Терри Пратчетт - Понюшка

Глава 1

«Гоблинское восприятие мира - культ или даже религия под названием «Унггэ». Вкратце это целый своеобразный религиозный комплекс, основанный на идее перерождения и святости секреций тела. Данный центральный принцип провозглашает, что все, что выделяет тело гоблина является частью него и следовательно должно соответственно восприниматься и тщательно сохраняться до тех пор, пока не будет в надлежащий срок захоронено вместе со своим владельцем. В ожидании этого срока «материал» хранится в специальных горшочках унггэ, об удивительном способе изготовления которых я расскажу позднее.

Если преодолеть брезгливость, то мы должны будем прийти к мысли о том, что подобное сокровище должно быть тщательно оберегаемо от доступа любого существа, однако потребует огромных затрат, вместительного хранилища и особого подхода к выбору соседей.

Таким образом, в реальности большая часть гоблинов исповедует «Унггэ Хад». Данный термин можно понимать как упрощенную и легкую форму культа Унггэ, которая охватывает лишь ушную серу, обрезки ногтей, а так же сопли. Жидкость, если можно так обобщить, не является принадлежностью унггэ, а нечто проходящее как бы сквозь тело, не являясь его частью. Они объясняют это тем, что нет очевидной разницы в воде до и после, с чем с прискорбием нужно согласиться, учитывая качество воды в их подземных логовах. Аналогичным образом фекалии считаются продуктами питания, претерпевшими всего лишь некую трансформацию. Удивительно, но зубы вовсе не вызывают у гоблинов никакого интереса, поскольку они воспринимают их как некоего рода гриб-фунгус, как и не испытывают никакой привязанности к волосам, которых, надо заметить, они имеют не так уж много».

На этом месте лорд Витинари, патриций Анк Морпорка прервал чтение и уставился в ничто. Спустя пару секунд «образ ничто» загородил «образ» его секретаря Барабантера, который, надо сказать, всей своей карьерой доказывал, что свято место пусто не бывает, и что тот, «кто был никем может стать всем».

— Вы выглядите задумчивым, милорд, — произнес Барабантер, приложив к своему изречению легкий намек на вопрос, который тут же испарился в воздухе.

— Горько плачу, Барабантер, омываюсь слезами.

Барабантер замер с присыпкой в руке, которой наносил пыль на безупречно чистый черный лакированный стол.

— Пастор Овес очень впечатляющий писатель, не так ли, сэр?

— Разумеется, Барабантер, но основная проблема остается в другом. Это другое таково - человечество может договориться с гномами, с троллями и даже с орками, которые все без исключения порой бывают пугающими, но знаешь ли ты почему это так, Барабантер?

Секретарь осторожно закрыл присыпку и поднял взгляд к потолку.

— Могу ли я предположить, милорд, что в их дикости мы видим собственное отражение?

— О, отлично, Барабантер. Я еще сделаю из тебя настоящего циника! Хищник всегда оценит другого хищника, не так ли? О, он может даже ценить жертву. К примеру, лев может терпеть овцу, даже если он потом ее съест, но лев никогда не станет терпеть крысу. Вредители, Барабантер, только представь - целая раса деградировала во вредителей!

Лорд Витинари печально покачал головой, и всегда все подмечающий Барабантер заметил, что пальцы его светлости в третий раз за этот день перелистнули страницу, озаглавленную «Горшочки унггэ», и, похоже он, что было на него непохоже, завел разговор с самим собой…

— Эти емкости изготовляются самим гоблином из любого подручного материала, начиная с драгоценных минералов, заканчивая деревом или костью. Среди произведенных в древности можно найти даже прекрасные тончайшие сосуды, которым нет равных во всем мире. Ради них имевшие место разграбления поселений гоблинов всевозможными искателями сокровищ и самими гоблинами с целью мести по сей день омрачают наши взаимоотношения с гоблинами.

Лорд Витинари прочистил горло и продолжил:

— Я вновь процитировал пастора Овса, Барабантер. Должен отметить, что жизнь гоблинов оказывается на грани часто именно потому, что туда их подталкиваем мы. Когда ничто не способно выжить, они выживают. Их общее приветствие звучит как «Ханг!», что значит «Выживай!» Я знаю, что им приписывают ужасные преступления, но мир никогда не был к ним милостивым. К слову сказать, тем, чья жизнь всегда висит на тонкой ниточке, прекрасно ясна чудовищная алгебра нужды, в которой нет места жалости, и когда нужда прижимает до крайности, что ж, это самое подходящее время, чтобы женщины племени подготовили подходящий горшочек унггэ - тот, что называется «душой слез». Это самые великолепные сосуды, покрытые мелкими резными цветами и словно омытые слезами.

