Сергей Щипанов - Электронный оракул
— Хазанов, — неуверенно предположил хозяин.
— Кто? — переспросила девушка.
— Гена Хазанов, который из кулинарного техникума.
— Нет, что ты. Хазанов моложе. Но как похож, а? Может родственник его? Папа?
«Изменившийся Хазанов» изобразил на лице застывшую глуповато-надутую маску и, стоя истуканом, заговорил «деревянным» голосом, запинаясь языком о каждое слово:
«… в Париже это ейфелевая башня, кх, кх, в Риме — развалины Колизея, кх, кх, в хорошем состоянии…»
Хозяин и его гостья покатились со смеху и разом испуганно глянули друг на друга, поняв, кого изображает артист, так похожий на Хазанова.
— Брежнев, — озвучила догадку Рита. — Генка, не может этого быть!
— А я тебе что говорил. Конечно, не может.
«Папа-Хазанов» расстарался вовсю, веселя и удивляя. Он изображал и разных недотеп и вождей, не щадя никого, издеваясь над сами-самыми «неприкасаемыми». Студенты надорвали животы от хохота, наслаждаясь буйством свободы, ворвавшейся в их мир заплесневелых догм. Они сидели рядышком на диване, и волосы девушки приятно щекотали Генино ухо. От гостьи очень знакомо пахло. «Польские духи «Быть может»», — определил студент. У мамы были такие же — он сам ей купил на Восьмое; дикую очередь отстоял. Гена осторожно просунул руку между спинкой дивана и спиной гостьи. Мысли его скакали, исходящее от Риты тепло опьяняло почище портвейна. Но хорошее имеет свойство быстро кончаться.
Дз-з. «Любовь, комсомол и весна!» — зазвучал бодрячковый голос, возвращая расшалившихся студентов в советскую действительность.
— Все? — разочарованно протянула Рита и посмотрела на часы. — Генка, мы же на лекции опоздаем!
— Успеем, — поспешил успокоить ее хозяин. — От нас маршрутка ходит — пять минут ехать.
Но Рита решительно освободилась от его неумелого полу-объятия.
— Все равно, давай собираться.
Эх, некому было объяснить простофиле-студенту, что ничего не следует делать наполовину.
Девушка встала и грациозно потянулась. Встретившись глазами с удрученным взглядом Гены, она примирительно улыбнулась и предложила:
— Давай покурим. Куда я сумку с сигаретами дела?
— Она на вешалке, в прихожей, — ответил Гена, поднимаясь.
За сумкой отправились вместе. В тесной прихожей «хрущевки» было не разминуться, и Гена обнял, наконец-то, Риту по-настоящему. Потом они долго целовались, прислонившись к висящим на вешалке курткам.
* * *Гена застал времена, когда ходили в гости «на телевизор». Он сам регулярно ходил к соседу Мишке, счастливому обладателю черно-белого чуда. По воскресениям на единственном тогда местном канале шла полуторачасовая передача для детей, весь репертуар которой ограничивался, (так, во всяком случае, отложилось в памяти Гены), «Новым Гулливером», «Золотым ключиком» и «Василисой Прекрасной». Наступили новые времена, телевизором больше никого не удивишь, и работали у них теперь аж три канала, но само телевидение осталось, по сути, таким же, как в Генином детстве. Если конечно не брать в расчет чисто технические достижения. Поэтому-то столь резким оказался контраст между привычным неторопливым и уныло-покорным телеэфиром и нагло врывающимися туда кусками динамичного, непредсказуемого, взрывного «западного» вещания, достигая в глазах Гены степени отличия какой-нибудь смирной крестьянской лошадки от необъезженного мустанга. Ежедневные откровения, слетевшего со всех своих электромагнитных катушек «Темпа», открыли ему некий искривленный мир, точнее — антимир, поскольку все знаки в нем поменялись на противоположные. Там считались положительными понятия: «бизнес», «рок-музыка», «секс». Там можно было покупать доллары и ездить в отпуск на Кипр. Польша в том мире была членом НАТО, а сам «агрессивный блок» превратился в «партнера во имя мира» и даже Израиль (подумать только!) числился в союзниках.
Рита не разделяла неуемной тяги Гены к телевизору. Роман их бурно развивался, а «закордонная теледребедень» являлась только помехой и быстро ей надоела. Интересно конечно, но… есть куда более увлекательные занятия. Их утренние свидания итак были лимитированы по времени, а тут еще этот дурацкий ящик с его загадками.
— Генка, — Рита была настроена серьезно, — ты уделяешь своему телевизору внимания больше, чем мне.
