы!
— Далековато, — сказал Жихарь и посмотрел в небо. Потом кликнул Колобка и пошагал в кабак за новостями.
Новостей было много, но все какие-то бесполезные и страшные.
Прибавилось и народу — приковылял из Гремучего Вира Мутило, прилетел Демон Костяные Уши. Жихарь как-то холодно поприветствовал их и сразу подошел к Яр-Туру.
— Все про тебя знаю, брат, — сказал он. — Как же ты не уберегся? Что же у тебя теперь на сердце делается? Скучно в Навьем Царстве, тоскливо и пыльно…
— Здесь не веселее, уверяю вас, сэр Джихар, — равнодушно сказал Яр-Тур. — Только вы один и сохраняете какие-то остатки жизни…
— Достойный Яо Тун, видимо, не был знаком с «Наставлением полководцу», начертанным великим Тай-Гуном, — вмешался Лю Седьмой. — А там говорится:
«Не позволяйте себе умереть, ибо вы облечены огромной ответственностью…»