Прекрасно выверив время с последним сказанным словом лорда Витинари, Барабантер поставил перед своим господином чашку кофе:

— «Чудовищная алгебра нужды», Барабантер. Нам ведь она так же известна, не так ли?

— Совершенно верно, сэр. Между прочим, сэр, мы получили послание от Алмазного короля троллей с выражением благодарности за нашу твердую позицию по вопросу наркотиков. Прекрасная работа, сэр.

— Небольшая поблажка, — провозгласил Витинари, отмахиваясь. — Вам же известна моя позиция, Барабантер. Я не имею никаких возражений, если люди принимают какие-то препараты, улучшающие их самочувствие или уверенность, или же к слову, чтобы посмотреть на маленьких танцующих фиолетовых фей или даже, если удается, своих богов. В конце концов, это их мозги и у общества нет на них никаких прав, если только они не управляют при этом тяжелой техникой. Однако, продавать троллям наркотики, от которых у них взрывается голова, это просто убийство. Тяжкое преступление.

Я рад, что командор Ваймс в этом вопросе полностью со мной солидарен.

— Совершенно верно, сэр. И если мне будет дозволено, я хотел бы напомнить вам, что вскоре ему предстоит нас покинуть. Вы намерены его до этого принять?

Патриций покачал головой.

— Думаю, нет. Он должно быть потрясен, и я не хотел бы своим присутствием ухудшать его состояние.

В словах Барабантера был легкий намек на сочувствие:

— Не вините себя, милорд. В конце концов, вы с командором всего лишь игрушка в руках высших сил.

* * *

Его высочество, герцог анкский, командор анкморпорской городской Стражи, сэр Сэмуэль Ваймс энергично шевелил карандашом, засунутым за край ботинка, чтобы унять чесотку. Но это не помогло. В который раз. Ноги чесались из-за носков. В сотый раз он подумал, не сказать ли супруге, что среди множества ее достоинств - вязание не самое явное. Хотя, он скорее бы отрубил себе ногу, чем сделал бы подобное. Это просто разбило бы ей сердце.

Носки же были действительно ужасными. Они были такими толстыми, узловатыми и неуклюжими, что ему пришлось купить ботинки на полтора размера больше. А сделал он это потому, что Сэмуэль Ваймс, который ни разу не ходил в храм с религиозными намерениями, поклонялся леди Сибилле, и не проходило ни дня, чтобы он с удивлением не обнаружил, что она отвечает ему взаимностью. Он сделал ее своей супругой, а она его миллионером. Встав за его спиной, она превратила мрачного, несчастного и циничного копа в богатого и влиятельного герцога. Ему правда удалось сохранить свой цинизм и даже целое стадо обезумевших быков не смогло бы выбить из Сэма Ваймса копа, потому что он был отравлен этим ядом до мозга костей. И вот Сэм Ваймс чесался и считал проклятья, пока совсем не сбился со счета. Между чертыханиями он пытался работать с документами.

Бумажная работа никогда не переводилась. Каждому известно, чем больше стараешься от нее избавиться, тем больше ее становится.

Разумеется, у него были подчиненные для подобной работы, но рано или поздно, в конце концов, ему все равно приходилось подписывать бумаги или хотя бы читать их. В полицейской работе невозможно было полностью без них обойтись - была вполне определенная возможность, что дерьмо попадет в вентилятор. Инициалы Сэма Ваймся требовались на бумаге, чтобы уведомить мир о том, что ими он отмывает вентилятор, а стало быть подчищает за собой дерьмо.

Но сейчас он прервался, чтобы позвать сержанта Малопопку, которая исполняла обязанности его адъютанта.

— Что там ещё, Веселинка?

— Не совсем то, что вы имеете в виду, сэр, но, полагаю, вам понравится узнать, что мне только что передали семафорное сообщение от и.о. Капитана Хаддока из Квирма, сэр. Он сообщает, что все налаживается, сэр, и ему даже начал нравиться «avec».[1]

Ваймс вздохнул.

— Что-то еще есть?

— Глухо как в бочке, сэр, — ответила гномиха, просунув голову в дверь. — Жарко, сэр, слишком душно, чтобы драться и липко, чтобы красть. Ну разве не прекрасно, сэр?

Ваймс крякнул.

— Там, где есть полицейский, там всегда есть место преступлению, запомни это, сержант.