Надежда Первухина - Курортная зона
Лариса со всевозрастающим изумлением смотрела и слушала все это. Изумление было такое, что вытеснило даже страх, а уж когда страх исчез, его место быстро заняли другие чувства:
— некоторой стыдливости (“Я же совсем голая стою перед ними! Надо хоть простыней прикрыться!”);
— праведного возмущения (“Черт вас побери, я , из-за вас всех так и не выспалась!”);
— активно эксплуатирующего память раздражения (“Они сказали — Ежинский?! Князь Ежинский?! Черт, это что-то знакомое… Ну почему я сразу не могу вспомнить, с чем для меня связана эта фамилия?! Блин, что-то с памятью моей стало…”).
И еще:
“Что все это значит?”
И совсем уж дурацкая мысль:
“А что будет, если жук, то есть князь Ежинский, окажет этим господам сопротивление?”
Но, видимо, о сопротивлении и речи быть не могло. Тем более такому грозному представителю аристократии, как барон фон Вымпель. И Лариса стала свидетельницей очередного, кажется третьего по счету за эту ночь, превращения .
Страховидный жук робко сложил лопасти-крылья и явственно задрожал. Тут же его дрожание прервал грозный окрик князя Жупаева:
— Хоть сейчас ведите себя достойно, нечестивей! Обретайте облик согласно принятым правилам! Нечего тут хитином трясти и жужжать, как виброзвонок!
— Именно! Gerade! — на двух языках поддакнул барон.
От такой суровости жук совсем сник, как-то съежился, смялся, на мгновение напомнив своим видом кусок истерзанного детскими ручонками пластилина, а потом перед Ларисой, Жупаевым и склочным бароном фон Вымпелем предстал совершенно нагой, худой и малосимпатичный мужчина, он же князь Ежинский. в котором Лариса опознала своего насильника-сладкоежку. Но в данный момент под скрещенными рапирами взглядов князя к барона этот насильник так дрожал, что Лариса почувствовала к нему даже нечто вроде сожаления. Микроскопических размеров.
Однако сожаление сожалением, а от трех мужчин, последовательно вторгшихся ночью в твою спальню, следует потребовать хотя бы объяснений. Что Лариса и не замедлила сделать, причем таким надменно-суровым тоном, какому позавидовала бы любая аристократка с портрета кисти Гейнсборо.
— Простите, сударыня! — отвесил изящный поклон князь Жупаев. — Наше с господином бароном беспрецедентное ночное вторжение имеет только одно объяснение: мы торопились на помощь.
— Именно! — отмахнул полувоенный поклон и фон Вымпель.
Ежинский только молча вздрагивал да прикрывал свой преступный срам ладошками.
Лариса наконец-таки сошла с постели. Раздвинула дверцы встроенного шкафа, сбросила к ногам простыню (джентльмены деликатно опустили очи долу а Ежинский все равно пялился, скотина такая!) и облачилась в простенькое, без намека не сексапильность (хватит! Сексом сыта по самое либидо!) полушерстяное, свободного кроя платье цвета топленого масла. В этом платьице Лариса всегда чувствовала себя спокойней, уверенней и даже интеллектуальней.
Она грациозно села на пуф у комода и остроумно поинтересовалась у джентльменов:
— Кому именно , господа, вы намеревались помочь?
Ежинский, кажется, хихикнул, а джентльмены преисполнились справедливого негодования:
— Конечно же вам, сударыня!
— Вот как!
— Es wird verstanden! Разумеется! Ми имейль догадство… verzeihen Sie[21], догадка, что в вашем жилище имеет место die Gewalt! Насилие! Это не есть достойно и правильно!
— Дело в том, сударыня, — вежливо начал князь Жупаев, — что мы все, всё наше общество, в некотором роде прекрасно знаем друг друга. Привычки, повадки, достоинства. А также и дурные наклонности! Посему мы с бароном, как избранные всем Обществом Большой Охоты блюстители нравственности, почитали своим долгом почти постоянно следить за поведением князя Ежинского…
— Ха! — Ежинский уже хохотнул в открытую.
— Ибо monsieur Ежинский всегда и во всех своих обличьях отличался дурными страстями, распущенностью нрава, неистовым сладострастием и стремлением овладеть первой же понравившейся ему женщиной! Причем совершенно не интересуясь ее желанием на этот счет!.. Monsieur Ежинский, немедленно прекратите ваш недостойный смех, иначе мы будем вынуждены применить к вам…
— Ха, применить?! К князю крови?! Да вы в своем уме, Жупаев? В поле моего герба на два беличьих хвоста больше, чем в вашем, а вы мне тут смеете нотации читать! За то, что я какую-то… безродную горничную своим семенем осчастливил! Может быть. Если мимо не кончил, потому что эта дура извивалась как уж на сковородке, вместо того чтобы с сознанием своего женского долга доставлять мужчине положенное удовольствие…
— Негодяй! — взревел, багровея лицом, фон Вымпель. — Как ви сметь говорить в такой тон! Она не есть просто горничная! Любой женщина есть аристократка и цвет общества! Я вас уничтожать, доннер веттер!
