Дмитрий Пучков - Возвращение бомжа

Гиви оглядел гордо улыбающегося Лагаваса с ног до головы и сказал, будто отрезал:

— Экипаж слонопотама не в счет!

Не на шутку разозлившись на покатывающегося со смеху эльфа, недомерок бросился на оказавшихся поблизости урок, по глупости разогнав потенциальное пополнение своей личной статистике свирепым воплем:

— Падхады па аднаму, талибские морды! Всэч убью, адын астанус!

Впрочем, подходить ни по одному, ни по двое больше было некому — олигархи гнали урочьи полчища с такой скоростью, что поспеть за ними не представлялось возможным. К вящему неудовольствию гнома, пополнить счет в споре с эльфом теперь вряд ли представлялось возможным.

Вот и Агроном, прикончив последних попавшихся под руку урок, принялся с довольной рожей смотреть, как «зеленые человечки» накидываются на слонопотамов, будто микробы на туалетного утенка, по недознанию влезшего под ободок унитаза.

Окончательно прищемив уркам отдельные части тела о крепостные стены, зеленые потоки принялись плавно втекать в саму крепость сквозь многочисленные проломы в стенах. Даже отсюда было видно, с какой скоростью олигархическая армия отвоевывает у урок городские улицы, — у неприятеля не было ни единого шанса.

Агроном, наблюдая безоговорочную победу над урками, загадочно улыбался. В его силуэте появились доселе невиданные выправка и стать, а правая рука новоиспеченного полководца-освободителя принялась аккуратно размещаться за пазухой…

Атаман Борис, весьма неудобно разместившийся под собственной лошадью, после внезапной атаки летчика-аса чувствовал себя не лучшим образом. Справедливости ради стоит сказать, что рохляндский управитель вообще чувствовал себя с трудом — пошевелить он мог разве что головой, а все, что располагалось ниже шеи, уже давно не подавало признаков жизни — крепко приложившись хребтом о землицу да до кучи придавленный сверху здоровенной кобылой, он с каждой минутой выглядел все хуже и хуже.

Когда его дочка, разобравшись с папиным обидчиком, доковыляла-таки до драгоценного предка, тот уже едва-едва приоткрывал веки. Различив в склонившемся над ним лице смутно знакомые черточки, он едва различимо зашевелил губами:

— Карл Маркс умер… Ленин умер… И мне что-то нездоровится…

Рохляндская принцесса встревожилась не на шутку:

— ПапА, ты погодь, погодь помирать-то! Дай хоть журналистов позову!

Борис Николаич вяло улыбнулся:

— Надо было перед боем выпить. Сколько раз убеждался — пьяному все нипочем… Главное, погиб, понимаешь, как герой Гондураса. А журналюги в своих газетенках напишут — пьяный попал под лошадь.

Он попытался приподняться, но силы уже покидали его. Он дернул головой:

— Ты это… доча… посторонись — я буду речь толкать…

Красотка подалась чуть в сторону, а Борис заскрежетал зубами:

— Дорогие россияне… Я устал. Я ухожу. Смотрите меня на Кубке Кремля и прочих Уимблдо… Уимблдо… Уим… блдо… нах…

Взгляд его навечно застыл, устремленный высоко в небо.

Неподалеку от «навечно уставшего» рохляндского атамана бомж, окончательно вжившийся в роль вождя нации, поджидал олигархов, забивших ему стрелку «в шесть часов вечера после войны».

Падкие на дешевые трюки опальные толстосумы не стали попусту тереть пятки о степную траву, а взяли да и возникли в воздухе прямо перед Агрономом. Впрочем, взять красавчика на понт не получилось: владелец козырного джеддайского меча занял картинную позу, скрестив руки на груди и с усмешкой вглядывался в зеленые рожи, столпившиеся, будто нищие на паперти.

Главный олигарх даже слегка растерялся, но, быстро взяв себя в руки и придав голосу максимальную грозность, вопросил:

— Ну так че, насчет амнистии?

Будучи перманентной затычкой в любой таре объемом более двадцати литров, Гиви не упустил случая высказаться по существу:

— В этам гаду амныстии быт нэ может. Патаму что война и праздныков нету. Служи, зеленый.

Олигархи обиженно зашушукались, а главный олигарх очень быстро из светлозеленого стал темно-зеленым, недовольно процедив:

— Нехорошо получается.

Агроном, впрочем, готов был самоутверждаться любым способом, а потому, недолго думая, объявил себя царем и волю:

— Царское слово — тверже гороха. Будет вам амнистия. Гуляй, рванина.

Зеленое воинство довольно загудело, принявшись исчезать прямо на глазах, и вскоре сгинуло напрочь, оставив немногочисленную тусовку посреди дымящихся трупов.

