Терри Пратчетт - Понюшка
Витинари встал и выглянул в окно.
— Разве наш город не обитель попрошаек и воров, Барабантер? Я могу гордиться тем, что среди них находятся самые умелые на свете. Если бы среди городов проводилось состязание по воровству, полагаю, Анк-Морпок не только вернулся бы домой с выигранным кубком, но и прихватив бумажник каждого участника. У воровства есть цель, Барабантер, но город инстинктивно чувствует, что пока есть вещи, недоступные обычным людям, то есть и такие, которые не дозволены и богачам, и влиятельным персонам.
Для посторонних понимание Барабантером мыслительного процесса своего хозяина было сродни магии, но для него было сродни озарению то, что можно почерпнуть, наблюдая, что именно лорд Витинари читает, выслушивать порой совершенно бессмысленные наблюдения и соединять их, как умел только Барабантер, в общие текущие проблемы и чаяния. Поэтому он произнёс:
— Вы имеете в виду контрабанду, сэр?
— Именно так, именно так. У меня к контрабанде нет претензий. Она требует задействовать множество связей, оригинальное мышление и соблюдать тайну. Качества, похвальные для большинства простых смертных. По правде говоря, она наносит не столь уж значительный ущерб, зато дает людям на улицах немного пощекотать нервы. Каждый должен, по возможности, слегка преступить закон, Барабантер. Это полезно для чистоты ума.
Барабантер, в чистоте черепной коробки которого сомневаться не приходилось, сказал в ответ:
— Тем не менее, сэр, налоги должны регулярно взиматься и поступать в казну. Город постоянно растёт, и за все нужно платить.
— Верно, — произнес Витинари. — Я многое мог бы обложить налогами, но решил создать налог на то, без чего можно обойтись. Непривычно, не так ли?
— Некоторые именно таки и подумали, сэр. Многие этим недовольны.
Витинари не стал отрываться от своих документов.
— Барабантер. Жизнь входит в привычку. Когда недовольство людей достигнет предела, думаю, я обращу на это их внимание.
Патриций снова улыбнулся и сложил вместе пальцы.
— Короче говоря, Барабантер, некоторое количество бандитов среди низшего класса в городе достойно улыбки, если не аплодисментов, ради здоровья самого города, но что прикажешь делать, если в преступность втянуты благородные или богатейшие слои общества? Если для бедняка, который от голода пойдет на кражу, будет достаточно и года в тюрьме, то какой высоты должна быть виселица для богача, который из жадности преступает закон?
— Я хотел бы еще раз повторить, сэр, что я покупаю скрепки на собственные деньги, — встревожился Барабантер.
— Ну, разумеется, но в твоем случае, я должен с удовольствием отметить чистоту твоих помыслов, которая прямо-таки слепит глаза.
— У меня есть все чеки, сэр, — продолжал настаивать Барабантер, — просто на случай, если вы решите на них взглянуть. — На какое-то мгновение повисла тишина, потом он добавил:
— Командор Ваймс должно быть уже почти добрался до своего поместья, милорд. Это может оказаться благоприятным обстоятельством.
Витинари остался невозмутим.
— Конечно, Барабантер. Конечно.
* * *
Поместье находилось на расстоянии дня пути, что в единицах, измеряемых каретами, означало два, с остановкой в постоялом дворе. Ваймс провел это время в предвкушении желаемого стука копыт гонца из города с вестью о разразившейся катастрофе. Обычно Анк-Морпок мог рассылать подобных вестников чуть ли не ежечасно, но именно в этот час отчаянья он покинул своего сына.
Свет уже нового дня ложился на этого самого блудного сына, когда карета, наконец, остановилась перед парой ворот. Спустя пару мгновений из ниоткуда возник старик и устроил огромное представление из открывания вышеупомянутых ворот, потом встал по стойке смирно и сияя, с осознанием выполненного долга, проводил проезжающую карету взглядом. Едва въехав внутрь, карета снова остановилась.
Читавшая в этот момент Сибилла, не отрываясь от книги, толкнула мужа в бок и сказала:
— Здесь такой обычай, нужно заплатить мистеру Гробу пенни. Знаешь, в прежние времена мой дедушка держал в карете жаровню с углями. Теоретически от холода, но на самом деле он нагревал на ней монетки до красна, брал щипцами и швырял привратнику. Всем это нравилось, или так казалось моему деду, правда, после его смерти мы так не делали.
Ваймс полез в кошелёк за мелочью, открыл дверцу и сошел вниз, чем крупно озадачил упомянутого м-ра Гроба, который вжался в росший пышный куст, словно загнанный зверь.
— Прекрасная работа, мистер Гроб, просто пример для всех открывателей засовов. — Ваймс протянул монетку, и м-р Гроб вжался в куст ещё сильнее. Его поза говорила о том, что он готов удрать в любую секунду. Ваймс подбросил монетку, и испуганный старик поймал ее на лету, успев плюнуть на нее, и тут же растворился в пейзаже. У Ваймся сложилось впечатление, что м-р Гроб был возмущён отсутствием шипения.
