Терри Пратчетт - Правда
Двое мужчин налегали на весла. Третий сидел на носу лодки. Периодически он что-то говорил. Например:
— У меня нос чешется.
— Придется потерпеть, пока на место не прибудем, — откликнулся один из гребцов,
— Вы не могли бы развязать мне руки? Он действительно чешется.
— Мы развязывали тебя, когда останавливались поужинать.
— Тогда он не чесался.
— А может, ять, еще раз треснуть его по голове, ять, веслом? А, господин Кноп?
— Неплохая мысль, господин Тюльпан. В темноте прозвучало глухое «бум!».
— Ай.
— Лучше не шуми, приятель, а то господин Тюльпан совсем разозлится.
— Вот именно, ять.
После чего послышался шум, как будто вдруг заработал промышленный насос.
— Слушай, ты, это, особо не налегай!
— Я ж, ять, всю жизнь налегаю и жив-живехонек, господин Кноп.
Лодка медленно остановилась у небольшого, редко используемого причала. Высокого человека, который совсем недавно был центром внимания господина Кнопа, сгрузили на берег и потащили в переулок.
Через мгновение раздался грохот колес удаляющейся в ночь кареты.
Трудно было даже представить, что в такую мерзкую ночь найдется хоть кто-нибудь, кто станет свидетелем происшедшего.
Но свидетели были. Вселенная требует наблюдения буквально за всем, иначе она тут же перестанет существовать.
Из темноты в переулок, шаркая ногами, вышла высокая фигура. Рядом с ней ковыляла фигура значительно меньших размеров.
Обе фигуры проводили взглядами исчезающую за снеговой завесой карету.
— Так, так, так, — произнесла та фигура, что поменьше. — Любопытственно. Человек связан и с мешком на голове. Очень любопытственно, а?
Высокая фигура кивнула. Она была одета в огромную серую накидку, которая была велика на несколько размеров, и фетровую шляпу, которая под воздействием времени и погоды превратилась в мягкий, облегающий голову владельца конус.
— Раздребань на все, — сказала высокая фигура. — Солома и штаны, туды его в качель. А я ведь ему говорил, говорил. Десница тысячелетия и моллюск. Разрази их гром.
Немного помолчав, фигура сунула руку в карман, достала сосиску и разделила ее на две части. Одна половина исчезла под шляпой, а вторая была брошена маленькой фигурке, той, что говорила за двоих, ну, или, по крайней мере, отвечала за связную часть разговора.
— Как-то это все плохо пахнет, — заявила та фигура, что поменьше и у которой было четыре ноги.
Сосиска была съедена в тишине. Потом странная парочка продолжила свой путь в ночь.
Как голубь не может ходить, не кивая головой, так высокая фигура, казалось, не могла двигаться без непрерывного негромкого бормотания:
— Я ведь им говорил, говорил. Десница тысячелетия и моллюск. Я сказал, сказал, сказал. О нет. А они как дадут деру. А я им говорил. В туда их. Пороги. Я сказал, сказал, сказал. Зубы. Как зовут этот век. Я сказал, говорил им, не виноват же, собственно говоря, собственно говоря, само собой разумеется…
Вышеупомянутый слух добрался до ушей фигуры чуть позже, но к тому времени фигура и сама стала частью слуха.
Что же касается господина Кнопа и господина Тюльпана, о них в данный момент следует знать лишь одно: когда подобные люди называют вас «приятелем», это вовсе не значит, что они испытывают к вам дружеские чувства.
Вильям открыл глаза. «Похоже, я ослеп», — подумал он.
Потом он откинул одеяло.
А потом пришла боль.
Она была резкой и настойчивой, сконцентрированной непосредственно над глазами. Вильям осторожно поднял руку и нащупал какую-то ссадину и нечто вроде вмятины на коже, если не на кости.
Он сел и увидел, что находится в комнате с наклонным потолком. В нижней части маленького окошка скопилось немного грязного снега. Помимо постели, которая состояла лишь из матраса и одеяла, никакой мебели в комнате не было.
Глухой удар потряс здание. С потолка посыпалась пыль. Вильям встал, схватился за лоб и, пошатываясь, побрел к двери. Она привела его в несколько большее помещение, а точнее, в мастерскую.
От следующего удара щелкнули зубы.
Вильям попытался сфокусировать взгляд.
В комнате было полно гномов, которые работали за двумя длинными верстаками. А в дальнем конце комнаты гномы толпились вокруг какого-то сооружения, напоминающего замысловатый ткацкий станок.
Снова раздался глухой удар.
Вильям потер лоб.
— Что происходит? — спросил он.