С лица Агронома не сползала коварная улыбка. Встретившись глазами с хитрым взглядом Пендальфа, он еще выше задрал подбородок и принялся пялиться на полуразрушенную крепость. Мало во что врубавшийся Чук хмуро двинулся с обходом, то и дело спотыкаясь о распростертые то тут, то там тела. В очередной раз едва не растянувшись на земле, он со злости пнул валявшегося под ногами жмурика и погрозил кулаком исчезнувшим олигархам:

— Могли бы и остальную падаль забрать, нам, что ли, тут убираться?

Жмурик, тем временем, оказался вполне живым и, что гораздо важнее того, — более чем знакомым персонажем. Чук даже подпрыгнул от радости:

— Эй, Гек, скотина!!! Ты че разлегся? Это ж я. Младший оперуполномоченный Чук.

Порядком побитый карапуз, которому вдобавок только что двинул по ребрам его слишком уж бойкий приятель, пребывал не в лучшем расположении духа. Утерев стекающую из носа кровь, он отпихнул от себя слишком уж хорошо выглядевшего корешка:

— Что, падла штабная, отсиделся за толстыми стенами? — Гек изобразил непродолжительным приступ кашля, сплюнул в траву кровавой жижицей и продолжил: — А тут была настоящая бойня, я даже эсэсовца завалил, — снова закашлявшись, он смерил Чука взглядом свысока (насколько это можно было в лежачем положении) и наивно предположил: — Надеюсь, дадут Героя Гондураса.

Чук похлопал приятеля по щеке и покачал головой:

— Конечно, дадут. Только не тебе.

— А кому тогда давать? Вам, штабным? — заходясь в новом приступе кашля, возмутился Гек, но Чук не ответом, принявшись поднимать крепко пострадавшего «героя войны» с земли.

Глава девятая

МАТЧ СОСТОИТСЯ В ЛЮБУЮ ПОГОДУ

До начала матча пять минут, счет по-прежнему 0:0.

Все грязные, потные, страшные — вот что такое футбол!

Это вам не шахматы, а футбол.

Живые люди играют!

Крепко повязанный по рукам и ногам Федор вряд ли чувствовал себя намного лучше, чем Гек — гроза эсэсовцев и пьяных баб. Тот по крайней мере мог надеяться на помощь Пендальфа и К°, а едва-едва пришедшему в чувства «почетному кольценосцу» помощи со стороны ждать не приходилось.

Карапуз лежал в темном углу какого-то донельзя пропахшего нечистотами помещения и пытался сообразить, что происходит за его спиной. Видеть он мог только кусок стены перед собой, а потому был вынужден полагаться исключительно на свой слух.

— Э! Руки убери, крысятник! Здесь все мое! Положь на место! — Злобный рычащий голос не внушал доверия к его обладателю, если, конечно, можно было говорить хоть о каком-то доверии к обитателям этого «восхитительного» местечка.

— Карапуз мой! И шмотки его — мои! — Этот гнусавый говорок тоже никак не был способен положительно охарактеризовать своего хозяина, зато изложенная «программа партии» в достаточной мере раскрывала мародерские наклонности обитателей блатхаты.

— С пятницы до понедельника он твой, а сегодня суббота! — прорычал первый мародер, и вот эта реплика совсем не понравилась скукожившемуся в углу карапузу. Стараясь не слишком привлекать к себе внимание, Федор принялся елозить руками и ногами в надежде выскользнуть из пут.

— Это только со следующей пятницы, а сейчас он пока что мой! — «Гнусавый», кажется, нарывался даже по понятиям не слишком знакомого со здешним миром карапуза, и результат не замедлил себя ждать: послышалась какая-то возня, загрохотала опрокидываемая мебель, зазвенела бьющаяся посуда, и почти тут же серия глухих ударов, будто кто-то молотил ногами мешок картошки, возвестила о победе одной из теорий мироздания. Пострадавший жалобно заскулил, потом раздался треск ломаемых досок и глухой звук. «С лестницы ломанулся», — определил Федор, внезапно открывший в себе способности акустика. Вслед за этим остававшийся в помещении мародер сбежал по лестнице вслед за спарринг-неудачником, и откуда-то издалека послышался рычащий голос:

— Он в моей тумбочке крысятничал! Валите крысу!

Федор задергался, будто в эпилептическом припадке, стараясь что-то поменять в своем незавидном положении свертка — похоже было, что хозяевам притона сейчас было совсем не до него. Судя по звукам, внизу разворачивалось настоящее побоище, и упустить столь выгодный для побега момент было бы непростительной ошибкой.