Еле отдышавшись, они лежали на диване, прикрытые пледом, и Гена робко напомнил девушке, что сейчас должна начаться передача «оттуда». Он поспешил отказаться от намерения включить телевизор, увидев, что любимая готова рассердиться, но это его не спасло. Рита представила себе, как, обнимая ее, возлюбленный будет думать о каких-то идиотских передачах и обиделась по-настоящему. Она встала, и начала быстро одеваться. Напрасно Гена бормотал слова извинения и просил остаться — ведь у них вагон времени.
— Мне пора, — отрезала Рита.
Она ушла, оставив хозяина наедине с его четвероногим другом «Темпом». Несколько минут Гена уныло слонялся по комнате не находя к чему приткнуться, затем, машинально, щелкнул клавишей «вкл.» телевизора. На экране появился вертящийся волчок с лошадкой.
«Что? Где? Когда?», — сообразил студент. — Значит «запад» уже закончил передачу. Или еще не начинал?».
Но любимая им игра была какая-то странная: «знатоки» не те и голос ведущего другой. Тот называл игроков «господами», а они его «господином ведущим».
«Да это же их передача, — только теперь дошло до покинутого влюбленного, — и нашу игру они туда затащили».
В новом изложении телеигра озадачила Гену. Он почти ничего не понимал: компьютеры, Интернет, сотовые телефоны. Про компьютеры он, конечно, слышал, а вот остальное… «Знатоки» с треском проиграли, что с досадой в голосе констатировал ведущий и начал скорбно- торжественную речь:
«В память о Владимире Ворошилове, которого нет уже с нами…».
«Ворошилов умер? Идиотская выдумка». — Гена буквально на днях читал в газете интервью с популярным создателем «Что? Где? Когда?».
«… и сейчас, в двадцать первом веке…».
«О чем это он? В каком таком двадцать первом… Стоп!». Гена лихорадочно соображал, выстраивая логический ряд: изменившийся Хазанов, умерший Ворошилов, двадцать первый век…
«Будущее! Они показывают придуманное будущее. Или не придуманное? И не они? Двадцать первый век, с ума сойти! Сколько мне тогда будет? За сорок…».
Начало нового века, до сих пор, казалось Гене событием невероятно далеким и вот теперь третье тысячелетие, загадочным образом вломилось к нему в дом.
«Выходит, в двадцать первом веке начнут у нас шелестеть в руках зеленые бумажки с портретами президентов. Разрешат ездить, кому куда вздумается, хоть на край света. Коммерцией займемся, станем пить «продвинутое пиво» и жевать эту дрянь, без сахара».
Еще не известно, во что труднее поверить: в саму возможность заглянуть в будущее, или в такой его вариант.
Будущее там или не будущее, однако, настоящее пока никто не отменял — пора было двигать в институт. По дороге Гена успел поразмышлять о неразгаданных тайнах мироздания, об «окнах» в пространстве-времени и о крутых виражах на пути исторического развития.
В институте он, прежде всего, разыскал Риту. Любимая встретила студента далеко не ласковым взглядом, а он еще умудрился (вот балбес) подлить масла в огонь, заявив сходу:
— Ритуль, я понял. Это будущее.
— Ты о чем? — Тон ее не предвещал ничего хорошего, на что Гена не соизволил обратить должного внимания.
— Эти передачи — они из будущего!
Глаза Риты полыхнули огнем праведного гнева. Какая женщина станет терпеть конкуренцию, да еще со стороны какого-то электрического массовика- затейника.
— Вот оно что. Будущее.… А у нас с тобой, все в прошлом, понял!
* * *Вечером мама насела на Гену с расспросами.
— Сына, ты чего такой? Неприятности в институте?
— Нет, все нормально, мам.
Мама внимательно посмотрела на лицо сына и следующим вопросом попала в «десятку»:
— Как ее зовут?
— Кого? — Гена, в который раз поразился маминой проницательностью.
— Твою девушку. Так как: Света? Наташа?
— Ну, Рита.
— Поссорились? Обойдется. Пригласил бы ее к нам, познакомил.
Гена только неопределенно махнул рукой. Мама осталась возиться на кухне, а он отправился в комнату к искусителю-телевизору.
«Оно» уже началось. Показывали почему-то кинохронику: незнакомые чужие горы, ползущая по змеящейся между скал дороге колонна военных грузовиков и БТРов, разрывы мин и треск автоматных очередей, дым, огонь…
«Война, которую в течение десяти лет вел в Афганистане Советский Союз…».
Вон оно что. Война. У Гены неприятно засосало под ложечкой. В такое будущее верить как-то не хотелось. Экран вдруг подернулся пеленой и, мигнув на прощание, погас совсем. В электронных внутренностях аппарата затрещало, в комнате завоняло горелой изоляцией. Старина «Темп» не выдержал перегрузок…