Стоявший ближе к нему гном поднял голову и толкнул локтем в ребра своего соседа. Толчок быстро распространился по гномьим рядам, и вдруг комната от стены до стены погрузилась в настороженную тишину. Несколько дюжин гномов с серьезными лицами уставились на Вильяма.
Никто не умеет смотреть пристальнее, чем гном. Возможно, это объясняется тем, что между положенным по уставу круглым железным шлемом и бородой виднеется лишь очень маленькая часть лица. Лица у гномов всегда очень сосредоточенные.
— Гм, — сказал Вильям. — Привет?
Первым вышел из оцепенения гном, стоявший возле станка.
— Приступайте к работе, ребята, — велел он, подошел к Вильяму и уставился ему в промежность. — С тобой все в порядке, ваша светлость?
Вильям поморщился.
— А что, собственно, произошло? Помню повозку, потом что-то вдруг ударило…
— Она от нас укатилась, — пояснил гном. — И груз соскользнул. Прошу прощения.
— А что с господином Достаблем?
Гном наклонил голову.
— С тощим типом, торговавшим сосисками?
— С ним. Он не пострадал?
— Вряд ли, — осторожно ответил гном. — Он даже умудрился продать молодому Громобою сосиску в тесте. Это факт.
Вильям на секунду задумался. В Анк-Морпорке излишне доверчивых новичков поджидало множество ловушек.
— Ну хорошо, а с господином Громобоем все в порядке?
— Вероятно. Некоторое время назад он прокричал в щель под дверью, что чувствует себя гораздо лучше, но предпочитает оставаться там, где он есть. По крайней мере еще пару часов.
Гном наклонился и достал из-под верстака нечто прямоугольное, завернутое в грязную бумагу.
— По-моему, это твое.
Вильям развернул свою доску. Она была расколота ровно по центру, где по ней прокатилось колесо повозки. Все строчки были смазаны. Вильям тяжело вздохнул.
— Прости за любопытство, — сказал гном, — но что это за штука?
— Эта доска предназначалась для изготовления гравюры, — рассеянно ответил Вильям, сам не понимая, как разъяснить понятие гравюры гному, который совсем недавно приехал в город. — Ну, для гравюры, — повторил он. — Это… такой почти волшебный способ размножать написанное. Извини, но мне пора идти. Теперь придется делать другую доску.
Гном странно глянул него, взял доску и принялся вертеть в руках.
— Понимаешь, — продолжил Вильям, — гравер вырезает кусочки дерева…
— А оригинал у тебя остался? — перебил его гном.
— Прошу прощения?
— Оригинал, — терпеливо повторил гном.
— Да, конечно.
Вильям достал письмо из-за пазухи.
— Можно посмотреть?
— Да, только верни, ведь мне еще…
Некоторое время гном рассматривал письмо, потом повернулся и ударил рукой по шлему своего соседа. По комнате прокатился громкий звон.
— Десять пунктов на три, — сказал гном, передавая письмо товарищу.
Ударенный гном кивнул и начал что-то быстро выбирать из маленьких коробочек.
— Мне б домой, ведь… — начал было Вильям.
— Много времени это не займет, — заверил главный гном. — Иди сюда. Тебе как человеку букв это может показаться весьма любопытным.
Вильям двинулся за ним вдоль гномов к непрерывно клацающему станку.
— О, так это же гравюрная машина, — неуверенно произнес он.
— Только не совсем обычная, — сказал гном. — Мы ее немного… изменили.
Он взял лист бумаги из лежащей рядом с машиной пачки и передал его Вильяму.
«ГУНИЛЛА ХОРОШАГОРА И К°»
Зело просят
Предоставить работу для ихней новой
СЛОВОПЕЧАТНИ
В коей пользуется метод производства множественных отпечатков
Досиле никем не видимый.
Разумные Расценки
Под Вывеской «Ведра», Тусклая улица, Рядом с ул. Паточной Шахты, Анк-Морпорк
— Ну, что скажешь? — застенчиво спросил гном.
— Ты — Гунилла Хорошагора?
— Да. Так что скажешь?
— Ну… Буквы красивые и расположены ровно, — похвалил Вильям. — Но ничего нового я не вижу. Только вот слово «доселе» у вас с ошибкой написано. Оно пишется через «е». Неплохо бы исправить, если, конечно, ты не хочешь, чтобы над вами смеялись.
— Правда? — спросил Хорошагора и пихнул локтем одного из своих коллег: — Кеслонг, передай мне строчную «е» девяносто шесть пунктов… Большое спасибо.
Хорошагора взял гаечный ключ, наклонился над станком и принялся чем-то греметь в механическом полумраке.