— Вы забываетесь, Ежинский, — холодно добавил князь Жупаев. — Вы слишком высокого о себе мнения. Этого вам не простят. А что касается вашей: омерзительного намека на происхождение дамы, тс считаю своим долгом заметить, что некое агентство не присылает “безродных горничных” перестилали вам, мерзавцу, простыни! Эти женщины проходя! строгий отбор и специальный курс обучения…
И тут, прервав речь князя, с пуфа встала разгневанная “безродная горничная”. И вплотную подошла к Ежи некому.
— Это тебе за “безродную”! — Хук правой.
— Это тебе за “горничную”! — Хук левой.
— А это тебе за то, что ты даже изнасиловать по-людски не можешь! — Крепким, как спелое яблоко сорта белый налив, коленом Лариса попала точнехонько в мошонку. — Что, уже не так смешно?
И Ежинский соглашается, что ему не до смеха. Его дело сейчас — на полу корчиться и осторо-о-ож-ненько дрожащими пальчиками выяснять: осталось от его мужского достоинства хоть что-нибудь в деле годное или придется всерьез заняться фаллопротезированием?
Лариса вложила в эти удары всю свою ярость, страх и извечную ненависть женщины к тому, кто берет ее против воли, да еще и не доставляет при этом никакого удовольствия. Так его, так!
И стало ей хорошо. Почти как после оргазма А Жупаев и фон Вымпель не давали ей покою, сыпали вопросами:
— Какой кошьмарь! Ужель сей не-го-дяй посмель?..
— Сударыня, из ваших слов мы можем понять, что он…?
— Можете, господа, можете. Этот ваш Ежинский изнасиловал меня по полной программе, причем с применением садистских методов — руки связал. Мне, разумеется. Если б не эта деталь да еще то, что я со снотворным переборщила, — хрен бы у него что вышло!
— Ужасно! Schrecklich!
— Это выходит за всякие рамки! Мы обещаем, сударыня, что будем судить князя Ежинского. На главном Суде Чести Общества Большой Охоты. Насилие над женщиной — отвратительное преступление и по человеческим законам, а уж по нашим …
— Подождите, я что-то недослышала или не поняла. По каким таким вашим?..
Но князь Жупаев словно не слышал этой реплики Ларисы:
— Сударыня, вы будете выступать в качестве обвинительницы на суде?
— Сука, только попробуй! — проныл корчащийся Ежинский.
— Сударыня, не слушайте его. Выступить на суде — ваш долг как оскорбленной женщины и человека!
— Ты пожалеешь об этом, сука!
Фон Вымпель дал сыплющему угрозы Ежинскому легкого пинка по молочно-белой рыхлой заднице. Тот заскулил и принялся материться по-французски. Это у него плохо выходило.
— Как ви есть смель угрожаль благородной фрау?!
— Сударыня, обещайте нам. что вы будете свидетельствовать на Суде против этого негодяя! Он и так давно уже безнаказанно вершит свои делишки.
— Обещаю, — твердо сказала Лариса. Судов она не любила и сколь возможно их избегала, но… Когда еще представится такая возможность — побывать на суде, да еще в роли справедливой обвинительницы!
— Ну и дура! Дура! — провыл Ежинский, получил нового пинка и замолк, глядя на Ларису непонятным взглядом. Нет, то. что во взгляде читалась ненависть, — это ясно. А вот что была там этакая хитринка-лукавинка, этакий сюрпризец вроде ножа в рукаве — странно.
Не сразу поняла суть этого взгляда Лариса. Потому что в данную секунду занимало ее иное.
— Господа! — Лариса набросила поверх платья шаль, ей почему-то стало зябко. — Я согласна стать участницей всех ваших судов чести. Но только после того, как вы правдиво объясните мне, кто вы такие на самом деле и почему этот маньяк на моих глазах то в медведя превращался, то в жука здоровенного!
Князь Жупаев поглядел на нее с нескрываемым изумлением:
— Простите, Раиса… Вас ведь, кажется, зовут Раиса?
“Для вас, господин Жупаев, именно Раиса. До скончания своего пребывания в этом… гнездышке сексуально озабоченных дворян!”
— Так вот, Раиса, разве вас не поставили в известность обо всем при приеме на работу? Во время вводного курса программы для обслуживающего персонала нашей курортной зоны? Еще в агентстве “Корунд”?