— И как давно ваша семья перестала швырять раскаленные монетки слугам? — спросил он, возвращаясь в карету.
Сибилла отложила книгу.
— Этому положил конец мой отец, хотя моя мать была недовольна. Как и привратник.
— Уж я-то думаю!
— Нет, Сэм. Они были недовольны тем, что прервался такой замечательный обычай.
— Но это же - унизительно!
Сибилла вздохнула:
— Да, мне это известно, Сэм, но, видишь ли, это были легкие деньги. Во времена моего прадеда, если дела шли хорошо, человек мог заработать до шести пенсов в день. А поскольку старик был почти все время навеселе от рома и бренди, то порой швырял по целому доллару. Я говорю не о нынешнем, а о старом, добром, полновесном золотом долларе. На такой привратник мог прокормиться целый год, особенно в этих краях.
— Да, но… — начал было Ваймс, но его супруга обезоружила его улыбкой. Для подобных случаев у нее имелась особая улыбка. Она была ласковой и дружеской, и при этом была словно вырезана из камня, как бы говоря: «либо ты прекратишь разговоры о политике, либо тут же в нее вляпаешься, себе же и навредив». Поэтому Ваймс разумно, с учетом обретенной за последнее время мудрости, заставил себя уставиться в окно.
Ворота постепенно растаяли из вида в вечернем свете и перед взглядом возник большой особняк, который, по всей видимости, являлся центром всего этого, но до него невозможно было добраться, не проехав сквозь аллею деревьев и мимо того, что какой-нибудь плохой поэт назвал бы «занудными лужками», на которых в свою очередь, как решил Ваймс, с определенной вероятностью паслись овцы, потом мимо аккуратно подстриженного леска, пока, наконец, не добрались до моста, который сделал бы честь своим городским собратьям.[4]
Мост оказался перекинутым через нечто, что Ваймс сперва принял за искусственное озеро, но оказалось рекой приличной ширины. Когда они забрались на мост, река оказалась еще впечатляющее. Ваймс заметил какую-то большую лодку, движущуюся по ней вдоль берега непонятным способом, зато, судя по характерному запаху, та была как-то связана с коровами. В этот самый момент Сэм-младший заявил:
— Эти тёти совсем без штанишек! Они собираются поплавать?
Ваймс рассеяно кивнул, потому что целый хоровод обнаженных дам не подходящая тема, которую хочется обсуждать с шестилетним мальчиком. В любом случае его внимание было приковано к лодке. Вокруг нее бурлила вода, а матросы на палубе делали какие-то моряцкие знаки леди Сибилле или, что тоже возможно, обнаженным дамам на мосту.
— Это река, не так ли? — уточнил Ваймс.
— Это Капелла, — объяснила леди Сибилла. — Она протекает через всю Октариновую равнину и дальше в Квирм. Однако, если мне не изменяет память, чаще ее называют «Старой мошенницей». У нее есть характер, но девочкой мне очень нравилось кататься по ней в крохотных прогулочных яликах. Было действительно весело.
Карета прогрохотала по дальнему концу моста и выехала на длинный подъездной путь к, да-да, к величественному особняку. Ваймсу показалось, что именно так можно охарактеризовать это здание, потому что оно было достаточной величины. На лужайке перед домом оказалось стайка оленей, и огромная «отара» людей перед тем, что очевидно называют «парадным крыльцом». Они, словно на свадьбе, построились в две линии. На самом деле это оказалось чем-то вроде почетного караула, хотя их число - от садовников до лакеев - приближалось к трем сотням. Все они, хотя и не очень успешно, пытались улыбаться. Это напомнило Ваймсу парад Стражи.
Два лакея столкнулись лбами, пытаясь поставить перед каретой лесенку, а Ваймс полностью испортил момент, выйдя с противоположной стороны и вытащив за собой леди Сибиллу.
Посреди толпы нервничающих лиц он разглядел единственное дружелюбное, которое принадлежало Вилликинсу, который был дворецким Ваймса и единственным их слугой в городе. В этом Ваймс был непреклонен. Раз он сам собрался в деревню, стало быть, и Вилликинса следовало взять с собой. Он аргументировал это супруге тем, что Вилликинс точно не полицейский, а, значит, это не то же, что брать работу на дом. И это было правдой. Вилликинс определенно не был полицейским, потому что большинство копов не умели вырубить кого-нибудь бутылкой, не поранив рук или сделать специфическое, но действенное оружие из ограниченных кухонных принадлежностей. У Вилликинса было темное прошлое, что проявлялось, когда ему требовалось приготовить фаршированную индейку, но сейчас Сэм-младший, увидев напуганное, но знакомое лицо бросился мимо рядов нервничающих слуг и обнял его за колени. Вилликинс, в свою очередь, поднял его в воздух, перевернул вверх ногами и снова аккуратно поставил ребенка на выложенную гравием дорожку. Эта процедура вызывала непременный восторг шестилетки. Своему дворецкому Ваймс верил, хотя не доверял очень многим. Долгие годы службы копом поневоле заставят быть разборчивым в подобном вопросе.
