Ведьмы не сдаются! - Муращенко Станислава Ростиславовна
Бьен закончил диктовать и теперь рассматривал себя, пытаясь найти, куда засунуть зеркальце, что при его довольно тесной одежде было не так легко. У Крионы клочок бумаги, на который она конспектировала выступление Кранела, разросся, кажется, в целый научный трактат, а у Велеоны, отличавшейся обычно неестественно ярким румянцем, был такой нездорово зеленоватый цвет лица, что сразу становилось ясно: она наложила на себя все заклинания запоминания, какие только знала.
Наконец в конце коридора появился наш профессор боевой магии Орин, а за ним – Авес и Наина.
Орин зашел в кабинет, щелкнул пальцами, зажигая свет, и впустил нас. На столе лежали билеты. На этот раз экзаменационная комиссия, состоявшая из Наины, Орина и Авеса, преподавателя боевых искусств, не дала нам времени пошуметь и поизображать аристократические обмороки на нервной почве, а сразу заставила тянуть. Я со злорадной улыбочкой выхватила билет из-под носа Зарины и, сказав его номер, отправилась к столу.
Как и большинство здравомыслящих людей, отправилась я в последний ряд, где с трудом отвоевала себе местечко между Амели и Вилесом. В конце концов получилось так, что на первых трех рядах вообще никто не сидел, кроме Алекса и Кранела. А вот за места подальше разгорелась настоящая война. Хорошо, что я на курсе пользовалась авторитетом и меня никто не пытался согнать с места, потому что остальные однокурсники блуждали по кабинету, первое время совершенно не обращая внимания на недовольных преподавателей и ища себе свободный стол подальше от их бдительного ока.
Честно говоря, я была не очень трудолюбивой девушкой, но память у меня хорошая и магией я занимаюсь с удовольствием. Так что занять место за последним столом было скорее делом престижа, чем необходимости. Тем более что шпаргалки я так и не написала. Но сессия была действительно важна, ведь по большей части именно оценка за нее играла решающую роль при распределении на практику.
Я прочитала билет и только тогда вздохнула с облегчением. Из четырех вопросов я знала три, а еще один великолепно знала Амели. То есть, если я очень постараюсь, могу получить ответ на вопрос телепатически. Все простое гениально! Или, может, наоборот…
Когда я наконец решилась (точнее, просто наскучило сидеть) и подошла к столу учителя, с Амели насчет помощи уже было договорено. Первый вопрос я отбарабанила без труда, отвлеченно рассматривая стилизованное изображение щита на одежде Орина. Вторым оказались основы охраны дома, которые я не знала напрочь. Мне гораздо интереснее было гоняться по лесам за оборотнями или еще кем-то, чем заговаривать помещение от нечисти. Я мысленно возопила о помощи. Амели начала медленно говорить. Вот только вопрос она знала не так хорошо, как я надеялась, поэтому думала с запинками, А я говорила с запинками. К счастью, преподы списали сосредоточенное лицо Амели на то, что она думает. Ну, по сути, так и было. Почти. Не могли же они знать, что она думает для меня?
Следующие вопросы я знала и сама, поэтому отпустила Амели в свободное мышление. Рядом со мной экзамен сдавал Тео, отличавшийся совершенной неспособностью к теоретической магии. Он мог без труда швыряться фаерболами, он мог простеньким заклинанием устроить ураган, но у него был один очень большой недостаток – он не то чтобы делал что-то случайно, он знал, что делает, только объяснить, что именно он знает, было для него карой небесной. Орин, принимавший мой ответ, в очередной раз отвлекся на него, пораженный неспособностью внятно ответить на элементарный вопрос, и повернулся ко мне спиной. Я не замедлила этим воспользоваться и из-за спины Орина начала отчаянно гримасничать, пытаясь помочь Тео. Он сдавал вопрос о замораживающем заклинании, и сейчас ему надо было показать, какие ощущения вызывает у жертвы сам процесс. Этот вопрос я помнила замечательно, поскольку на практическом занятии выступала показательной жертвой этого заклинания. Скажу сразу – ощущения не из приятных, такое не забывается. Я схватилась за щеку, пытаясь изобразить зубную боль. Тео недоуменно таращился на меня, но потом до него дошло, что я имела в виду. Ответив, он снова посмотрел на меня. Я схватилась за живот. Это он понял с первого раза. Потом я попыталась изобразить, что немеют руки. И с этим у меня возникла проблема. Скорее это было похоже на классическое изображение неразмышляющего зомби с вытянутыми вперед руками.
