Второе пришествие Воланда - Игорь Будков
Николай Петрович хотел уже выключить телевизор, когда в дверь робко постучали.
– Да, да. Войдите, – он повернулся к двери.
Дверь приоткрылась, и в дверях показался кучерявый мужчина средних лет.
– Здравствуйте, – произнес он. – Могу я войти?
– Конечно, – Николай Петрович обрадовался, предвкушая новое знакомство. – Проходите. Располагайтесь на свободной койке.
– Я вас ненадолго побеспокою, – человек улыбнулся. – Мне обещали к вечеру отдельные апартаменты. Представляете, я совершенно не переношу храпа.
– До вечера – так до вечера, – махнул рукой Николай Петрович. – Вы вещи свои вносите.
Мужчина бережно пронес к окну мольберт, на котором крепилась картина маслом. Установив мольберт, он протянул руку Николаю Петровичу:
– Самуил.
– Николай.
Они пожимали руки, обмениваясь любезными улыбками, и тут раздался голос Тапочкова:
– Царь Николай.
Самуил насторожился, улыбка больше не отражала недавней искренности. Он медленно произнес:
– Заранее прошу меня извинить за нарушение этикета, Ваше Величество. Прошу простить мою бестактность. Вы Николай Третий?
– Третий, Третий, – проговорил Тапочков, не вставая. – Второго свергли представители вашей народности.
– Что за глупость Вы говорите, – Самуил искренне негодовал. – Как к Вам обращаться?
Прикроватный молчал, делая вид, что это не с ним говорят.
И тогда вмешался Николай Петрович:
– Его фамилия Прикроватный, но Прикроватным он станет где-то после 18 часов. Сейчас же в нем пребывает Тапочков, ударение на последнем слоге. В Тапочкове уживаются левая и правая тапочки. Лев и Прав. Они хорошие ребята, дальнейшая беседа это покажет.
– Это, конечно, как-то оправдывает Тапочкова, – начал Самуил. Но я настаиваю, Ваше Величество, что Царя Николая Второго вынудили отречься от престола в пользу своего брата именно русские.
– Согласен, – хмуро кивнул Николай Петрович. – Русские. Бошки у них поехали. Вера в Бога ослабла, и творили дела безбожные. Отреклись от помазанника Божьего Царя. Представителя Бога на земле. Возрадовались Февральской революции, выбрали себе правительство, думали, смогут управлять страной лучше, чем ставленник Божий. И понеслось все к погибели страны православной. Разделилась она на отдельные республики.
– Тут-то и устроили представители вашей народности переворот, и захватили власть Ленин, Троцкий, Свердлов и так далее, – глядя в сторону так и не выключенного телевизора, произнес обвинение Лев или Прав – или оба сразу.
– Власть лежала. Они просто подняли власть, и все, – Самуил пожал плечами. – Русские обрекли себя. Без Бога жизни нет, – Самуил повернул голову к Николай Петровичу. – Скажите ему, Ваше Величество.
– Я не Величество и не Царь, – махнул рукой Николай Петрович. – Я в абсолютном уме. Прозвище мне дали, когда упекли сюда прошлый раз за агитацию в пользу православной веры и Царя. Тогда я выпивал – и иногда крепко выпивал. А сейчас упекли абсолютно трезвого. Даже не знаю, кому это нужно, уж не от Воланда же они меня здесь прячут. Кстати, вы наверняка от него здесь схоронились?
– От него.
– Боитесь?
– Нет, – Самуил всем своим видом показал, что совершенно не боится. – Полная глупость эти слухи. Я председатель правления одного из самых крупных банков. Мои акционеры категорически настояли на моей изоляции, – он развел руки чуть в стороны. – Боятся за свои деньги.
– Вы не приняли Иисуса Христа, – глаза Тапочкова резко из одной стороны переместились в другую. – Вы не лучше нас.
– Да, мы не приняли, – согласно качнул головой Самуил. – Мы объединялись вокруг Храма Господня в Иерусалиме. Это наш фундамент. Его разрушили, и мы рассыпались по всему миру. У вас та же проблема – потеря фундамента. Кризис, утраты веры православной и, как следствие, потеря Царя. Вы обязаны воспитывать ваших детей в духе веры православной. В этом ваше возрождение как великой Руси.
– Вы примите Иисуса Христа, – вновь перебил его Тапочков. – Послание к римлянам святого апостола Павла гласит, что от падения иудеев спасение язычникам. Мы приняли Иисуса Христа и несем на себе веру Христову. Перед концом света и вы примете Иисуса Христа, потому что конец закона – Христос, к праведности всякого верующего. Для Бога угодны славянские народы и ваш народ.
Тапочков замолчал, глаза смотрели прямо перед собой. Николай Петрович и Самуил переглянулись.
– Мне кажется, можно сделать перерыв в дебатах, – Николай Петрович подмигнул Самуилу.
– Да, да, – спохватился Самуил. – Побегу за палитрой – боюсь, психи распишут коридор, а нам за это платить придется.
– Хорошо.
Самуил закрыл за собой дверь, и Николай Петрович переместился к картине. На ней в лучах солнца грелся небольшой домик. От этого домика по дорожке, мимо цветочных клумб и грядок с овощами, шел мужчина к другому, совсем маленькому домику. За мужчиной бежала рыжая собачка.
– Куда он идет? – раздалось за спиной.
Николай Петрович не обернулся, он рассматривал картину. После трех вздохов он отошел на шаг назад и, не отрывая взгляда от картины, произнес:
– Мне кажется, что Самуил в человеке, идущем по узкой дорожке, видит все человечество. Собака символизирует животный мир, – Николай Петрович кинул взгляд на Тапочкова. – Солнце вот-вот закроет туча. Это говорит о благоприятных и не очень благоприятных днях в нашей жизни.
– В руках человек держит, как мне кажется, – глаза смотрели вправо – рулон туалетной бумаги. Готовность к очищению, – глаза перешли на левую сторону. – Кочаны капусты не созрели – еще есть время проанализировать свою жизнь и сделать выводы.
За их спинами послышалось сопение, и в палату с палитрой в левой руке и кисточками в правой втиснулся Самуил.
– Скажи, брат, – обратился к нему Тапочков, – куда идет человек на твоей картине? Что написано на его сосредоточенном лице? Где происходят события?
– Вначале скажите: вам нравится?
– Мне – да, – глаза Тапочкова переместились влево. – И мне.
– Я плохо разбираюсь в живописи, – Петрович перевел взгляд на картину. – Можно сказать, вовсе не разбираюсь.
– Конечно. Не царское это дело, – хохотнул Самуил.
– Скажу, что нравится, – мотнул головой Николай Петрович.
– Хорошо. Начнем по порядку, – Самуил потер ладонь об ладонь. – Это моя бывшая дача. Сейчас-то у меня особняк. Но я тоскую по той даче. Все так просто, природа. Войдешь в туалет, а в щели пробиваются лучи солнца, паучок сплел в углу паутину. Птички поют. Красота.
– А в чем глубокий