– Если вы сейчас признаетесь, что вам пытается подсказать Лиера, мы поставим вам троечку, – миролюбиво сказал Орин, даже не поворачиваясь.
Я подавилась смешком и продолжила свои актерские потуги. Конечно, актриса из меня как из страуса тягловая сила, но свою тройку Тео заработал. А мне, кажется, даже прибавили балл за активные усилия. Повезло – могли бы обоим двояк поставить. Все-таки Орин святой человек!
На следующий день мы сдавали магическую химию. Я была отличницей (обычно), но химию не знала. Более того, химию не знал никто. Вообще. Даже Кранел и Алекс, хотя первый отличался просто титаническим трудолюбием, а второй – памятью. Преподавал нам ее Пасидон, сварливый человек с синюшным лицом, что заставляло думать о неудачных химических экспериментах. Когда-то он наставлял знаменитых алхимиков, наверняка внеся лепту в то, что почти все они были психами. Теперь пришла наша очередь мучиться. Если остальные учителя на многое смотрели сквозь пальцы, то Пасидону, кажется, доставляло удовольствие заваливать студентов на экзаменах. Или просто мы все ему так нравились, что хотелось пообщаться с нами еще годик. Вот почему сдавать экзамены именно у Пасидона не желал никто. До такой степени не желал, что мы за определенное вознаграждение клятвенно умоляли его секретаршу сообщить нам, придет ли синьор Помидор, как мы его называли, на вторую часть экзамена или на первую. Вообще-то «ритуальное заклинание» его секретарши мы проводили со второго семестра первого курса, причем с моей подачи – я тогда пожаловалась Ресу на «Помидора», который на зимней сессии меня чуть не завалил, и он присоветовал метод, которым успешно пользовались вот уже несколько поколений.
Сегодня по нашим достоверным данным он должен был прийти на вторую часть экзамена, чем несказанно огорчил наши души, льнувшие к подушкам. Но делать было нечего, и мы в полном составе пришли на экзамен с утра.
Когда явились мы с Беном, в комнате подготовки дым стоял коромыслом. Амели при поддержке Кранела что-то втолковывала Лео и Авену, двум товарищам-неудачникам. Они смотрели на нее, как смотрят очень грязные ботинки на мокрую тряпку. То есть таращились и пытались понять, что же от них требуется. Большинство наших однокурсников спешно листали учебники, пытаясь действовать по принципу «не поем, так понадкусываю». Мои знания в области пословиц казались гораздо более фундаментальными, чем в химии. У моих однокурсников были тоже более чем прискорбные результаты обучения, так что в случае чего на помощь можно было не рассчитывать.
Мы махнули Амели рукой в знак приветствия. Она кивнула и снова принялась за обработку парней.
– Эта формула относится не к заклинанию памяти, а к заклинанию общего знания, – донесся до нас обрывок их разговора.
Я вздохнула, лишившись последней надежды: если уж Амели рассказывает двоечникам не урок, а заклинания для лучшего запоминания, то это конец.
Мы с Бьеном устроились за единственным свободным столом – последним – и несколько секунд с легким злорадством наблюдали за умственными потугами однокашников, что для большинства из них было делом непривычным, а потом открыли книгу и жадно вцепились в нее, как два коршуна.
Конечно, не наелся, так не налижешься, но мы упорно не хотели признавать эту прописную истину по очень важной причине – пересдачи принимал только сам синьор Помидор.
Через двадцать минут подготовки должен был появиться преподаватель, и мы с Бьеном еще отчаяннее уцепились за учебник, как будто надеясь, что нас не смогут от него отцепить и позволят сдавать экзамен в его компании. Мечты! Хотя было бы неплохо…
Когда из коридора донесся панический вопль кого-то из наших: «Синьор Помидор идет!» – до нас не сразу дошел смысл этих слов. А когда мы поняли…
